Скверная жизнь дракона. Книга седьмая

Глава 3 Часть 1

Из груди вырвался вздох несколько усталый, но вполне довольный. Я стоял около входа в пещеру на небольшой ровной площадке. Внизу склон горы переходил в поросшее травой каменистое плато, оно обращалось предгорными холмами и небольшим участком равнины, и с километровым преддверьем земля становилась защитным лесом скверны, с фласкарцами, кракчатами и манулами. А за ними — скверна истинная, с гусеницами на ходулях и их яйцами в паутинчатых коконах, разноцветная трава, вибрирующие как ленточные пилы лианы, светящаяся мицеливая трава и прочие скверные твари.

Пять месяцев назад холода сковали скверну, укрыли снегом, морозили порождения. Глубокие сугробы мешали идти, а мороз пробирал: далеко от пещеры я отойти не мог. Но и этого мне было достаточно.

Три месяца назад снег начал истончаться, а порождения отогревались, принимаясь за привычный ход жизни — тогда я первый раз отправился с исследовательской миссией. Шёл недалеко, неделю пути на запад и чуть северней, обогнув порченую территорию с дворфийской нежитью. Я ходил из мест, замеченных ещё по прилёту на материк. Там нашлось сразу две важных твари. Одну из которых с удовольствием добыл. Но не только Акласкую полёвку и Елурскую виноградную лозу я видел там.

Нечто, выглядящее как крокодил, но без хвоста, с китовыми усами вместо зубов и непомерно вытянутым горбом как опахало — Сифский бобёр скверны. Ловко перебирая укороченными лапками, он носился около стеблей высоких кустов и отмахивался водянистым горбом от стаек надоедливых воробьёв, скрещённых с крысами. Там, где у грызуна лапки — скверна прицепила по воробьиному крылышку, облезлый хвост закрутила штопором, а рот заменила продолговатым клювом.

Бобра изучили магосы прошлого, но ничего полезного для кваралитских растворов в них нет, хоть и добывают хрящевые пластинки из горба, короткие китовые усы, кожу с горба и серебряную кваралитскую массу. Стайки крыс-воробьёв только видели издалека, но изучить не смогли. Из-за вытянутых клювов. Ими твари впивались в горбы Сифских бобров и высасывали содержимое, или подлетали к свёрнутым в трубочку красным листьям кустов, подобно колибри замирали в воздухе и медленно опускались внутрь, чтобы выпить скопившуюся внутри жидкость.

Толщиной с голень стволы кустов тянулись практически на метр от земли, а из него десятками росли огромные пятиметровые листья, красные и скрученные, они вибрировали, будто заманивая летающих тварей влететь внутрь. А если неосторожная тварь коснётся стенки листа — то он тут же полностью свернётся и будет минуту трястись, переминая жертву в труху, которая по утолщённому стеблю поступит в толстый ствол. Лумзатзикская пшеница скверны, с неё добывают жилистую внутренность толстого ствола, полые дудочки стеблей и крупный клубень размером больше ладони, спрятанный под землёй. Внутренность ствола крошат и варят, процеживают и получившийся полукисель используют в создании серебряного кваралитского раствора. А мне нужны ингредиенты для золотого раствора.

Тогда добыть клубень я не смог, в том скверном месте твари его не добывали, а Сифийский бобёр своим горбом лишь аккуратно бил по скрученным листьям, чтобы те упали. Бывало так, что лист просто раскрывался и всё содержимое вываливалось на бобра, плавя того кислотой, но чаще всего свёрнутый трубкой лист отваливался и бобёр процеживал содержимое через китовые усы, потом раскрывал пасть и сжирал сам лист.

В полудне пути было другое место, росла та же Лумзатзикская пшеница, но перемежалась с зубастыми ромашками на двухметровой негнущейся толстой ножке, без листвы и с толстыми длинными ворсинками на первом полуметре ножки. Это порождение вообще никто не видел на свободных материках, как и не видели клыкастую пасть в центре цветка и закрученные плоды едко-жёлтого цвета около цветка. На этом полулугу-полуполяне между скверными растениями было не меньше ста метров, а прочую землю заполняли искривлённые порчей тёмно-зелёные кусты. Но, кроме растений, нашлись ещё два порождения.

