Тайна из тайн

ГЛАВА 21

Барабанные перепонки Лэнгдона еще звенели от выстрелов, когда он переступил через разбитый дверной проем в бастион "Распятие". Его мокасины хрустели по осколкам стекла, усыпавшим розовый мраморный пол, когда он присоединился к Яначеку и лейтенанту Павлу в элегантном холле.

Справа тянулся коридор, но Яначек, казалось, был больше сосредоточен на массивной стальной двери прямо перед ними. Надпись ЛАБОРАТОРИЯ красовалась на двери с небольшим армированным окошком и биометрической панелью.

— Лестница в лабораторию, — сказал Яначек, заглядывая в окошко и проверяя запертую дверь.

Лэнгдон осмотрелся в поисках лифта, размышляя, как Гесснер спускала в свою лабораторию тяжелое научное оборудование, но в вестибюле, кроме этой лестницы и коридора справа, ничего не было. Он так и не увидел никакой панели для "хитрого кода", о котором доктор Гесснер похвалялась прошлым вечером.

Яначек изучал вырванную раму разбитого безопасного стекла на полу. Через мгновение он присел, поднял раму, подтащил ее к входу в лабораторию и поставил подпоркой к двери. — Временная сигнализация, — объявил он. — На случай если твоя подруга решит улизнуть, пока мы не смотрим.

Лэнгдон не мог поверить, что Яначек считал Кэтрин способной бежать, но его находчивость была впечатляющей.

Лейтенант Павел уже осторожно продвигался вниз по коридору, держа пистолет наготове, будто ожидал засады в любой момент. Убери, черт возьми, свой пистолет! — хотелось крикнуть Лэнгдону. Да это же безоружные ученые!

Когда Яначек и Лэнгдон последовали за ним, лейтенант Павел заглянул в небольшую уборную, видимо, убедился, что там никого нет, и двинулся дальше к концу коридора. Тот поворачивал налево, и он, настороженно прижимаясь к стене, осторожно заглянул за угол, не опуская оружия. Через мгновение он убрал пистолет в кобуру и повернулся к капитану с пожиманием плеч.— Никого нет.

Лэнгдон последовал за Яначеком за угол и очутился в ослепительном пространстве, залитом естественным светом. Оборудованная как атриум бутик-отеля, комната была обставлена белоснежными диванами, столиками из кованой меди и элегантной кофейной станцией. Панорамные окна открывали величественный вид на длинный внутренний двор бастиона, за которым простирался горизонт Праги — Петршинская башня и Вышеградская крепость.

Осматривая помещение, Лэнгдон заметил на дальней стене огромное произведение искусства — бруталистскую настенную скульптуру, чей уникальный стиль он сразу узнал.

Боже, неужели это оригинал Пола Эванса?

Ржаво-металлическое полотно размером восемь на восемь футов было разделено на решетку прямоугольных углублений, каждое из которых содержало отдельную миниатюрную скульптуру. Эта вариация на тему "кабинета редкостей" — как тут же догадался Лэнгдон — легко могла стоить четверть миллиона долларов. Вчера Гесснер хвасталась своими прибыльными медицинскими патентами, но он явно недооценил, насколько прибыльными они были.

Яначек направился к другому концу комнаты, где массивная деревянная дверь стояла распахнутой, открывая, по-видимому, вход в кабинет доктора. Кабинет Гесснер.

— Доктор Гесснер? — окликнул Яначек, заходя в кабинет.

Лэнгдон последовал за ним в надежде увидеть Кэтрин, но кабинет был пуст.

Когда они вошли, Лэнгдон был впечатлен… или, возможно, шокирован. Кабинет нейрофизиолога украшала коллекция ярких абстрактных гравюр — каждая изображала аморфное сферическое пятно с участками разных цветов, которые Лэнгдон сразу же узнал как МРТ-снимки человеческого мозга.

Наука как искусство.

Лэнгдон задумался: неужели Гесснер настолько самовлюбленна, что повесила изображения собственного мозга? В последнее время стали популярны биоавтопортреты, особенно с появлением таких компаний, как DNA11, создающих произведения искусства на основе уникальных снимков ДНК клиентов. Генетическое искусство, гласила их реклама, означает, что двух одинаковых работ не существует.

Яначек подошел к столу Гесснер и осмотрел то, что оказалось коммуникатором с микрофоном. Он нажал кнопку и удерживал ее.

