Целестина

5

Прежней тишины уже не было. То тут, то там переговаривались вполголоса. Встревоженные тени ползали по углам.

– Позвольте, мои предки ещё со времён Литовского княжества… – заговорил от дверей чей-то бас.

– Так нету больше вашего Литовского княжества, – отозвалась генеральша.

– Россия подтверждала привилегии! У нас даже Статут действовал, – не унимался бас. – Они не могут нас просто взять и выкинуть, мы всё по реституции получали.

– А мы и не в России, – всё так же спокойно продолжала генеральша. – Сейчас мы вообще неизвестно где, всё равно что у чёрта за пазухой.

– Но, кажется, была ещё Белорусская Народная Республика… – напомнил осторожный голос из угла.

– …Но эта Республика занимала один кабинет в Минске. И эта же Республика Второй Уставной Грамотой отменила ваши права на землю и передала её тем, кто на ней работает, – заметила генеральша. – Вам повезло, что эта республика больше не существует. Продолжаем!

– Разве не долг – защищать землю предков? – продолжил бас.

– А разве все ваши предки, пан Рулевский, владели здесь землёй? Насколько я знаю, в те времена, когда существовало Литовское княжество, ваши предки носили фамилию Залман. И вместе с вашим мессией Яковом Франком не могли решить – турками вам сделаться или поляками.

– Это было давно. Уже мой дед был католиком.

– И сколько замков было у вашего деда?

– У деда не было замков, он служил ротмистром.

– Думаю, ваш прадед служил где-то рядом. И никаких владений под Брестом так и не выслужил.

– Но нам же дали землю! И коммунисты не могут забрать её просто так.

– Как дали, так и заберут. На то она и власть, чтобы забирать и давать.

– Страшные вещи вы говорите.

– Я только говорю. А к вам эти страшные вещи приближаются. Пройдёт пара недель, закончится их этот конгресс – и будем мы в Советской Белоруссии. Это раньше рыбаки с Нарочи с дачниками судились и на древние привилегии ссылались, якобы им сам Сигизмунд Август разрешил рыбу ловить. Теперь рыбаки у власти. Будут в советах заседать и нас грабить. И не защитит нас никакой Сигизмунд Август.

– Неужели из нашего положения совершенно нет выхода? – спросил Пшчулковский.

– Я хочу показать вам кое-что, что может для нас быть полезным, – ответила генеральша и сделала морщинистой рукой едва заметный знак.

Горничная Ивонка возникла в гостиной внезапно, словно вынырнула из тьмы. Она что-то несла на знакомом подносе с фамильным гербом – но это был не чайник и не чашки. Ядвига подошла к столу и поставила поднос. А потом исчезла – так же неожиданно, как появилась.

Теперь можно было рассмотреть загадочный предмет подробней. Перед собранием стояла небольшая статуэтка из мейсенского фарфора, виртуозно вылепленная и раскрашенная. Она изображала чёрную карету, запряжённую парой молочно-белых лошадей. В карете сидела дама с тонким лицом, в изысканном синем платье. Карету настигали двое офицеров в париках и с диковинными высокими головными уборами, чьё название сразу и не вспомнишь. Один офицер был в красном, другой в синем мундире. На их лицах легко читалось задорное торжество.

Кучер в таком же, но зелёном, мундире уже замахивался на ближнего офицера кнутом, но это было бесполезно. Карета уже накренилась, и дама скрестила руки, готовая схватиться за сердце. Было ясно, что её сейчас схватят и доставят – куда следует.

– Я огорчу вас сразу, – начала бабушка, – в этой штуке нет ровным счётом ничего волшебного и от красных она вас не спасёт. Она важна по другой причине. Она хранит память.

– Вы имеете в виду… вашего покойного супруга? – осмелился спросить Пшчулковский. Несмотря на робость, его тон был очень нетерпелив. – Вы, должно быть, хотите сказать, что, если бы генерала Крашевского допустили до командования, наша армия уже стояла бы в Берлине.

– Ничего подобного! Эта статуэтка хранит память об одном… событии. Не беспокойтесь, оно случилось не в здешних краях и вообще в позапрошлом веке. Могло быть и так, что вы про него даже не слышали. Но именно у него я научилась, как сейчас поступать.

– Расскажите нам всё, – попросил Пшчулковский.

– То событие, которое вы видите, случилось при саксонском короле Августе Втором, по прозванию Сильный. Как вы, возможно, слышали, этот государь не интересовался ни войной, ни политикой, ни дипломатией, ни финансами, а только женщинами и сам признавал, что вся его жизнь была единым непрерывным грехом. Сложно сказать, был он в этом деле прав или не прав. В конце концов, содержание любовниц обходится стране дешевле, чем артиллерия и драгуны. А соседи у него были таковы, что он проиграл бы им, даже если бы потратился на армию.

– Вы намекаете на Вторую Польскую Республику? – спросил тот самый седобородый, чьё имя Целестина так и не запомнила. – Что мы проиграли, потому что были так же беспечны, как король Август Сильный.

– Я не намекаю ни на что и рассказываю всё, как было. Одной из его любовниц была несравненная Анна Констанция, графиня фон Коссель. Целых восемь лет она имела на короля больше влияния, чем жена и министры. Он даже подписал бумагу с обещанием жениться на ней – со временем. Но, разумеется, слова своего не исполнил. Слова королей решают слишком много, чтобы их исполнять. И вот, когда графине пошёл тридцать четвёртый год, её положение пошатнулось и она решила бежать – вместе с сокровищами, тайными письмами и той самой распиской с обещанием брака. Король послал погоню, графиню схватили – что вы здесь и видите. Её даже не судили. Особым указом короля Анну Констанцию, графиню фон Коссель, заточили в крепость. И эта крепость стоит в Штольпене до сих пор. Короля можно понять – даже после разрыва упорная графиня продолжала ему кровь портить…

– Вы думаете, в Штольпенской крепости, – осторожно начал Пшчулковский, – хранится нечто, что может нам помочь? Но Штольпен – это, – он торопливо развернулся к карте, – это же возле самого Дрездена. Если там что и есть, то нам нужны офицеры разведки, чтобы это выкрасть! И, скорее всего, немцы уже выкрали это сами.

– Нет. Мои мысли проще и ближе к правде. Я думаю, что бежать нам всем уже бессмысленно и всё равно некуда. Это не вышло даже у графини Коссель. И много позже, когда во время очередной распри саксонский гарнизон из крепости попросту сбежал, графиня так и осталась в своём заключении. Ей предлагали бежать, но она отказалась. Она не хотела быть обузой и нарушать слово, данное королю, которого пусть по-своему, но любила. И я последую её примеру. Я не буду скрываться. Я никуда не поеду. Подобной судьбы всем желаю – и никому не советую.

– А что если вас ждёт смерть? – спросил седобородый. – Вдруг они придут и за вами, как пришли за паном городским президентом и паном директором Лесхоза.

– Я собираюсь умирать, – ответила старая Анна Констанция, – как израненный лев, а не как убегающий заяц. Чего и вам желаю… Но только тем из вас, кто и сам – лев!