Третий флот (СИ)

Глава 29

На Путталам идти стоило! Город (и княжество) располагался на западном побережье Цейлона, которое больше подходило Наполеону для его планов. Ознакомившись с местными (ужасными!) картами, послушав описание, он выяснил, что Путталам стоит на берегу большого глубокого залива. И это было гораздо удобнее для Золотого Флота, чем закрытая мелкая лагуна Батикалоа. Наконец, за освобождение города от зловредных Караияров, которые порушили «истинный порядок» — многие местные княжества Ванимай будут благодарны. А значит, можно сколотить неплохую коалицию против Котте. Опять же, важный союзник сингальского княжества будет ликвидирован.

Благодарный раджа Рамаканну по этому случаю и деньгами осыпал Армию Старого Владыки, и припасы собрал. И даже выделил крепкий трехтысячный отряд в помощь. Наполеон сильно подозревал, что большей частью это — те самые Муккувары, которых Караияры изгнали из Путталама. Вроде бы, и «братья родные», но ведь при этом — нахлебники. Наполеон хорошо понимал желание Рамаканну от них избавиться. А те тоже страстно хотели вернуть себе Путталам.

«Ну, это мы еще посмотрим» — хмыкнул генерал. Удобный город нравился ему самому.

Он посадил Муккуваров на корабли, а часть Армии (конницу, Женихов и половину сухопутного Собачьего полка) наоборот оставил охранять старый лагерь. Ведь кто знает — может, возвращаться придется. Золотой Флот поплыл в обход Цейлона через север — чтобы не проходить мимо земель Котте. Когда баочуани обогнули крайний северный полуостров, навстречу им вышло десятка три незнакомых судов. Не очень больших, но весьма быстрых и маневренных, с косыми парусами (как у арабов).

Оказалось, с такой пышностью к ним подвезли посла самого правителя-сингхарьяна Джафны. Благословленный богами Гунавира Парарасасекхаран передавал свое восхищение победой Армии Старого Владыки над сингалами и предлагал военный союз против нечестивого Котте.

«Так еще лучше!» — улыбнулся Наполеон и союз заключил. Призвав Гунавиру готовить войско в ближайшее время. Единственное, что ему не понравилось — это пугающая осведомленность джафнийцев о передвижении и планах Золотого Флота. Оказалось, осведомлены были не только они. Возле города их встретил объединенный флот Караияров и их сингальских союзников. По счастью, цейлонские суда мало что могли противопоставить деревянным гигантам Чжэн Хэ и пушкам Наполеона. К тому же, Путталамская лагуна тоже изобиловала мелями, сковывая быстрые суда противника. Вскоре почти всех их потопили или взяли на абордаж.

Наполеон начал высадку десанта, которую возглавили изгнанники-Муккувары и Головорезы. Конечно, Паракрамабаху поддержал союзников не только кораблями, но и сухопутными войсками. По атакующим ударили внушительные силы. Гренадеры, благодаря использованию гранат, отбились и закрепились в изолированном районе города (генерал именно на это Гванука и нацеливал), а вот Муккуваров обороняющиеся загнали в море. Потери у изгнанников оказались весьма внушительными.

И только теперь Наполеон «вспомнил» о пушках. Выманенных на берег врагов обстреляли, не жалея пороха. А потом на берег сошла уже вся Армия. К вечеру город был полностью захв… освобожден. Путталам оказался несколько больше Батикалоа и был заметно лучше укреплен. Да и стоял не на виду у открытого моря, а под защитой лагуны, в которой так удобно разместился Золотой Флот.

«Нет, определенно сюда идти стоило! Не придется отнимать власть у Раджаканну, который мне, в общем-то симпатичен. Да и прочие цейлонцы тогда напрягутся. А тут — хороший город, честно взятый на копье».

Правда, рядом суетились Муккувары-изгнанники, которые только что провозгласили одного из своих раджой Путталама. Но, понятно, что пара тысяч уцелевших воинов этой касты сама не сможет удержать город. Который, кстати, не испытывал бурного восторга от возвращения бывших господ. Так что Наполеон без зазрения совести обосновывался в городе и его окрестностях. Он даже пригласил Муккуваров пополнить ряды его прореженных полков — и сотни три согласились. Они увидели разницу ведения войны в Армии и в войске местных раджей. И решили выбрать жизнь и победу.