— Доктор Гесснер? — произнес он в микрофон. — Говорит капитан УЗСИ Олдржих Яначек. Как вы, вероятно, знаете, со мной профессор Роберт Лэнгдон. Вам и мисс Соломон необходимо немедленно подняться наверх для разговора со мной. Повторяю — немедленно. Просьба подтвердить.

Яначек отпустил кнопку и ждал, устремив взгляд на широкоугольную камеру, вмонтированную в потолок.

Чем дольше длилось молчание, тем тревожнее становилось на душе у Лэнгдона. Почему Кэтрин не отвечает? Что-то случилось внизу? Неужели произошел несчастный случай?

— Профессор? — Яначек медленно подошел к Лэнгдону. — Вы не представляете, почему мисс Соломон меня игнорирует? Они явно здесь.Кабинет доктора Гесснер не заперт, а снаружи видны свежие следы.

Лэнгдон не был уверен, насколько "свежими" были размытые отпечатки, но, учитывая их запланированную встречу здесь, логично было предположить, что Кэтрин действительно находится внизу с Гесснер. — Без понятия, — честно ответил он.

Яначек проводил Лэнгдона обратно в комнату ожидания и указал на один из белых диванов. — Садитесь.

Лэнгдон подчинился, устроившись на длинном диване у стены. Яначек сделал звонок, быстро заговорив по-чешски.

Пока Лэнгдон ждал, его взгляд снова переместился на красочные изображения, украшавшие кабинет Гесснер. Всего три фунта плоти,подумал он, разглядывая загадочные очертания и переплетенные извилины на каждом снимке.А наука до сих пор понятия не имеет, как это работает.

Вчера вечером на лекции Кэтрин показала куда менее привлекательное изображение человеческого мозга — суровую лабораторную фотографию сероватого, изборожденного шрамами комка ткани, лежащего в стальном подносе.

— Этот комок — ваш мозг, — сказала она аудитории. — Понимаю, что он больше похож на груду очень старого фарша, но уверяю вас: этот орган — настоящий шедевр природы. Он содержит примерно восемьдесят шесть миллиардов нейронов, которые вместе образуют более ста триллионов синапсов, способных почти мгновенно обрабатывать сложную информацию. Более того, эти синапсы могут со временем перестраиваться по мере необходимости. Это явление, известное как нейропластичность, позволяет мозгу адаптироваться, учиться и восстанавливаться после травм.

Кэтрин показала еще одно фото — одинокий DVD, лежащий на столе. — Это стандартный DVD — он может вместить впечатляющие 4,7 гигабайта информации, — продолжала она, — что эквивалентно примерно двум тысячам фотографий в высоком разрешении. Но знаете ли вы, сколько DVD понадобится для хранения примерного объема памяти среднего человеческого мозга? Подскажу… Если сложить требуемые диски один на другой… — она сделала жест в сторону высокого свода Владиславского зала, — то их стопка превысит вершину этого здания. В самом деле... стопка была бы такой высокой... что достала бы до Международной космической станции.

Кэтрин постучала себя по голове. "Каждый из нас хранит внутри миллионы гигабайт данных — изображения, воспоминания, годы образования, навыки, языки… всё аккуратно рассортировано и организовано в этом крошечном пространстве. Современные технологии до сих пор требуют целого хранилища данных, чтобы сравниться с этим".

Она выключила презентацию и подошла к переднему краю сцены.

"Материалистические учёные до сих пор недоумевают: как орган такого размера может вмещать столько информации? И я вынуждена согласиться — с точки зрения физики это кажется невозможным... именно поэтому я не материалистка".

В зале пробежал лёгкий шум. Опять суёшь палку в осиное гнездо, подумал Лэнгдон. Он давно знал, что Кэтрин не колеблясь задевала больную точку, когда речь шла о двух противоположных философиях изучения человеческого сознания.

Материализм против ноэтики.

Материалисты считали, что все явления, включая сознание, могут быть объяснены исключительно через материю и её взаимодействия. Согласно их убеждениям, сознание было побочным продуктом физических процессов — активности нейронных сетей и других химических реакций в мозге.

До чего не согласны представители ноэтики. Для них картина мира куда менее ограниченна. Ноэтики полагали, что сознание не создаётся процессами мозга, а является фундаментальным аспектом вселенной — подобно пространству, времени или энергии — и даже не находилось внутри тела.