Первый — Глисарская каракатица скверны. Вроде бы лиса с рыжеватым мехом, но рта нет, на подбородке подобные паукам жвала, тело чуть удлинённое, вместо лапок по всему животу куча присосок и передвигается волнами как гусеница, а на спине покрытый редким рыжим мехом раздутый бочкообразный горб наподобие домика улитки, но покрытый твёрдыми пластинками и в него тварь не прячется. С неё добывают широкую мышцу внутри горба, пластинки с горба, из головы плотный мешочек подобный железе, и паучьи жвала.

Каракатица приползла к пшенице. Её горб оказался свёрнутым в рулет мясистым хоботом с утолщённым синеватым концом. Хобот распрямлялся и концом оборачивался вокруг верхнего участка толстого ствола пшеницы, и аккуратно давил на верхние полые стебли красных листьев. Примерно с полминуты тварь давила, пока все стебли вместе с листьями начали опускаться. Они как твёрдые прутья упёрлись в землю и со скрипом оторвали ствол от земли, чтобы, покачиваясь, перенести растения на новое место. Оставшийся в земле клубень жвалами подцепляла каракатица.

Бывало и так, что каракатица путала растения и скручивала хобот вокруг ромашки. Тогда стебель становился подвижным, клыкастый цветок изгибался и отгрызал синеватую часть хобота. Каракатицу дёргало и она моментально умирала, а цветок, изогнувшись к земле, с чавканьем сжирал труп. Практически всегда в такие моменты с ромашки падало несколько плодов едко-жёлтого цвета, которые очень скоро подъедали мельтешащие несуразные порождения, ни разу никем не виденные на свободных континентах.

Похожие чем-то на морскую свинку, но размером с небольшую собаку и с четырьмя парами кроличьих задних ног, которыми тварь забавно прыгала между искривлённых скверной обычных кустов, а иногда и вовсе перепрыгивала их. Вместо рта — длинный и толстый слоновий хобот. Подбегая к упавшему плоду, хобот твари раскрывался вертикально пополам, оборачивался вокруг закрученного спиралью плода и смыкался. Тварь поднимала хобот над головой и прыгала дальше, а мышцы в нём сокращались, мелкими зубами перетирая едко-жёлтую добычу в кашицу.

Остающийся в земле от пшеницы клубень по вкусу напоминает смесь кабачка и баклажана с неясным привкусом томата. В сыром виде есть можно, но если порезать и обжарить, то овощной и немного пряный вкус не оставит равнодушным. Остающаяся от каракатицы толстенная мышца вкусом напоминает варёную говядину с мускатным привкусом, а едко-жёлтые закрученные плоды точно кисло-сладкое яблоко. И всё это прекрасно хранится, даже по прошествии трёх месяцев лежат на стеллажах и не портятся. Хотя я не припомню, чтобы дары скверны вообще портились.

Два месяца назад, когда снега начали обильно таять, превратив землю в жижу — я с содроганием всматривался в скверный лес, ожидая неизбежного. Но скверна всплеск не дала, как это сделала два года назад. Убедившись, что в пути я не наткнусь на всплеск и скверна не пожрёт меня как прочих разумных — я собрал в телегу всё необходимое.

Чуть меньше трёх недель я двигался на восток, в сторону океана. Столько же времени я возвращался к пещере, толкая гружённую добычей телегу. Остальные четыре недели я выискивал нужных тварей и, найдя, внимательно наблюдал за их повадками и выискивал способы добычи. Найдя — добывал. А убедившись, что добытого более чем хватит на десяток литров золотого кваралитского раствора — отправился в пещеру.

И сейчас, стоя около входа, вернувшись позавчера под самый вечер и отдохнув — я готовился к долгим дням алхимического зельеварения. Лог.

Время до повторного использования достижения «Двуединый»:

84:23:43:07

Если допустить, что воплотился я ксатом первым днём осени, то времени осталось немного. Эти три месяца на работу, и два на сбор миклов. Четыре сотни миклов за два месяца собрать реально — но вот работы у меня ещё очень много.