В первый же день Наполеон отправил вестников в старый лагерь за остатками Армии. Чжэн Хэ и Гото Арита отплыли в Джанфу — строить конкретный план новой кампании (генерал накидал им свои наброски и идеи о том, как добить Котте). Воспитанник Иваты Кардак (который теперь заменил Толстяка при Наполеоне) вовсю занимался тем, что подсчитывал захваченное и строил экономические планы.

В Путталаме решено было в срочном порядке разворачивать все необходимые для Армии производства. Место для этого подыскали без проблем: находишь подходящие мастерские или поместья, обвиняешь хозяев в сотрудничестве с плохими Караиярами — и дело в шляпе! Имущество идет в казну, а на старом месте вырастает новое производство.

Нюанс был в том, что с Караиярами в этом городе сотрудничали все. Шиноби Буцефалий исправно докладывал генералу о том, как успешно Мэй Полукровка разводит местных богатеев на взятки… «чтобы их не наказали за сотрудничество».

«Этими деньгами, дорогой Мэй, ты тоже со мной поделишься» — улыбался генерал, но пока махинатора не трогал, а только выписывал с отдельную бумажку имена и цифры. Пусть Полукровка грабит местные элиты со всем старанием.

Проявился и еще один активист.

— Сиятельный! — Кардак прервал свой очередной отчет о начале работ мастерских. — Токеток и его люди вовсю проповедуют на улицах города. Говорят, о том, что все души равны перед богом. Что каждый достоин счастья… Мне кажется, это вызывает недовольство у жителей Путталама.

«Своих людей» у Токетока официально не имелось. Но Нешаман уже давно перестал лишь потреблять Библию и начал нести ее в массы. В самых разных полках у него появились приверженцы. Особенно, много их было среди мелайю, но некоторые ниппонцы, чосонцы и прочие тоже оказались не чужды проповедей.

— Недовольны только те, кто захапал себе высшие касты, — отмахнулся Наполеон. — Пусть шаман вещает.

Он не стал уточнять, что выступления Токетока начались с его личного согласия.

…Войны на Цейлоне делаются очень медленно. Наполеон бы уже давно вторгся в Котте, не давая врагу шанса оправиться от прошлых поражений… Но он не собирался делать работу один за всех. Увы, Паракрамабаху получил немало времени для того, чтобы восстановить силы. Однако к осени союзники, наконец, соизволили созвать войска. Благословленный богами сингхарьян Джафны Гунавира Парарасасекхаран привел 12 тысяч человек и около сотни слонов! Раджи трех Ванимайских княжеств — Тринкомали, Батикалоа и Мулиявалай — дали еще семь тысяч. Наполеон был убежден, что этих сил для победы более чем достаточно, но все-таки выставил почти четыре тысячи своих солдат.

В городе он оставил учебные группы каждого полка (чтобы готовили новобранцев), три роты Дуболомов и всю бригаду Шао. Китайцы показали себя не очень хорошо в генеральном сражении с Котте, требовалось их немного перевооружить, усилить инструкторами из бывших Стеновиков. По счастью, бригадир Хун Бао критику воспринял трезво и оказался готов к переменам… что нельзя было сказать о большинстве китайцев.

В общем, сейчас бригада Шао находилась в сложной жизненной ситуации. Пусть охраняет Путталам.

…23-тысячное воинство, отягченное неспешными слонами и тяжелыми пушками, крайне медленно втягивалось в центральное нагорье Цейлона. Добравшиеся до заросших лесами высот солдаты Армии Старого Владыки были приятно удивлены: здесь оказалось совсем не жарко! Наконец, надев доспехи, они не варились в них заживо. Дождей, конечно, много, но это ничего. В таких краях и подраться в радость!

Увы, не довелось.

