Уроки, Которые не Выучивают Никогда

Глава 19

Мы тратили деньги с безумной энергией. Мы купили себе новую одежду, выбросив поношенные тряпки и обноски, украденные с трупов убитых мной людей. Честно говоря, я так давно не мылась и не надевала свежую одежду, что, кажется, забыла, как выгляжу под всем этим. Я посмотрела на себя в зеркало и с трудом узнала женщину, смотревшую на меня из зеркала. Я была старше, чем помнила, с обветренной кожей. Шрам, который оставил мне Приг, выделялся на моей левой щеке, гордый и уродливый. Я ненавижу этот шрам, но все же ношу его с гордостью. Он постоянно напоминает о том, какой беспомощной я себя чувствовала, и о том, что сбежала из Ямы. Мне говорили, что я могла бы замаскировать его с помощью пудры и определенных масел, и я бы солгала, если бы сказала, что не думала об этом. Но правда в том, что я никогда этого не сделаю. Шрамы — свидетельства прожитой жизни, трудностей, которые изменили нас, но не убили. Я ношу свои шрамы с гордостью, и у меня их много.

Мне пришлось постричься, чтобы мои волосы не были такими дикими и непослушными. Цирюльник, мужчина-пахт, который владел ножницами с бо́льшим мастерством, чем я когда-либо мечом, коротко подстриг их и сказал, что им нужно отрасти заново. Он также строго-настрого приказал мне мыть их чаще, чем никогда. Я купила платье и была этому очень рада. Мне всегда нравилось носить платья, хотя в моей жизни редко выпадала такая возможность. Они всегда давали мне ощущение свободы, и, признаюсь, я немного тщеславна; в платье я могу выглядеть довольно привлекательно. В Ро'шане я купила два платья. Первое было сшито из голубого шелка, такого же цвета, как мои глаза. Оно было красивым, но мне не подходило. Оно никогда мне не подходило. Я думаю, что купила его для женщины, которой я никогда не была. Второе платье, которое я купила, было более серым и предназначалось для повседневного ношения и постоянной подгонки под фигуру женщины с увеличивающимися размерами. И мне казалось, что я увеличиваюсь в размерах каждый день.

Вскоре я уже не могла скрывать свою беременность и быстро обнаружила, что это изменило отношение людей ко мне. Некоторые относились ко мне как к хрупкому цветку, в то время как другие держались на расстоянии, как будто я была диким животным, способным укусить. Я не возражала против этого со стороны людей, которых я не знала, жителей Ро'шана, но и мои друзья начали относиться ко мне по-другому.

Хардт отказался продолжать тренировать меня, и как раз тогда, когда я почувствовала, что начинаю добиваться прогресса. Я была зла на него за это. Я наблюдала, как он почти два месяца обдумывал этот вопрос, прежде чем, наконец, набрался смелости и спросил меня, не Изен ли зачал ребенка в моем животе. Он уже знал ответ, но хотел услышать его от меня. Я думаю, Хардт был счастлив, зная, что Изен оставил после себя что-то, кроме плохих воспоминаний. После этого он старался делать для меня все, как будто я была каким-то инвалидом. Не раз я подумывала о том, чтобы проглотить свой Источник кинемантии, просто чтобы оттолкнуть этого человека, но я бы не стала рисковать тем, что магия может сделать с моим ребенком. Конечно, Сссеракис все еще был у меня внутри, обвивался вокруг моего разума и души, и это вселяло в меня достаточно страха, чтобы поддерживать ужас хорошо накормленным. Я могла только надеяться, что он не вызовет такой же страх у моего ребенка. Это работа матерей — защищать и воспитывать детей, которых они вынашивают, а я не смогла сделать даже этого.

