Тот, кто пришел из завтрашнего дня (1-11часть)

Глава 89 День комиссии

Раннее утро.

Прохлада проникает в его тело, словно напоминает о том, что с началом нового дня он не свободен. Мирослав выходит из общежития, не обращая внимания на людей, не замечая ничего вокруг.

Мир кажется затуманенным, как в утренней мгле, которая не даёт ему чёткого представления о том, где он находится и что ему предстоит.

Лёгкие шаги, которые совершенно не принадлежат этому моменту, ведут его по пустой улице — он словно не в этом городе, а где-то в параллельной реальности, где не существует утреннего шума, где всё течёт медленно, не требуя от него ни мыслей, ни решений.

Он пересекает улицу, ощущая прохладу, которая всецело поглощает его. С каждым шагом он чувствует, как его разум пытается обрести ясность, но все мысли почему-то скользят, как вода по стеклу — они не цепляются за ничего важного, и его разум с легким сожалением продолжает двигаться вперёд.

Вдруг он осознаёт, что всё это время идёт по направлению к больнице, как если бы его ноги сами знали, куда идти, а он и сам, не желая, но обязан, повторяет этот маршрут, словно он не может остановиться.

И как бы не пытался он представить себе, что будет сегодня, все его планы меркнут.

Сегодня всё будет решаться, а что-то, вероятно, уже не так, как он себе это представлял.

«А что, если я опять что-то перепутал? Что, если не было никакого смысла в этом дне?».

Невозможность расслабиться даёт ему ощущение, что каждый шаг приближает его к моменту, когда нужно будет что-то доказывать.

Время летит слишком быстро — когда он только начинал идти по этой улице, в его голове ещё были полные планы, но теперь он уже видит, как их начинают рушить, и всё, что остаётся, — это реакция на происходящее, но такая реакция, которая не будет видна никому, кроме его сознания.

Неудобства растекаются, как жидкость — вот тут у него в голове появляется тревога, а вот тут он её гасит, сам не понимая как.

Пытается себя успокоить.

Пытается поверить в то, что всё нормально, но что-то в нём подсказывает, что ничего не будет нормально, что этот день — просто очередной день, когда он снова окажется в чужой игре.

«Сегодня комиссия. Сегодня всё будет решаться».

Он об этом думает с лёгким смешком, но, конечно, этот смех внутренний — он сам себе не верит, и всё, что в этом смехе — это горькая ирония.

Карпов, в который раз, смотрит на него, как будто всё уже решено.

И хотя внутри Мирослава всё ещё свербит желание избежать конфликта, он понимает, что он не может отступить, что он уже в этой игре.

Неважно, что происходит вокруг.

Неважно, что ему кажется, что его судьба предсказана и прописана в этих чуждых документах.

«Чёрт, я не хочу быть частью этой игры. Но что мне остаётся?».

Он вздыхает, разгоняя эти мысли, и молча продолжает идти, понимая, что снова не сможет избежать того, что происходит. Всё это, этот путь, не будет лёгким. Зато, по крайней мере, он знает, что всё будет как всегда — как в игре, где он должен сделать ход и подставить другую сторону под удар.

В этом мире он ещё не успел стать тем, кем хотел бы быть, но у него есть шансы.

Но для этого нужно покончить с этим беспокойством, для этого нужно просто дойти до того момента, когда всё завершится.

«Ну, в конце концов, не ошибиться невозможно».

Он улыбается, потому что даже в этом смехе чувствуется лёгкая ирония, как будто сама реальность подкидывает ему такую мелкую ошибку, и он ничего не может с этим поделать. Ведь, если подумаешь, всё могло бы быть проще, но Мирослав понимает, что так будет всегда.

Мирослав, двигаясь в сторону больницы, чувствовал, как его шаги становятся тяжёлыми, будто каждый из них пропитан этим неясным ощущением, которое он не мог объяснить.

Простой день, казалось бы — ничего особенного, просто ещё одна утренняя дорога на работу, которая, как всегда, будет полна мелких дел и встреч.