Лэнгдон был поражён, когда узнал, что человеческий мозг составляет всего 2% массы тела, но при этом потребляет невероятные 20 % энергии и кислорода. Кэтрин верила, что это явное несоответствие — доказательство того, что мозг делает нечто настолько непостижимое, что традиционная биология ещё даже не может это осмыслить.

Её рукопись, скорее всего, раскроет эту тайну, подумал Лэнгдон, гадая, начал ли уже читать Джонас Фокман. Зная Джонаса, он всю ночь не спал и уже прочёл половину. Яначеку звонили уже второй раз, и его всё более настойчивый тон не помогал нервам Лэнгдона. Он взглянул на часы, надеясь на скорое прибытие Харриса и посла. Пока Лэнгдон ждал на диване, его внимание снова привлекла массивная настенная скульптура Пола Эванса в дальнем конце комнаты. С момента, как он

впервые её увидел, эта дорогая вещь вызывала у него раздражение.

Его бесили богатые ценители искусства, которые покупали шедевры мирового уровня, выдергивали их из безопасных музейных залов и затем выставляли в частных коллекциях при плохом освещении или в неподходящих условиях.

Да ещё и Гесснер повесил её неправильно.

Несомненно, Пол Эванс задумывал, что скульптуру должны выставлять, как картину, — по центру и на стене. Но Гесснер лениво поставил её прямо на пол, прислонив вертикально, лишь с фиксирующей планкой сверху, чтобы она не упала в комнату.

Эта стена из цельного камня, подумал Лэнгдон. Она легко выдержала бы вес.

Но когда он взглянул на массивную горизонтальную планку, в голове мелькнула неожиданная мысль.

Если только...

Он ещё раз внимательно осмотрел всё произведение искусства, потом встал и быстрым шагом направился к нему.

Внезапно Павел преградил ему путь, выхватив оружие и направив его прямо в грудь Лэнгдона."Нéхте тòго!"

Лэнгдон взвил руки вверх. Ради всего святого!

Яначеку завершил разговор и спокойно кивнул лейтенанту, сказав что-то по-чешски.

Павел опустил пистолет и убрал его в кобуру.

"Какого чёрта он делает?!" — крикнул Лэнгдон Яначеку.

"Свою работу, — ответил капитан. — Вы пытаетесь нас покинуть?"

"Покинуть?! — возмущённо ответил он. — Нет, я просто..."

"Вы что делали?"

Лэнгдон заколебался, переосмысливая свои слова. "Я шёл в туалет, — солгал он, возвращаясь на место. — Подумав, могу подождать".

Голем надел солнцезащитные очки, пересекая брусчатку Староместской площади к стоянке такси. Несмотря на недосып, он ощущал прилив энергии, все его мысли были сосредоточены на том, что потребуется для освободительного акта мести.

Прошлой ночью Гесснер созналась в мрачной истине, открыв, что её коллеги тайно построили обширное подземное сооружение в глубине под Прагой.Они называют его "Порог". Масштаб проекта впечатлял, но именно место расположения поразило Голема больше всего.

Прямо в сердце города.

Каждый день сотни людей ходят по нему... даже не подозревая о его существовании.

Когда Голем потребовал у Гесснер сказать, как попасть внутрь, она попыталась сопротивляться, но, подавленная болью, быстро раскрыла ответ: войти в "Порог" мог лишь тот, кто знал, где спрятан вход... и также имел особую RFID-карту.

Голему потребовалось всего несколько минут жестокости, чтобы выведать и то, и другое. Оставив Гесснер умирать, он получил нужную информацию... и её личную RFID-карту.

К несчастью, позже он обнаружил, что учёная сумела утаить одну важную деталь: самой карты недостаточно для доступа.

Поражённый и измотанный, Голем брёл через темноту домой, с бесполезной картой в кармане. Однако по пути к нему пришло решение его проблемы. Чем больше он обдумывал план, тем больше в нём крепла уверенность. К рассвету у него не осталось сомнений.

Мне нужен второй предмет.

К счастью, Голем точно знал, где этот предмет находится в данный момент — в частной лаборатории Гесснер, высоко на холме с видом на город.

"Бастьян у Божих мук", — сказал он, садясь в такси. — Вёзэтэ мя КПодéбраду."