Я прошёл внутрь входной пещеры, закрыв за собой дверь. Внешняя стена выложена из камней, скреплённых цементом, а дверь из чёрного каркаса обтянута кожей. Сразу после неё огороженное занавеской из всё той же кожи кракчата пространство, небольшая уборная. За ней чан из оболочек миклов, склеенных между собой, где я мою руки. Чуть поодаль печь, перестроенная и расширенная, на её решётчатой жаровне из кусков псехвотрубок помещается несколько котелков, а внутреннее пространство печи вместит до десяти розовых оболочек сразу. Последнее понадобится. Чуть подальше печи — старый кривой стол, отведённый для готовки.

Потом ещё две двери, ограждающие проход между двумя пещерами, отведённый под склад. И главная пещера.

Зимой я занимался только тремя вещами: готовил бронзовый кваралитский раствор, добывал ядра хитца, и перестраивал пещеру. Теперь она разделена на три зоны. По левой стороне от входа — рабочая зона, отгороженная стенами из псехвотрубок и кожи кракчата. По правую сторону от входа пять метров стены, ровно в длину рабочей зоны, до самого потолка закрывают стеллажи с дарами скверны для еды и ингредиенты для растворов. После — перегородка через всю пещеру. Там спальня. Небольшой стеллажик, практически пустой. Лишь на центральных полочках, на сшитой подложке из ткани и сена, лежат два ядра хитца.

Ядра и до этого не испускали магических ниточек, лишь поглощали рябь пространства, а после подготовки бронзовым раствором так вообще притягивают рябь в радиусе тридцати сантиметров от себя. С таким в академии лучше не показываться, да и посторонним знать не к чему.

Ещё когда первое подготовленное ядро осталось на снегу после оклазии — я сначала не поверил. Потом долго радовался, бегая кругами и крича непотребства о некоторых интимных сношениях между моим детородным органом и южным материком, вместе с академией, церковью, и прочими неприятными явлениями. Потом заметил всасывание ряби и спрятал ядро в первую попавшуюся ёмкость, из половинки микла. Там, где ядро прикрывало оболочкой, всасывания не было. Именно поэтому я обязательно склею отдельные коробочки из оболочек, и не буду бояться, что ядра заметят. Как и не заметят четыре обычных ядра хитца, не подготовленные раствором. Добыл их на всякий случай, для подстраховки.

Рабочая зона получилась комнатой пять на четыре метра. Вход в неё закрывается только кожаной шторкой, потому что приготовление кваралитских растворов — жутко вонючее дело. Именно поэтому после каждого зельеварения я подолгу держу все двери открытыми.

В рабочей зоне левая стена в стеллажах, правая пока что пуста, у передней стены массивный деревянный стол. На нём — толстая деревянная дощечка с тремя металлическими кругами, одни в другом, и торчащими короткими подставками для посуды. Лог.

Прочности плиты хватит с запасом. Пора варить.

Ровинский кольцевой червь скверны, тварь с пирамидальной головой, выныривающая из земли. В производстве золотого кваралитского раствора используют лишь внутренние зубы твари. Их я разместил на решёточке из затвердевшей оболочки тёплого мешочка, и засунул в печь, где горели сразу десять розовых оболочек. Зубы должны как следует прокалиться, чтобы легко крошиться. Я хочу сварить не меньше десяти литров раствора, трухи от зубов потребуется пять килограмм — а это несколько дней на обжиг.

Ещё два года назад, читая книгу по кваралитским растворам, хотя разумные и их называют структурными — у меня появился вопрос. Этой зимой он усилился до неявного зуда между лопатками, когда я готовил бронзовый раствор. Из всего многообразия доступных материалов для его приготовления можно взять два: золотистый мех Нашласарского манула скверны, и оболочки тел различных хитцов.

Килограмм меха нужно затолкать в стеклянную ёмкость и поджечь. Тлеть будет с забавным потрескиванием, а золы получится лишь грамм сто. А если просеять и смешать с водой, дожидаясь белёсого осадка — последнего вообще грамм тридцать выйдет. А мне его нужно было много, половину килограмма, так что зимой многим порождениям немного поплохело.