Однако, когда он подошёл к больнице и ощутил, как воздух внезапно стал плотнее, как будто стены внутри начинали поглощать что-то неуловимое, что витало в атмосфере, он сразу понял: это не тот день, когда можно будет пройти на автопилоте.

Внутри коридора уже было необычно многолюдно, врачи переговаривались, кое-где раздавались шумные шаги, и Мирослав, уже на полпути, заметил это нервное напряжение, которое тут же охватило его.

Он, конечно, знал, что не может рассчитывать на обычный день — комиссия, Карпов, всё это непрекращающееся ощущение, что за ним кто-то следит — но вот эти первые чувства настороженности и тревоги было ощутить сразу.

Они помешали ему даже собраться с мыслями.

«Как-то странно, что я это вообще заметил».

Он, недовольно зевая, вошёл в главный холл, и именно там его встретил Николай Смирнов.

Тот стоял у входа, отчётливо напряжённый, как человек, переживший собственный бой и ожидающий следующего удара.

Он сразу оглядел Мирослава с той невидимой оценкой, которая не даёт возможности оставаться равнодушным к происходящему. На лице Николая не было привычной иронии, которая так часто играла в их диалогах. Здесь был только легкий след напряжения.

— Комиссия уже здесь, — произнёс он, с явной тревогой в голосе. — Карпов явно настроен серьёзно.

Мирослав слегка приподнял брови, подавляя недовольную улыбку, которая почти выскользнула на его лицо. Подумать только: он знал, что Карпов не остановится, но всё равно это звучало как нечто новое, ненужное и неизбежное.

— Чего ты ожидал? Он не успокоится, пока не выставит меня некомпетентным, — произнёс Мирослав, и, хотя слова звучали достаточно спокойно, внутри его возникло странное ощущение.

Он действительно не хотел думать об этом сейчас, но не мог избавиться от мысли, что день сегодня будет отнюдь не обычным.

— Он уже что-то готовит. У него слишком самодовольный вид, — ответил Николай, добавляя в свой голос тот же оттенок, что и в его взгляде, отчаянно пытаясь прочитать Мирослава.

Мирослав слегка пожал плечами и вновь зевнул, стараясь не поддать эмоциям. Он ведь видел, как Карпов работает, видел, как он часто пользуется преимуществом, как будто всё заранее предсказано. На этом фоне маленькие игры, такие как этот утренний разговор с Николаем, начинали терять свою значимость.

— Тем интереснее будет его разочаровать, — сказал он с лёгким оттенком уверенности, стараясь скрыть тревогу, которая его одолела.

Он понимал, что внутренне уже начинает тянуться к неизвестности, но всё же держал себя в руках. Не слишком надеялся, но и не собирался сдаваться. Мир вокруг и его внутренний мир переплетаются, как нервное напряжение, которое не даёт полной свободы для действий.

«Он ведь не сдастся. Почему тогда и мне не сыграть в эту игру?».

Внутренне он понимал, что игра уже началась. И, как бы он не старался сохранять нейтралитет, он был частью этой игры. Невозможность избежать её ощущалась почти физически — как непреодолимая тяжесть, которая не даёт свободы воли. С другой стороны, он осознавал, что отступать — значит проиграть раньше, чем начнётся основная борьба. Но для этого нужно было сделать выбор, как будто бы его судьба была заранее предсказана, как будто всё было написано на этих бумагах и в глазах Карпова.

Тем не менее, было что-то странно успокаивающее в том, что он всё равно продолжал двигаться вперёд, как если бы этот день был очередным испытанием на его стойкость. И хотя всё происходящее казалось необъяснимым и немного абсурдным, Мирослав не мог не почувствовать, как его внутренняя ирония всё-таки берёт верх.

«Что ж, Карпов — теперь всё зависит от меня».