Едва только великое воинство втянулось в длинный проход, что вел в уютные долины в самом сердце гор, как вокруг появились враги. Они стояли впереди, сидели на скалах со всех сторон. Не так уж и много: всего несколько тысяч. Но враги были готовы к бою, а союзники нет. Никакой защиты, пушки в походном состоянии совершенно бесполезны, сама армия страшно растянуто. Конечно, грядущий бой всё равно обещает закончиться победой… но победой кровавой.

Наполеон спешно рассылал гонцов в свои полки, отдавая распоряжения, когда с головы колонны пришло сообщение: вызывают на переговоры.

Встретились на нейтральном пятачке. Конечно, вражеские стрелки это место наверняка пристреляли, но приходилось рискнуть.

Смуглолицый мужчина с тонкими, тщательно напомаженными, усиками и в роскошном золоченном шлеме выступил вперед.

— Я — Рукмани Гунасинх, раджа города Канди. Мой господин Паракракмабаху повелел мне уничтожить вас в моих горах или погибнуть… Я предлагаю так: мои воины не уничтожают вас, а вы не убиваете нас. Я не буду мешать вашей войне, а вы не трогаете мои земли.

Джафнийский сингхарьян Гунавира, едва услышал эти слова, моментально посветлел лицом и сразу захотел согласиться, но Наполеон его остановил. Предательство — это, конечно, замечательно, но оно в обе стороны работает. Ему не нравилось оставлять у себя за спиной сильное и небитое войско. Которое так легко и ловко умеет перекрывать горные дороги.

— Своей изменой ты вызовешь гнев господина, раджа, — начал он. — Мы готовы защитить тебя от его гнева. Мы даже признаем тебя независимым правителем княжества… как там? Княжества Канди. Но ты должен доказать нам свою верность. Отряд твоих воинов должен отправиться с нами и пролить кровь защитников Котте. И вести воинов должен лично ты.

Рукмани Гунасинх сильно задумался. Наполеон видел банальный страх, и это его немного успокоило.

— Ты станешь полновластным хозяином своих земель, — генерал растравил у раджи чувство жадности.

И оно сработало.

Отбив у Котте горы, союзное войско не только не понесло потерь, но даже выросло. На прибрежную равнину вышло уже 25-тысячное войско. Раджа повел на своего бывшего господина две тысячи воинов и десяток слонов. Кандийцы шли и ночевали особняком, под постоянными подозрительными взглядами тамилов. Но слава богу, стычек не было.

У бедняги Паракрамабаху не оставалось никаких шансов. Тем более, что вдоль морского побережья уже курсировали величественные «Драгоценности», наводя ужас на местных. Котте стоял всего в семи ли от моря! Конечно, войск для десанта у Золотого Флота не было, но враг этого не знал и боялся повернуться к морю спиной.

Раджа сингалов даже не пытался выйти в поле, чтобы дать наглецам с севера генеральное сражение. Еще полгода назад он планировал подчинить себе весь остров, а теперь…

Впрочем, расслабляться рано. Город еще взять надо. А укреплен тот был очень хорошо. И стоял удачно — в изгибах двух сливающихся рек. Недаром «Котте» по-сингальски означает крепость.

Увы, несколько десятков пушек в течение одного дня резко понизили ее неприступность. Войско Джафны под вечер ринулось на штурм, стремясь занять проломы в стенах. Отчаянный Паракрамабаху не стал отсиживаться и двинулся во встречный бой. По крайней мере, эта отчаянная атака позволила ему использовать полсотни оставшихся у него слонов. Рубка завязалась отчаянная, в нее постепенно втянулись ванимайцы и кандийцы. Наполеон даже послал на выручку Головорезов — но остатки защитников Котте уже втянулись за разрушенные стены.

Оказалось, пока они дрались насмерть с врагами, горожане спешно чинили проломы. Так что по этой причине и по случаю надвигающихся сумерек, союзники нападение отложили до утра.

А утром из города пришли парламентеры (к этому решению Наполеон лично приложил руку с помощью неуловимого и везде проходящего Буцефалия). Паракрамабаху нижайше просил мира. Раззадорившиеся союзники, словно, псы, почуявшие кровь подранка, решили, что ненавистного врага надо добивать окончательно… Но генерал встал у них на пути.

