Целестина

2

Если смотреть на карту, то Адамково – не так уж далеко. Просто пересечь железную дорогу, застройку и отыскать мельницу на окраине города. Но стоит об этом задуматься – и настроение портится. На железной дороге сажа и копоть, грохочут чумазые поезда. А дальше город окончательно превращается в деревню, придётся месить грязь последними модными туфлями, которые у неё остались.

Поэтому она просто подошла к зелёному зданию казино и поймала извозчика. Забралась внутрь повозки и скомандовала:

– На мельницу пани Гарабурды. Быстро!

Но кучером оказался уже знакомый ей бородач, который управлял катафалком во время последних бабушкиных похорон. Он почти не изменился – только сменил чинный цилиндр на пролетарскую кепочку. Так что её слова не впечатлили так сильно, как ей хотелось.

Повозка тронулась.

– Скажите, паненка, ваша бабушка не планирует ещё одни похороны?

– Если и планирует, она мне про это ничего не сказала.

– Просто сейчас, когда коммунисты пришли, всё меняется.

– Вы думаете, – голос Целестины стал тише, – что коммунисты собираются нас уничтожить?

– А в управе воеводства работать кто будет? Ты, девочка, агитаторов этих не слушай, они войну проиграли и теперь только и могут, что старые глупости говорить. У нас тоже говорили, что коммунисты всех кучеров и извозчиков перестреляют, потому что лошади в деревни нужны, а вместо них привезут специальные чёрные машины, которые ездят сами, даже без шофёра. И что? Собрали нас в профсоюз, подписали бумаги – и снова на линию.

– Но офицеров в казино больше нет, – напомнила гимназистка.

– Их там и при немцах не было. Но как отстроят крепость – снова появятся. Куда ж без офицеров? Вот увидишь, гарнизон заменят, и снова будет роскошная жизнь.

– Но их заменят на русских офицеров.

– Ты, паненка, просто маленькая ещё. Русские офицеры здесь и раньше были, а жили неплохо. Я ещё помню, что при царях так и было – поляки отдельно, русские отдельно, а всё равно вместе краем управляют.

– Как бы и нас не заменили, – заметила гимназистка, – на таких же русских чиновников, письмоводителей и генеральских вдов.

– А с чего бы им тебя заменять? Ты что – враг советской власти?

– Нет, я не враг советской власти, – произнесла Целестина. – Я о том, что советской власти самой лучше с моей бабушкой не ссориться. Вы же сами знаете, на что способна пани генеральша.

Они уже перевалили через железнодорожные пути, где пахнет железом и сажей, и бойко тряслись мимо северных казарм. Здешние казармы были куда хуже, чем в крепости, – обшарпанные, с обвалившейся штукатуркой, они даже стояли вкривь и вкось, как буквы в сочинении двоечника.

Здесь ютились те горемыки, которых зачислили в городской гарнизон. До войны предполагали, а война подтвердила, – город удержать всё равно не получится, оборонять имеет смысл только крепость. И единственное, на что годится городской гарнизон, – отстреливаться на подступах к вокзалу, пока из управы Воеводства будут вывозить всё ценное.

Но даже это не пригодилось – противник пришёл не с востока, а с запада. Никто не знал, какие грузы надо вывозить, – и вывозить было всё равно некуда.

Впереди – Адамково, одноэтажные деревянные домики утонули в зелени фруктовых садов. Это совершенная деревня, только очень длинная и нигде не видно полей. Лишь возле железнодорожной насыпи стоят несколько стогов сена, чуть тёмных от копоти. Мельницы пока не видно.

Целестина откинулась на спинку и прикрыла глаза. Незнакомый район, тем более такой неинтересный, утомлял даже из повозки. Только сейчас она поняла, как сильно устала за последние дни. И теперь каждый толчок экипажа только глубже толкал её в сон.

Но тут она услышала голос – один из тех голосов, которые слышатся на границе сна и пробуждения. Голос был бабушкин. И он сказал:

– Вот умру, Цеся, – и вместо меня порядок наводить будешь!

Это было сказано так внушительно, что Цеся вздрогнула и проснулась. Потом разлепила веки – и увидела мельницу.

Мельница стояла на небольшом пригорке, а дальше уже чернел еловый лес. И казалось, что последние дома Адамково почтительно расступаются перед ней.

Чуть дальше, почти уже у самого леса, стоял двухэтажный особняк с колоннами и боковой башней. Здесь не было городской застройки, так что особняк был крупнее, чем лучшие дома колонии Нарутовича.

Интересно, это ещё городская черта? Целестина огляделась по сторонам, но не увидела никаких признаков города. Вокзал оказался так далеко, что, как ни вертелась, она не смогла разглядеть даже его шпиль.

Вообще, здесь уже не было ощущения города. Просто деревня, а посередине – господский дом. И именно из этого дома управляют всей округой.

– Вас ожидать, паненка? – осведомился извозчик.

– Подождите. Я заплачу. Деньги у меня пока ещё есть.

– Просто пани Гарабурда, если решит, на своей пролётке отправит. У неё есть лошади. А ещё у неё большой гонор.

– Охотно верю, что она пошла в сестру. Но не уверена, что у неё остались лошади. Мало ли, вдруг на военные нужды реквизировали.

Извозчик значительно кивнул.

– Про это тоже слухи ходят. Ходи осторожно!