Мирослав шёл по коридору больницы, и, как и ожидалось, всё вокруг будто начало плавиться в туман, как если бы мир вокруг него завис между сном и реальностью. Ход его был медленным, но уверенным — и поглощённый этим унылым чувством, он не мог не ощущать, как всё вокруг становится частью абсурдной пьесы, в которой он не был уверен, играет ли он главную роль или всего лишь запоздавший статист. Его шаги эхом раздавались, словно этот коридор — слишком тесный для него, а в воздухе что-то трещало, как предвестие бури, о которой никто не говорит, но все чувствуют её приближение.

Карпов.

Комиссия.

Невероятное ощущение, что все в этом месте знают больше, чем он, что они заготовили его роль и ждут, когда он, смиренно поддаваясь, войдёт в неё, как на сцену, не спрашивая, зачем и почему.

Но, как и всегда, на уровне физиологии, Мирослав чувствовал, что его место тут неустойчиво и что будущий бой обязательно начнётся с его собственной слабости, с того, как он в этом мире должен быть.

В дверях комиссии он остановился на мгновение, осознавая, что все вокруг него настроены на игру, но не на игру его принципов — игра на чужих условиях. Он понимал, что его личная игра будет проиграна заранее, если он не выстроит свою стратегию. Как если бы ему дали роль, и теперь всё зависело от того, насколько он умеет подыгрывать этим правилам, не попав в ловушку.

Комната была полна людей, и все эти разговоры, как мозаика, складывались в причудливую картину, которой, казалось, не было конца. В центре был он — мирный и спокойный, да-да, даже в этой ситуации, несмотря на ощущение, что всё каждое слово будет записано, что каждый взгляд будет помечен как важный. Главное — не дрогнуть.

И тут, наконец, взгляд его встретил Карпова, который сидел с таким видом, словно весь мир был только его игрой, и всё происходящее было лишь частью подготовленного спектакля. Карпов почувствовал его взгляд и, конечно, сразу же, как ловушка сработала, выждал пару секунд, после чего начал говорить, но не слишком уверенно, даже с небольшим сарказмом:

— Товарищ Миргородский, вы инициировали нововведения в стоматологической практике. Сегодня мы оценим их эффективность и соответствие медицинским стандартам.

Мирослав кивнул, не давая никакой внешней реакции, чтобы не выдать своё внутреннее напряжение, не позволив себе даже намёк на слабость.

— Разумеется. Давайте приступим. — его голос был ровным, и это было важно, потому что он хотел выглядеть так, как будто всё знает и ничего не теряет.

Внутри было же иначе: все его чувства сжаты, как под гнётом, и он чувствовал, что этот день будет не таким, как любой другой. Он мог бы посмеяться, как бы иронично не звучал этот момент, но так не получалось, потому что всё, что в нём было, кричало: «Ты можешь от этого не уйти».

Карпов, по привычке, подал свой стандартный «наигранный» ответ, выждав момент, как всегда он дозирует свою уверенность на грани откровенной агрессии.

— Думаю, всем будет интересно узнать, действительно ли эти «новшества» оправдывают себя.

Небольшая пауза. Мирослав ощущал, как все эти слова поднимаются над ними, становятся вспышками в этом темном зале, а воздух вокруг них сжимается.

— Разумеется. Давайте приступим. — отвечает Мирослав, и это было не столько заявление, сколько внутренний вызов.

Он понимал, что им не нужно никаких оправданий, они хотят увидеть слабость, хотят понять, можно ли его сломать. Подсознание требовало, чтобы он сыграл свою роль, победил, не давая им ни единого шанса. Мирослав не мог позволить себе поддаться этому волнению — слишком многое стоит на кону.

Его взгляд не смущался. Он знал, что нужно продержаться. В конце концов, он пришёл сюда не для того, чтобы отступить.

Мирослав сидел за столом, перед ним лежала медицинская карта, одна из тех, которые Карпов так любил использовать в своих играх, как карту в руках опытного шулера.

