Глава 3
В комнате отчаянно спорили.
— Ты из ума выжил, старый дурак? – возмущалась невидимая женщина, — с чего ты решил, что она подкапустная от Богини, а не тёмная тварь, неугодная всеотцу?
— Нуна! – устало отвечал мужской голос, — потому что, лежала она в цветах. Я её до первых лучей подобрал! Человека она увидела первым, а не мавку мерзкую!
— Человека! – передразнила женщина, — а чего глазищи у неё прямо как у мавки? Ась? Ты глазищи эти видел? Не бывает у человеков и подкапустных Богини таких зенок! Не бывает, хоть режь! Не допущу её до остальных! А если она ночью кровушку лакать начнёт? Или патоку испортит? Или молоко свежее свернёт в комок, который даже собаке не дашь?
— Творог сделаешь из прокисшего молока! – съехидничал мужчина, — а я не дам, вот с места не сойду, не дам девчонку в лес волочить. Дура, ты мамаша Нуна! Как есть – дура! Душу живую…
Мне надоело слушать перебранку. Так спалось сладко, а эти разорались с утра пораньше. Чушь ещё какую-то несут. Мавки, Богиня, всеотец. Кино, что ли обсуждают? Я зевнула, не открывая глаз, и потянулась. Одеяло сползло, по коже загулял прохладный ветер. Я протянула руку, чтобы укрыться с головой, но…
Реальность обрушилась ушатом ледяной воды.
Слабенькая ручка мазнула по краю одеяла, но так и не смогла ухватиться.
Чёртова Богиня!
— Вашу мать! – заорала я, распахивая глаза.
По комнате понёсся сердитый плач. Я замерла и смолкла, разглядывая затейливую деревянную птичку, повисшую над головой. Она крутилась вокруг себя, легонько шевеля ажурными крылышками. Так-с, детская игрушка. Лежала я в колыбельке, большего увидеть не получалось. Высокие бортики кроватки мешали обзору.
— Проснулась! – над кроваткой появилось ласково улыбающееся лицо давешнего дедка, — сейчас папаша Исайя тебе пелёнки поменяет, а потом молока тёплого даст. Сейчас, сейчас…
Так, это надо запомнить. Исайя, значит. Хорошее имя. Необычное.
Снова зазвенел недовольный голос невидимой женщины.
— Молочка! – передразнила она Исайю, — ты посмотри на её размеры. В таком возрасте детки, даже если подкапустные, уже сидят крепенько, а это как болванчик лежит!
Папаша скривился, протянул руки и вытащил меня из кроватки. Я терпеливо ждала. Нет, ну а что мне ещё оставалось делать?! Говорить я не могу, это я ещё вчера поняла, когда пыталась отчитать Исайю, за то, что он мне имя новое прилепил. Тело, как правильно указала вредная женщина, мне не подчинялось. Остаётся просто ждать.
— Нуна, — Исайя прижал меня к груди и начал терпеливо говорить, — вчерашняя она. Подкапустные первые дни совсем слабые. Тебе ли это объяснять? Сколько подкидышей Богини ты вынянчила? То-то же. Сама знаешь, что пока тело окончательно вокруг души не сформируется, подкидыши совсем слабые. Оберегать их надо от злых людей, да от тёмных. И что на тебя нашло?
Женщина сердито фыркнула. Исайя повернулся, укоризненно поглядывая на неё. Теперь и я смогла рассмотреть эту даму нервной конституции.
Не старая ещё, лет пятидесяти от силы. В тёмно-каштановых волосах сквозили нити серебристой седины, на румяном лице почти не было морщин, кроме неглубоких гусиных лапок у уголков глаз. Дородная, большегрудая, как Венера Виллендорфская*, статная и совсем не злая. Большие карие глаза смотрели на меня с прищуром, в них плескалось недоверие и настороженность, но никак не злоба.
Красноватые, натруженные руки, сложенные на животе, потянулись вперёд, но женщина плотно сжала чётко очерченные губы и нахмурилась, спрятав непослушные руки под белоснежным накрахмаленным фартуком.
— Хах! – рассмеялся довольный Исайя, — сама же видишь, дитя как дитя! Чего только ворчишь, мамаша Нуна?
Папаша ухохатывался, довольный, а Нуна вспыхнула, поджала губы и пошла к выходу, бросив через плечо на прощание:
— Я всё сказала. – Нуна замерла на пороге, держась за ручку двери, словно борясь с собой, но всё-таки выдавила приговор, — На порог Медового дома её не пущу, пока не поймём, что внутри у неё спрятано. Притащил, расти теперь. А я пошла, скоро из королевского двора прибудут. Сегодня день найма.
— Хорошего отбора! – выкрикнул папаша Исайя в закрывшуюся за Нуной дверь, а потом перевёл ласковый взгляд на меня, — ты, Летта, не переживай. Нуна вовсе не такая суровая, как пытается казаться. Просто переживает она и осторожничает. Все подкапустные, которых подбрасывает Богиня, поселяются в Медовом доме, где растут, обучаются, а после в жизнь уходят. Нуна не зря опасается, — вздохнул Исайя, поглаживая меня по голове, — редко, но случается, что тёмные подкидывают своих детёнышей, оборотив их в человеческих младенцев. А от таких добра не жди. Пустишь их на порог и всё, беда поселится навечно под крышей. М-да, и дала же тебе Богиня такие глазищи, прямо мавка чистая. Но я сердцем чую, что ты дитя безобидное. Ну, хватит балакать. Давай-ка займёмся тобой. Голодная, поди?
Я улыбнулась, как можно доброжелательней. Видимо, удалось, потому что глаза папаши Исайи вспыхнули и зажглись светом.
— Ты ж моя малютка! – заквохтал он, — сейчас папаша всё организует и сделает. Разве ж не справлюсь я с одним дитём? Справлюсь! Как пить дать, справлюсь.
Я продолжала улыбаться, а в голове творилась смута. Осмыслить происходящее было тяжело, но ещё тяжелее было понимать, что сейчас и ещё очень долго, я буду беспомощной. Вся надежда на Исайю. Придётся унять свой буйный характер, убавить командирские нотки и поменьше вопить, хотя бы до той поры, пока говорить не научусь. Да и там придётся помалкивать, а то обвинят в колдунстве злом и в лес отволокут. А что мне там делать? Как выживать?
Так Исайя стал моим названным отцом, а я начала новую жизнь – в пелёнках и подозрениях.
*****
Венера Виллендорфская – женская фигурка, обнаруженная в одном из древних захоронений близ местечка Виллендорф, в Австрии. По данным исследований, фигурке не менее 29 000 лет. Фигурка выполнена в реалистичном стиле, имеет округлые формы, чётко выраженную большую грудь, пышные бёдра и живот. Руки сложены под грудью женщины. Часть учёных отождествляют её с хтонической богиней плодородия – Матерью-Землёй.