Идти с непривычки по траве оказалось непросто. Целестина кое-как выбралась на тропинку и зашагала к мельнице.

Работа на мельнице кипела. Работники в серых куртках и таких же штанах, низкие, коренастые и с удивительно одинаковыми лицами, хлопали дверью, волокли мешки, грузили на телегу с такой же низенькой, коренастой и серой лошадкой. В их движениях был какой-то зловещий ритм, словно в кривошипно-шатунном механизме. Он словно показывал, что они не намерены общаться.

Впрочем, Целестина и не собиралась с ними разговаривать. Её путь лежал дальше, где среди вишнёвых деревьев горел белый особняк. Он напоминал панскую усадьбу с карандашных набросков польских романтиков – два крыла, а над крыльцом выступ с балконом, который опирается на две колонны дорийского стиля. Не очень большой, особняк всё равно выглядел необычно. А сейчас, когда настала власть коммунистов, и вовсе стал пришельцем из другой эпохи.

Целестина подошла к парадному входу. Дверь распахнулась прежде, чем она успела постучать, и девушку обдало солёным воздухом.

Прихожая была просторнее, чем в доме у генеральши, и оформлена в морских тонах: синие обои с тёмными силуэтами водорослей, сети вместо занавесок, над входной дверью – спасательный круг. Даже пол был вымощен квадратными плитками из незнакомого камня цвета морской волны.

А вот слуг нигде не видно. Кто же открыл дверь?

Наверное, она открылась сама собой. Целестина к такому уже привыкла.

Словно отвечая на её мысли, распахнулась одна из трёх дверей, что выходили в прихожую. За ней виднелся край комнаты, похожей на гостиную. Целестина осторожно вошла.

На кресле возле окна восседала суровая пожилая пани в шляпке по парижской моде полуторавековой давности, закутанная в бордовую шаль с витыми чёрными розами. В её лице было что-то общее с лицом генеральши Крашевской. Но было это фамильное сходство или общее для обеих старушек барское самодовольство – уже не поймёшь.

А под потолком резвились разноцветные рыбки. Сначала Целестине показалось, что они танцуют на лесках, но потом она разглядела, что рыбки и правда плавают сами по себе. А под ними, уже на поверхности потолка, дремали морские звёзды.

– А в спальне у меня актинии и небольшой спрут, – гордо сообщила пани Гарабурда. – Правда красиво?

– Очень красиво, – согласилась Целестина. – Но выглядит опасно.

– Так устроена красота.

– Если так, – заметила Целестина, – то я, получается, не очень красивая.

– Ты просто пока не видишь, насколько ты опасная, – ответила пани Гарабурда и потянулась куда-то за спинку дивана. Целестина уже приготовилась, что сейчас она достанет очередную подводную тварь. Но в руке у пани Гарабурды оказался самый обыкновенный конверт из плотного картона.

– Вот, возьми, – концерт шлёпнулся на лакированный стол.

– Это для бабушки?

– Это для тебя. Бабушке я всё уже переслала.

– С… кем? – Целестине даже стало немного обидно.

– Обычной почтой.

– Но зачем?

– Чтобы дошло. И чтобы тот, кто рискнёт заглянуть, всё равно ничего не понял. А вот про тебя – я не могу быть в этом уверена.

– Но вы же в одном городе!

– Значит, быстрее дойдёт.

– Вы живёте совсем недалеко от неё.

– Твоя бабушка-генеральша живёт достаточно далеко, чтобы ни разу не выбраться в гости. Вот и приходят гости только незваные, – пани Гарабурда повернулась в другую сторону и заглянула в окуляр перископа, чья позолоченная труба уходила прямо в потолок. Этот перископ выглядел настолько необычно, что Целестина заметила его только сейчас. Хотя чего ещё делать в эдаком морском интерьере?

– Так! – сказала пани Гарабурда. – Опять пришли. И, может быть, надолго. А значит, тебе пора. Не думаю, что тебе будет интересна наша компания.

Целестина удивилась, но конверт взяла. Потом аккуратно отступила обратно в прихожую.

Дверь в комнату с рыбками захлопнулась. Но тяжёлая парадная дверь даже не шелохнулась. Вместо неё открылась другая, боковая. За ней был небольшой проходик к уже распахнувшейся двери чёрного хода.

Интересно, как это работает? На механике или на магии?

Спустившись с заднего крыльца и огибая особняк, Целестина решила, что это магия. Потому что так проще.

Пробираться через заросший сад не хотелось, и Целестина решила вернуться прежней дорогой. Она обогнула дом и чуть не налетела на тех самых незваных гостей, которых упоминала пани Гарабурда.

На лестнице перед по-прежнему плотно сомкнутыми дубовыми дверьми парадного входа стояла небольшая группка в новых чёрных куртках, сверкающих, как нефть на воде, и картузах того же материала. У бритого налысо, который выше всех, был маузер. Рядом с ним пристроился человечек с клеёнчатым портфелем под мышкой и в круглых очках. Целестина где-то уже видела этого человека, но не могла вспомнить где.

А пани Гарабурда уже шагнула к перилам балкона, что навис над главным входом. Она взирала вниз, словно королева, которая вышла посмотреть на бунтовщиков, прежде, чем их повесят.

Люди снизу смотрели на пани Гарабурду.

Пани Гарабурда взирала на людей внизу.

И между ними не было никакого согласия.