Он бы и не замечал, как та скользнула в его руки, если бы не тот странный момент, когда его взгляд остановился на одной из строк — совершенно случайная деталь, но он почувствовал её, как нечто неприятное, как задевающее неуверенность.

Успел ли Карпов что-то добавить, что-то подкорректировать?

Возможно, он заранее знал, что этот день будет моментом истины.

Мирослав не был глупым, он понимал, что Карпов не может просто так оставить его в покое.

Но сегодня было что-то новое, и это заставляло его всерьёз задуматься, что за игрой стоит нечто большее.

И хотя он не хотел идти в это, у него не было выбора.

Он взялся за эту игру, и теперь было поздно отступать.

Вот перед ним лежала медицинская карта пациента, и сейчас, наглядно, он уже видел её несовершенства. Это было настолько очевидно, что его губы невольно растянулись в лёгкой усмешке. Но этот момент был важен не только потому, что он смог сделать шаг вперёд, но и потому, что этот момент не был случаен. И вот теперь он обнаружил ошибку. Он посмотрел на неё снова и снова, и вдруг всё стало очевидно. Строка в карте, что с первого взгляда казалась незначительной, теперь громко звучала как ответ. Карпов, чёрт побери, был слишком очевидным.

— Пациенты, по которым вы предложили метод, показали хорошие результаты — произнёс главный инспектор, как бы принимая отчёт за всё происходящее, и Мирослав почувствовал, как напряжение слегка ослабевает.

Но что же это, если не очередная игра?

Он знал, что они ждут его реакции, они ждут, что он отдаст всё обратно в их руки.

И вот это их заигрывание, эта псевдодружелюбность, создаёт иллюзию, что всё под контролем. Но он знал, что именно на этом моменте всё будет решаться, и все его предыдущие шаги будут сведены к одной фразе.

— Но не без осложнений! — вставил Карпов.

Его голос был так напорист, что Мирослав даже вздрогнул, но это было лишь от неожиданности.

Сколько раз Карпов играл в эту игру, сколько раз.

Привычная тактика.

Привычный ход.

И, несмотря на его уверенность, теперь он совсем не выглядел так же победоносно, как прежде.

Его слова не имели силы.

Даже сам взгляд Карпова теперь был наполнен беспокойством.

Он знал, что Мирослав нашёл ошибку, и, как обычно, теперь всё будет связано с тем, кто сделает первый шаг.

Мирослав посмотрел на Карпова, и в его глазах мелькнула странная решимость.

Он был уверен, что всё, что ему нужно сейчас, это просто не бояться. Карпов готов был атаковать, но сегодня он не мог позволить себе поддаться.

Он не мог просто так позволить всё скатиться обратно в старую игру.

Его методы — их методы — всё это было слишком очевидно, но Мирослав не собирался отступать.

— Да, — произнёс Мирослав с невозмутимостью, которая сама по себе казалась уже победой. — Но это не моя вина. Все осложнения были вызваны несоблюдением рекомендаций. Это подтверждено в медицинском отчёте.

Он остановился на секунду, чтобы увидеть, как Карпов резко сжал зубы, но не стал сразу атаковать.

Он чувствовал, как этот ход был для него ловушкой, но он продолжал держать лицо.

Карпов всегда был из тех людей, кто знал, что даже в моменты слабости нужно держать улыбку.

Но Мирослав сегодня смотрел на него по-другому — не как на врага, а как на человека, который слишком долго жил по заранее написанному сценарию.

И именно поэтому он позволил себе эту маленькую победу, когда они начали обсуждать документ, и Карпов не мог ничего с этим сделать.

«Может быть, всё-таки сегодня я выигрываю?».

Но в этой маленькой победе не было ни малейшего самодовольства.

Это не было победой в игре, это было началом чего-то гораздо более серьёзного.

Он знал, что Карпов не сдастся.

Он знал, что ему предстоит ещё один шаг в этом хаосе, и он не был готов остановиться.

Комиссия закончила свою работу, и Мирослав почувствовал, как напряжение, что сжало его грудь всё это время, наконец-то начинает ослабевать.