Тамура стал вести себя со мной еще более странно, хотя и не так сильно выводил из себя, как Хардт. Я обнаружила, что беременность по-разному влияет на женщин, и меня от нее клонит в сон в неурочное время суток. Обычно я не из тех, кто дремлет, но, честно говоря, во время вынашивания моего первого ребенка мне порой было трудно не заснуть. Несколько раз, просыпаясь, я заставала Тамуру, который шептал какую-то историю моему раздутому животу. Признаюсь, когда это случилось в первый раз, я была смущена и зла, и мне потребовалось некоторое время, чтобы успокоиться. Несмотря на мой гнев, Тамура только рассмеялся и ушел, пообещав моему будущему ребенку, что он закончит рассказ позже. Успокоившись, я поняла, что в этом нет ничего плохого. Тамура — сумасшедший старик, который едва помнит вчерашний день, но иногда кажется, что он знает все истории, когда-либо рассказанные, и рассказывает их хорошо, не прибегая к своим обычным головоломкам и шифрам. Следующие два раза, когда я ловила его на том, что он нашептывает свои истории моему животу, я позволяла ему, притворяясь спящей, чтобы тоже послушать.

Шли месяцы, и Ро'шан продолжал кочевать по миру. За это время я многое повидала, но всегда издалека. Никто из нас не осмеливался покинуть летающий город, опасаясь, что Прена все еще нас преследует. Я начала думать о нем как о своем доме, возможно, даже в большей степени, чем о любом другом, который у меня когда-либо был. Я продолжала тренироваться с Тамурой, сколько могла, но вскоре обнаружила, что беременность не способствует поддержанию равновесия, и я никогда не видела боевого искусства, которое не требовало бы равновесия. Кроме того, довольно сложно проявлять терпение, когда мне нужно было помочиться каждые несколько минут. Ты, наверно, заметил, что я не очень хорошо отношусь к беременности. На то есть причина.

Наши денежные запасы начали истощаться, и в этот момент Хардту пришлось признаться, что он тоже не очень хорошо разбирается в деньгах. Мы много тратили на одежду и экзотические продукты и были совершенно свободны в своих тратах. Вскоре у нас осталось только два варианта: либо продать мой Источник кинемантии, либо найти работу. Итак, мы нашли работу. Хардт делал то, что часто делают мужчины его комплекции: он поднимал предметы, переносил их, иногда что-то рубил. Я думаю, единственное, что Хардт действительно отказывался делать в то время, — это причинять боль. Он также отказывался копать, и никто из нас не мог его за это винить. Тамура нашел работу в тавернах; он, может быть, и не умел петь, но его рассказы приносили много денег, и каждый день он возвращался оттуда другой стороне от трезвости. Имико… Что ж, Имико никогда не рассказывала мне, чем она занималась, но воры всегда остаются ворами, и даже на Ро'шане полно преступлений. Я никогда не встречал города, в котором не было бы достаточно большого числа жуликов.

Оставалась только я, и вскоре я смирилась с тем, что у меня просто не было особых навыков, которые можно было бы использовать на рынке. Я была Хранителем Источников, и пока ребенок не вышел из меня, я не могла использовать свою магию. Даже если бы я могла, я не уверена, что от меня был бы толк. Кинемантию можно использовать для перемещения предметов, почти так же, как мышцы Хардта, но она требует точности, а этого у меня просто не было. Я бы скорее разнесла ящик вместе с его содержимым на сотню кусочков, чем доставил его туда, где он должен был быть. Полагаю, следует считать, что мне повезло: на той же улице, где стоял наш дом, жила плетельщица корзин. Оказывается, некоторые навыки со временем ржавеют, но их никогда не забываешь. Мне показалось несколько ироничным, что на последних сроках беременности я стала плести корзины — так же, как моя мать. Это дало мне небольшое представление о том, какой могла бы быть моя жизнь, если бы я не была Хранителем Источников. Если бы за мной не пришли вербовщики из Оррана. Это было не совсем неприятно, но все-таки это было не мое. Каждый день, проведенный за плетением корзин, был днем, когда я не двигалась к своим целям. У меня было слишком много энергии и гнева, чтобы сидеть и ничего не делать со своей жизнью.