Оболочки тел хитцов надо мелко покрошить, сопротивляясь противному скрипу при разрезании. Крошку всыпать в стеклянную плошку, добавить воды и варить до густоты. Кожицу выбросить, а жидкость поцедить. С двух оболочек весом в двести грамм получится примерно сто грамм концентрата оранжевого цвета, благо его нужно лишь двадцатая часть литра, чтобы сварить литр бронзового раствора.

На два литра бронзового раствора я зимой всё и рассчитывал. Так-то алхимические зельевары все объёмы рассчитывают по миллилитрам — но это не мой путь.

Пятьсот грамм высушенного осадка из меха манула нужно примешать к двумстам граммам гашёной извести, и хорошенько размешать. Получившуюся смесь присыпать к такому же количеству воды, довести до кипения. Образовавшийся жёлтый осадок выкинуть, нужна только прозрачная вода с серо-жёлтым оттенком. Её пока отложить в сторону.

Взять триста грамм пыли древесного угля, обязательно из ивы. Смешать с таким же количеством пшеничной муки, прилить два литра воды и сто грамм получившегося оранжевого концентрата из тел хитца. Получившуюся мутную жидкость довести до кипения и варить минут пять. Пыль и мука растворятся, а вода приобретёт светло-синий оттенок. Продолжать выпаривать, пока вода не станет оранжевой.

Взять сто грамм высокоочищенного спирта, столько же воды, и всыпать килограмм сероватых крупных крупинок от бронзовой кваралитской массы. Поставить ёмкость на огонь. Очень скоро всё это расплавится в тугую карамель бронзового цвета с запахом нашатыря, но к стенкам посуды прилипать не будет.

К получившейся карамели влить всю оранжевую воду и размешивать, но до кипения не доводить, иначе можно выбрасывать. Оранжевая жидкость должна парить, в ней будут медленно растворяться кусочки тягучей карамели, а от поверхности всё время будут отходить синеватые ниточки пара. Когда всё будет готово, и карамель полностью растворится — жидкости останется с полтора литра, а сама она станет ярко-красного цвета. В этот момент нужно прилить пол-литра первой воды, со светло-синим оттенком. В этот же момент жидкость начнёт медленно менять свой цвет на циановый, и густеть. Нужно убрать ёмкость с огня и хорошенько перемешать. Бронзовый кваралитский раствор готов. Теперь его перелить по стеклянным банкам, поставить на стеллажи и не трогать, чтобы через час циановую жидкость расчертили двадцать одна бронзовая полосочка. Прекрасный по качеству результат.

После добычи ядер хитца осталось чуть больше литра, на стеллаже в рабочей зоне стоят стеклянные баночки. Нижняя треть густой циановой жидкости окрашена бронзовым цветом. Смотрю на них, и никак не могу отделаться от назойливого вопроса. Во всех кваралитских растворах, помимо всего прочего, одним из базовых ингредиентов используют пшеничную муку. Не делает ли это растворы — хлебушком?

Зимой, на изготовление двух литров бронзового раствора мне потребовалось чуть больше дня. Но сейчас, летом, на варку десяти литров золотого раствора угробилась неделя. Больше всего времени потрачено на прокаливание зубов червей, притом они даже не являются ингредиентом.

Для бронзового раствора спирт используется как есть, но для прочих его нужно активировать. Для этого в сто грамм спирта всыпают полкило порошка из зубов червей, ставшего после прокаливания чёрным. В небольшой стеклянной колбе прозрачная бесцветная жидкость не будет увеличиваться в объёме, сколько порошка ни всыпай, лишь на пятисотом грамме цвет спирта изменится на ярко-зелёный.

Главными ингредиентами для золотого раствора можно использовать белую пыль Елурской виноградной лозы, выжимку из спинного мозга Нравского крота и порошок из красного корня Аштольской рябины; можно взять кисель из белёсых вытянутых плодов Здаигловской полыни, растущих в местах сочленений гибкого ствола и листьев, пахнущее аптекой содержимое плевательного мешочка Гварнарской ондатры и мелко рубленные толстые основания прожилков листьев Аштольской рябины; и ещё много всяких других способов приготовить золотой раствор. Но важно то, что заллай в изготовлении такого раствора всегда будет три, но магических ингредиентов из животных и растений потребуется гораздо больше.