Он не был человеком, который стремился к победам ради побед, но в данный момент, при всей своей утомленной равнодушной уверенности, он чувствовал, как его усилия, наконец, обрели какую-то форму. Когда главный инспектор произнес долгожданное:

— По итогам проверки, мы признаем, что нововведения товарища Миргородского принесли положительные результаты.

Мирослав почувствовал странную легкость — не от гордости, а скорее от того, что в этой бесконечной игре кто-то вдруг признал его правильность. Эта игра, к которой он не был готов, но в которую вляпался, не отпускала его и не обещала легкости на пути.

Он слышал Карпова — тот покраснел, сжал кулаки, будто мир решил ещё одну его маленькую битву за него. Признание было холодным и недовольным, и Мирослав отметил это с каким-то смутным интересом, как исследователь, который наблюдает за поведением своего объекта.

— Это ошибка… — прошептал Карпов.

Как всё это странно.

Всего-то два слова, но какое огромное количество значений они могли бы скрывать.

Ошибка — потому что он проиграл?

Ошибка — потому что метод Мирослава оказался верным?

Или это всё-таки его попытка оправдать свои собственные ошибки?

Мирослав, почувствовав лёгкую усмешку на губах, произнес спокойно, как человек, который наконец-то научился скрывать свои эмоции:

— Спасибо за объективное рассмотрение.

И что было странно, это было не потому, что он был за этим столом победителем, а потому что он был просто… участником. Он успел быть и тем, кто мог бы проиграть, и тем, кто взял на себя ответственность, и тем, кто вынужден был выдержать, наблюдая за тем, как другие считают его попытки недостаточными. Он никогда не был уверен в том, что нужно делать, но теперь был почти уверен, что не тот, кто должен выиграть, всегда выигрывает. Мирослава не восхищала победа — победа была не в том, чтобы быть первым, а в том, чтобы выбрать свой путь в этой странной системе.

«Карпов не сдаётся, — подумал Мирослав. — Но что теперь? Он будет называть это неудачей? Будет ли он работать против меня дальше? Или это его момент постигнуть нечто большее, чем просто ошибка? Что делать, если завтра будет новый ход?».

Заскрежетали стулья, и Мирослав почувствовал, как голос в его голове неожиданно затихает, как будто всё окружающее стало таким реальным и весомым, будто каждый из присутствующих был и игроком, и одновременно посторонним наблюдателем в этой немой пьесе, которая вдруг стала слишком реальной.

Всё это так забавно — он стоял перед ними как будто бы на сцене, хотя, возможно, только они видели в нём актера.

Но для него это всё напоминало скорее череду случайных движений, в которые он попадал, ничего не понимая, но с желанием продолжать.

Это было неважно.

«Как-то всё слишком легко. Или нет?», — он снова прогонял мысли, отвлекаясь от обстановки.

Всё шло так, как не шло раньше, и этот странный поток событий вдруг стал чем-то успокаивающим. Мирослав поймал себя на мысли, что ему нравится это чувство — ощущение лёгкой иронией собственной судьбы, когда шаги кажутся такими нерешёнными, но при этом всё-таки определёнными.

Карпов проиграл.

Он хотел показать, что всё это — ошибка, но Мирослав чувствовал, что в этом самом моменте он, возможно, проиграл даже больше, чем сам хотел.

Он победил не за счёт своей воли, а за счёт того, что его метод оказался верным.

Не стоит расслабляться. Это было бы слишком наивно. Мирослав знал, что война не закончена, но эта маленькая победа имела для него значимость, которую он не мог объяснить. Он сам себя не знал настолько хорошо, чтобы быть уверенным в своих силах. Внутри его мышления всё перемешивалось — от рационального желания справиться с ситуацией до какой-то внутренней паники, что вдруг это всего лишь иллюзия.

«Но как бы то ни было, этот день, в конце концов, всё-таки был его».