— Сиятельные, разве мы пришли сюда не для того, чтобы восстановить попранную справедливость? И разве путь переговоров — не лучший способ ее добиться? Мы сможем получить от Котте то, что нам причитается, не погубив никого из своих людей!

«Сиятельные» хотели не справедливости, а добычи. И богатый город лежал рядом — только руку протяни. Но войска «сиятельных» были изрядно потрепаны вчера. А небольшой корпус Армии Старого Владыки — свеж и готов к бою. Силу же пушек познали уже все.

Начались переговоры. Паракрамабаху отказался от всех притязаний на тамильские территории. Княжества Ванимай стали свободными. Отказался правитель Котте и от любых притязаний на Патталам. С явным неудовольствием признал независимость горного княжества Канди. Чтобы печень у союзников чересчур не раздулась, побежденный выплатил всем компенсацию, причем, Наполеон снова умолял союзников пощадить проигравшего и проявить благородство.

«Еще бы не умолял! — улыбнулся генерал. — Половину сэкономленного местный раджа пообещал заплатить мне».

Так они и вернулись домой: из двух битв одной вообще не было, а во второй обошлось практически без потерь. Серебра и прочих богатств они к себе привезли больше, чем остальные союзники. А сложившийся на острове клубок противоречий только усугубился… что гостям острова лишь на руку.

Поправив финансовые дела, Наполеон тут же бросил легкие деньги в дело: на местных верфях заложили сразу четыре недофрегата. Его сингапурские мастера уже имели неплохой опыт, а в городе имелась хорошая материальная база и обилие рабочих рук. Недавний переход через Бенгальский залив убедил его: все-таки нужно строить именно такие суда. Правда, Муккувары с Татчарами-плотниками тут же полезли к его мастерам с вопросами: А с какой ты касты? Имеешь ли ты право деревом заниматься? А не зазорно ли с тобой за одним столом есть?

Едва Наполеону поступили такие жалобы, он приставания местных пресек моментально. Не нравится — вон с верфи! Нам же больше достанется. Стихали практически все, но большинство таило злобу.

«Это ничего, — улыбался генерал. — Я тут не для их удовольствия появился. Это мне даже на руку».

Цейлон — это была первая страна, где так разительно различался уровень жизни элиты и народных масс. Посмотришь на городскую нищету — так хуже ниппонских крестьян живут! Но в Ниппоне даже даймё живут скромно, а самураи могут в обносках ходить. Здесь же знать просто купалась в роскоши. Аристократы увешивали себя и своих жен серебром, золотом, дорогими яркими тканями и драгоценными камнями так, что смотреть было больно.

И именно эти люди были недовольны тем, как чужаки не уважают их священный кастовый строй. Очень недовольны. В Путталаме уже все знали историю бригадира О: что парень вышел из семьи слуг. Но вельможам приходилось есть с ним за одним столом, улыбаться ему, вести себя с ним, как с равным. Это их очень бесило. Как и проповеди Токетока. Как неизвестные заморские мастера, занимающиеся тем, на что право имели лишь конкретные касты…

«БесИтесь! — кивал себе Наполеон. — У меня всё равно большие проблемы с пополнением казны. Все-таки здесь далеко не Сингапур. Денег мало, приходится закупать бронзу, серу и селитру… А вы слишком богато тут живете».

Пришла зима 1428 года. Вернее, конечно, никакая не зима; холоднее не стало ни капли (Наполеон уже всерьез подумывал о захвате княжества Канди, чтобы просто жить в относительно прохладных горах). Путталам гудел от работ, мастерские и верфи работали уже на полную мощность, новобранцы с Цейлона и переобученные китайцы уже неплохо показывали себя на маневрах. Армия восстановила свою численность в восемь с половиной тысяч; а поскольку у каждой бригады уже наладила работу учебная рота, то можно начать ее увеличивать; благо далеко не все полки имели равный состав.

Главное, дождаться оружия. Чахун отчитался, что примерно через месяц доведет число пушек в Собачьей бригаде до ста. Ружья тоже делаются.

Наполеон понимал, что ждать уже, наверное, нет смысла. И вызвал Токетока.

— Ну?

Нешаман смотрел на генерала с ясным незамутненным лицом.

— Народ к развалу готов.