И это всё даже без того учёта, что ещё зимой, варя бронзовый раствор, я окончательно запутался в происходящем, а сейчас и вовсе решил не забивать себе голову вопросами. Некоторые реагенты при смешивании как бурным потоком выбрасывали в пространство те самые белёсые магические ниточки, некоторые, наоборот, пылесосом поглощали ниточки и рябь, а некоторые и вовсе ничего не делали.

Из десяти литров золотого раствора, расчерченного двадцатью прожилками, три литра я оставил в пещере. Остальные аккуратно сложил в тележку, вместе с остатками бронзового раствора. Туда же принёс палатку, весь необходимый инструмент, запас воды и еды на несколько дней.

Во время весеннего похода я добыл не только ингредиенты, но и нашёл дополнительные продукты для себя. Вытянутые шарики внутри початков Аштольской рябины на вкус как помидор, а толстые прожилки оснований листьев пахнут базиликом, да и по вкусу такие же. Всё это, вместе с находками зимы — скрасит долгие недели около мест обитания Аклаской полёвки скверны. Её пластинок нужно много.

Если от пещеры в сторону полёвок я отошёл, когда счётчик «Двуединого» показывал остаток в семьдесят шесть дней — то обратно я вернулся к пятьдесят четвёртому дню. Я не отдыхал, ничего не перебирал, не любовался добычей. Лишь занёс всё в рабочую зону пещеры, схватил литр золотого кваралитской раствора, кисточку, топор — и помчался к защитному лесу.

Три дня подряд я разыскивал переходные стадии древней, колошматил их топором и добывал из них только белёсые псехвотрубки, полунервы-полумышцы, управляющие верхней раздвигающейся частью ствола. На верхотуру к каждому приходилось карабкаться, подтягиваясь на обвисших ветвях, а из плотной нальной оболочки доставать псехвотрубки лишь трёхметровой длины. А такие попадались нечасто. Вялые, как варёная макаронина, каждую приходилось распрямлять на траве, прежде чем брать в руки кисточку и своим личным узором наносить рисунок из четырёхконечных звёзд, вогнутых треугольников и согнутой под прямым углом линии.

За три дня я добыл порядка шестидесяти трёх псехвотрубок нужной длины, и каждую подготовил золотым раствором. И только одна осталась после оклазии, под самый вечер третьего дня.

Но и на четвёртый день у меня не было времени любоваться добычей. Розовых коробочек с картофельно-капустно-свекольным содержимым, миклов, частей мицелиевых коконов и прочего было в достатке — но закончилось всё мясное. Сразу после завтрака я вышел из пещеры. И едва не вернулся: вчера на небе плыли редкие облака, но сейчас всё закрылось толстой серой плёнкой, а ветер гнал сырость. Под дождь попадать не хотелось, но обедать без мяса не хотелось ещё больше.

Я быстро спустился с горы, добежал до защитного леса скверны. Серое небо стало практически чёрным. Уже понимая, что под дождь попаду в любом случае — я отдался выслеживанию манулов. За час удалось убить троих, а дождя всё ещё не пошло. Водрузив на плечи свёрнутые языки, в пятьдесят метров каждый, жилистый и подвижный — я заторопился к пещере. И стоило отойти на три шага от начала скверны, как мне по лбу ударила первая капелька дождя. Потом ещё, и ещё. А уже через минуту сплошная стена воды практически обрубала любую видимость дальше ста метров, шквальный ветер сбивал с ног, в свете вспышек молний очертания горной гряды мелькали кривыми зубьями, а гром оглушал.

Поднимаясь по склону горы, встречный ветер посчитал меня шариком и решил наполнить дождём. Когда крупные капли на большой скорости попадали в глаз — мне хотелось ругаться. А в пещеры я зашёл вообще продрогший. Меня знобило, глаза слезились.

С досадой на самого себя я выругался, после оклазии оставшись без добычи вовсе. Развесил промокшие вещи, переоделся в чистое, и дрожащей рукой взял с полки один из мешочков с тёплым содержимым, подобному ягодному компоту. И чуть прикусил кожицу. Тёплое лекарство очень скоро подействует как сильнейшее снотворное. А пока, медленно посасывая компот, я зашёл в рабочую зону.