Сильва навещала меня все чаще и чаще. Сначала она приходила под предлогом проверки нас; в конце концов, мы были одними из немногих землян на Ро'шане, и это делало нас чем-то необычным. Мы также были единственными беженцами, бежавшими с Террелана за военные преступления. Она сказала, что ей нужно убедиться, что мы подходим друг другу и не создаем никаких проблем. Казалось, ее никогда особо не волновало, как Тамура, Хардт или Имико вписываются в коллектив. Мы подружились, и, признаюсь, у меня никогда раньше не было такой подруги, как она.

Много раз я гуляла по улицам Ро'шана рядом с Сильвой. Я обнаружила, что могу поговорить с ней практически о чем угодно. В некотором смысле, я думаю, она заполнила пустоту в моей жизни, оставленную Джозефом, но между нами всегда было напряжение. Я с самого начала знала, что Сильва мне лжет. Она отказалась отвечать на мои вопросы о своей матери. Я думаю, что именно любопытство с самого начала привлекло меня к ней. Я хотела знать, кем она была, как дитя Ранд могло быть землянином. Но Сильва всегда меняла тему, и я быстро обнаруживала, что мы говорим о других вещах, даже не осознавая этого. Она заставила меня рассказать о себе, о том, что я видела и делала. Не раз я плакала перед Сильвой, и она всегда знала, что сказать, чтобы утешить меня. Я списывала эти слезы на беременность, это может повлиять на эмоции женщины. Но это была ложь. Это были слезы скорби, и их нужно было пролить. Теперь я это понимаю. Даже не осознавая этого, она уговорила меня справиться с моим горем, и, хотя предательства, которые мы с Джозефом обрушили друг на друга, все еще причиняли боль, вскоре я обнаружила, что могу вспоминать своего друга, не убегая и не заливаясь слезами. И это заставило меня осознать, как сильно я по нему скучаю. Но он ушел. Мертв. И мои последние слова, обращенные к нему, были сказаны в гневе.

Было трудно понять, почему все в Ро'шане знали Сильву. Мы не могли пройти по улице или посидеть в таверне, чтобы люди не поприветствовали ее с неподдельной добротой, часто спрашивая у нее совета. Я думаю, что во многих отношениях мы были полными противоположностями. Все ее знали и любили; никто не знал меня, а те, кто знал, боялись, или, по крайней мере, боялись того, что я могу сделать. Возможно, именно это сблизило нас и сделало подругами. Я слышал, что ни свет, ни тьма не могут существовать друг без друга.

Я никогда не рассказывала Сильве о Сссеракисе. Как и в случае с Хардтом и Тамурой, я боялась, что она может подумать обо мне, если узнает, что́ я скрываю внутри. Но она знала. Сильва знала это с самого начала. Увидела это во мне еще в той камере. В этом была ее сила, ее дар. Она увидела это во мне, не испугалась и не стала меня избегать.

С каждым днем Сссеракис становился все более угрюмым и в то же время все более откровенным. Странно думать, что бестелесное присутствие в моем сознании могло быть угрюмым, но так оно и было. Я думаю, что именно отсутствие прогресса сделало ужас таким. Я обещала отослать его обратно в Другой Мир, и вот я здесь, пускаю корни в Ро'шане и провожу свои дни, плетя корзины и жалуясь на растущего во мне ребенка.

Каждую ночь мне снились твари, преследующие меня. Иногда это были земляне, иногда существа из Другого Мира. Однажды за мной даже гналась я сама; более злобная версия меня самой хотела поймать и вытеснить меня из моего тела. Я просыпалась с криком так часто, что Хардт перестал меня проверять. Я думаю, что сделала жизнь в нашем маленьком домике довольно неприятной для остальных.

Рутина — смерть прогресса, и я погрязла в рутине. Я ненавидела себя за это. Полагаю, я должна винить за эту рутину свою дочь и, одновременно, поблагодарить ее за то, что она в конце концов избавила меня от рутины. Поверь мне, нет ничего лучше родов, чтобы изменить статус-кво.