Сласти, страсти и тайны королевского двора

Глава 4

Глава 4

Оказалось, что быть младенцем не так уж и плохо.

Нет, минусы были и существенные. Страшно бесила собственная слабость и невозможность хотя бы сесть по человечески – мышцы ещё не окрепли или, как говаривал папаша Исайя, тело не сформировалось вокруг души. Речь упорно не давалась. Я пыталась рассказать что-то, расспросить Исайю о новом мире, а выходило только «Агу» да «Агу»! Я пыталась снова и снова, надеясь на чудо, но младенческая глотка ещё не могла воспроизвести те сложные движения, благодаря которым из нашей глотки вырываются оформленные звуки.

От бессилия я начинала злиться, но и тут младенческое тело выдавало только одну эмоцию – громкий, обиженный плач.

Пришлось оставить попытки до лучших времён, потому что папаша Исайя страшно волновался и нервничал, пытаясь понять, от чего я реву в три горла и заливаюсь слезами.

— Детонька, чего у тебя болит? – причитал папаша, хватая меня на руки и укачивая, — голодная? Да не, только поела. Может, сглазил кто? Точно! Ох уж эти глаза злые, чужие на детоньку мою смотрели и от зависти зла нажелали. Ну, ну, моя хорошая… у кошки боли, у собаки боли, у злой соседки сверби, а у Летты, красотульки, не боли!

От знакомых слов бестолкового заговора я начинала смеяться, а папаша, твёрдо уверивший в силу слов, облегчённо выдыхал и подкидывал меня в воздух.

Нет, не ожидала я встретить в ином мире заговор, который каждая бабушка наговаривала внукам, чтобы отвлечь от ссадины. Миры разные, а суть одна – везде люди-человеки, которые просто пытаются жить.

Но основной дискомфорт заключался в непослушной мочеполовой системе. Проще говоря, я не могла контролировать мочеиспускание! Дурацкий организм жил своей жизнью и плевать хотел на мозговые импульсы команд, которые я пыталась ему посылать!

Но был один существенный плюс, который перекрывал все недостатки моего нового существования.

Я спала!

Крепко, с наслаждением, много и часто!

А когда просыпалась, то чувствовала себя бодрой, отдохнувшей и полной сил!

Непревзойдённое ощущение, о котором раньше я даже помыслить не могла!

Дни сменялись ночами, за которыми приходил новый рассвет и заботливое квохтание папаши Исайи.

А на сороковой день с момента моего появления в этом мире, вместе с утренними лучами ко мне заявилась она – виновница моего перерождения.

Ещё затемно папаша Исайя, накормив меня и поменяв пелёнки, убрёл по своим делам, оставив меня в одиночестве. Он уходил почти каждое утро, а возвращался, когда за окнами шумела улица и солнце вовсю светило, согревая воздух.

Мне нравилось оставаться одной. В короткие часы одиночества я изо всех сил пыталась наладить контакт с собственным телом, не опасаясь, что папаша расстроиться от моего неудержимого плача. Кое-что уже вполне удавалось. Вчера я смогла сесть, а сегодня выговорить первое слово.

— Гиппокамп! – радостно выдала я и сама ошалела от того, что ляпнула.

Я как раз раздумывала о сложной связи в мозге, когда кратковременная память превращается в долговременную и пространственную. Естественно в памяти всплыл гиппокамп, отвечающий за эти сложные функции, а потом слово само собой слетело с губ.

Нет, ну это вообще нормально?

Хотя, если подумать, что ещё мог сказать нейрохирург, у которого сохранилась память о прошлой жизни?!

— О, ты бы не выражалась подобными словами, — зазвенел знакомый голос вредительницы, — могут принять за оскорбление!

Вслед за нравоучением проявилась и сама Богиня. Она склонилась над моей колыбелькой, хитро улыбнулась и спросила.

— Как жизнь, Марь Васильевна?

Как жизнь? Она ещё спрашивает?!

— Ах ты коза сельская! Кто тебе позволял такое со мной творить? Что за самоуправство? – орала я, багровея от злости, — ещё и заявилась, как ни в чём не бывало! Ты сама попробуй в мокрых пелёнках просыпаться каждое утро, я посмотрю, как себя чувствовать будешь!

Но…

— О-о! А-а-а!! – неслось по комнате вместо моей ругани.

Зеленоглазая откровенно веселилась. Уперев локоть в бортик кроватки и подперев щёку ладонью, она улыбалась и ехидно щурила глаза, разглядывая меня.

А я, поняв, что так дело не пойдёт, замолчала и только обиженно сопела.

— Ничегошеньки не понятно, — хихикнула Богиня, — Марь Васильевна, что ж ты вопишь, как младенец? А, точно. Ты же и есть младенец.

Издёвка вызвала очередной прилив праведного гнева.

— Стерва! – выплюнула я, но ожидаемо вышло, — яо-у!

— Ладно, не напрягайся. А то пупок развяжется, — снова съехидничала Богиня, — сейчас поправим кое-что…

Над моим лицом появилась холёная ладонь с тонкими, изящными пальцами пианистки. Она окуталась золотистым светом, от которого вдруг отсоединился крохотный шарик, закружил над самым носом, а потом юркнул в мой раскрытый от удивления рот.

— Кха! – закашлялась я.

— Теперь, Мари Васильевна, ты можешь говорить, — удовлетворённо сказала Богиня.

Я недоверчиво посмотрела на женщину, пошевелила губами и, наконец, смогла спросить.

— Как дети? Сильно переживали?

Тонкие брови Богини сошлись на переносице. Она отвела взгляд.

— Сильно, Марь Васильевна. Зря ты им не сказала.

Я виновато потупила взгляд. Моя вина. Надо было попрощаться с ними. Хотя разве это что-нибудь бы изменило? Нет, только бы добавило мучений. И им и мне. Тяжело наблюдать, как медленно уходит твой близкий. Тяжело просыпаться с мыслью, что возможно его уже нет. Почти невозможно сохранять душевное спокойствие, когда ты видишь, как из твоего любимого человека по каплям вытекает жизнь.

И ты бессилен. И все бессильны.

А от этого только ещё сильнее рвётся душа, разваливается на куски и кровоточит.

И когда жизнь вытечет из него до капли, ты станешь винить себя, что мог что-то сделать, мог сказать больше ласковых слов, мог быть рядом, но…

Костлявая Хозяйка рано или поздно придёт ко всем. Спорить с этим бесполезно. Это закон жизни.

Но за зимой придёт весна, а за смертью – новая жизнь.

Мы останемся жить в наших детях.

А это бессмертие.

Одинокая слезинка скатилась по щеке.

— Вот ты и попрощалась, Марь Васильевна, — утешающе произнесла Богиня, — теперь поговорим?

— А назад никак?...—с надеждой, спросила я, смело глядя в глаза Богини.

Она по-доброму улыбнулась и покачала головой.

— Назад нельзя.

Я подавила тяжёлый вздох.

— Ладно. Нельзя так нельзя. Давай поговорим, только можешь убрать эти писклявые нотки из моего голоса? – попросила я, — раздражает.

Богиня расхохоталась. Её золотистые волосы взметнулись волной и осыпались тонкой пелериной на плечи.

— Тебе мало, что мавкой кличут за глаза, так ты ещё решила взрослым голосом басить?

Что-то я об этом не подумала.

— Ну, всё, шутки в сторону, — внезапно посерьёзнела Богиня, — давай-ка я введу тебя в курс мира. Тебе теперь тут жить и жить.

Я вся превратилась во внимание.