Томное чувство победы и одновременно тревога оставались его спутниками на этот день. И даже если они будут продолжать бороться с ним, пока он не сдастся, Мирослав знал, что, как бы ни странно это звучало, он не потерял контроля. Не в этот раз.

— Какое странное ощущение, — тихо сказал он себе. — Всё просто продолжает идти по своей собственной траектории, а я… просто один из элементов, которым пытаются манипулировать.

И когда всё наконец пришло к своему завершению, Мирослав взглянул на Карпова с небольшим интересом, но без особой неприязни. Он всё ещё был уверен, что выиграл этот раунд, но его настоящее испытание было далеко впереди. Впрочем, ничто не останавливало его.

После заседания Мирослав почувствовал, как его шаги становятся чуть более уверенными, хотя внутри всё ещё было тяжело, словно он выжил в этом дне, но сам не мог поверить, что всё ещё жив. Коридор больницы был пуст, только свет мерцал где-то вдали, создавая мягкие, почти уютные тени. Мирослав, невольно ускоряя шаг, не мог избавиться от ощущения, что за каждым поворотом его ждёт нечто неизвестное, хотя сегодня он и одержал победу.

И вот, когда он почти дошёл до выхода, перед ним появился Николай, появившийся как бы из ниоткуда. Он стоял у дверей, слегка прищурившись, с тем самым выражением лица, которое Мирослав давно узнал — это не просто улыбка, это тихая, но уверенная победа.

О, Николай всегда умел оставаться спокойным, даже если ситуация шла наперекосяк.

Но сегодня, в его глазах была видна искренняя облегчённая радость, хотя Мирослав знал, что он скрывает ещё одну волну тревоги, прячущуюся под этой лёгкой улыбкой.

— Поздравляю. Ты выиграл этот раунд, — сказал Николай, с тем самым тоном, который обычно звучал в устах тех, кто сознаёт всю тяжесть неудачи, но не хочет показывать свою тревогу.

Мирослав, слегка откидываясь назад, чтобы не выдать своё напряжение, ответил с лёгкой улыбкой, но, в отличие от Николая, в его глазах было не столько облегчение, сколько осознание того, что на этом всё не закончится.

— Посмотрим, что будет дальше. Карпов не сдастся, — произнёс он, и всё в его тоне было не столько усталым, сколько решительным.

Его слова были не просто констатацией факта, а внутренним предупреждением самому себе. Ведь, как бы это ни казалось победой, он знал, что впереди будет ещё многое. Карпов не отпустит его так просто. Он чувствовал это на уровне интуиции, а интуиция — его надёжный союзник.

Николай покачал головой, взгляд его немного смягчился, а улыбка стала чуть шире. Он знал Мирослава, как никто другой, и всё это время, как и прежде, не переставал верить в него.

— А ты? — спросил Николай, будто бы выражая какую-то скрытую тревогу, за которой скрывалось уважение и искренний интерес. — Ты готов?

Мирослав остановился на секунду, взглянув на Николая, и, несмотря на усталость, в его взгляде промелькнула твёрдость, словно его воля не зависела от внешних обстоятельств. Он мог бы сказать что-то ободряющее, но всё, что он сказал, было гораздо более решительным, даже если на первый взгляд это звучало спокойно.

— Я тоже.

Это было сказано с таким вниманием, что не оставалось сомнений — Мирослав был готов.

Он не был уверен в своём будущем, но он знал, что за каждой победой следуют новые вызовы, и он уже был готов к ним.

«Сегодня была победа. Но война ещё не закончена».

В этот момент Мирослав почувствовал, как внутри него что-то успокаивается, но в то же время знал, что это временное успокоение. Сегодня было лишь временной победой, но перед ним ещё лежала целая дорога с неизвестными поворотами, на которых ему, возможно, снова придётся столкнуться с теми, кто готов его остановить. Он закрыл глаза на секунду, чтобы не выдать своё состояние, и сделал шаг вперёд, навстречу новой игре, которую никто не мог бы назвать лёгкой.