Набросанные кучей, на столе лежали результаты прошедших недель у полёвок скверны. И стоило мне только подумать, что пора бы проверить пластинки на предрасположенность к стихийной магии — как в носу защекотало, сильно. Я с надрывом зачихал, мышцы руки непроизвольно сократились, кулак сжал мешочек. Давление жидкости разорвало тоненький прокус и выплеснулось фонтаном, расплескавшись по трофеям.

С громкими матами я чистил подготовленные золотым и бронзовым раствором. Сама жидкость счищалась, но оставались нестираемые пятна, бесцветные, но с глянцевым отблеском. Из трёх «бронзовых» пластинок две оказались с пятнами, а из семнадцати «золотых» пострадали восемь. У меня глаза и так слезились, но в тот момент я перестал понимать причину: от болезни или с досады. Я лишь устало махнул рукой, взял другой мешочек и отправился в спальню.

На следующий день болезнь отступила, лекарство справилось, я чувствовал себя здоровым, но морально разбитым. Все эти глянцевые пятна могли уничтожить труды долгих месяцев. Пластинки были подготовлены обычным способом, линии наносились на широкой части крестом, а узкая обмазывалась полностью. При проверке на работу эти самые линии должны тускло замерцать — но глянцевые пятна могут помешать этому, и тогда пластинку никто не купит. А я ведь добывал их ещё и себе на гримуар.

Я заставил себя встать с мягкого настила и позавтракать. И то, моего морального состояния хватило лишь на содержимое микла. Даже кофейный напиток из бодрящего яйца, и тот я отказался варить. Лишь водички выпил, промочив горло.

Ну а после, всё же поставив точку в своих страданиях — я очень долго думал, не решаясь на что-то одно. То ли кричать в пещере, а к скверному лесу нестись молча, то ли кричать на бегу.

На магической плите лежало пять длинных серебряных палочек: три параллельно друг другу, касаясь всех трёх нагревающих кругов, а две перпендикулярно поверх них. На верхних палочках лежала подготовленная пластинка полёвки, с крупной глянцевой блямбой практически в центре, перекрывая обе линии. Плита активирована, а в линиях на серой пластинке мерцали редкие россыпи крошечных точек. Блямба же просто светилась, вся и полностью. Ситуация повторилась с другой серой пластинкой, но в её линиях мерцали точки с красноватым оттенком, а россыпь небольших клякс тускло светилась красным. В следующей пластинке кляксы светились как в первой, у другой свет уже был с синеватым оттенком.

Не заляпанные кляксами пластинки я отнёс в спальню: девять «золотых» и одну «бронзовую». Остальные же сложил стопкой и отодвинул на край стола. Рядом у стены стояла подготовленная псехвотрубка. Мой личный узор на чёрной поверхности замерцал бесцветными точками, когда заготовка под будущий посох легла на серебряные палочки и все круги плиты включились.

Идиотская, но притягательная идея родилась мгновенно. Но пришлось её несколько скорректировать. Тёплое содержимое мешочка, пахнущее ягодами и приятного желтоватого оттенка, вылитое в стеклянную банку или в железный котелок моментально чернело, пахло тиной, а от рвотных позывов вкус так вообще не поддавался описанию. Но в почищенной от желеобразного содержимого бронзовой скорлупе микла тёплый компот свойств не терял.

Как блаженный я спустился с горы, неся на вытянутых руках половинку микла с плескающейся жидкостью. Аккуратно поставил недалеко от начала скверны, перехватил поудобней топор. И отправился на поиск Фласкарского стрекочущего ивового энта скверны.

Минут через тридцать я вернулся с трёхметровой белёсой макарониной. Аккуратно опущенный кончик в жидкость никак не изменился, но поверхность его приобрела глянцевую структуру. Я протянул через жидкость все три метра псехвотрубки. Разложил недалеко на земле, с редкими сморщенными травинками преддверья скверны, и отправился искать следующего древня, а потом ещё одного.

Спустя три часа я спешил в пещеру к магической плите. После оклазии остались все три псехвотрубки, как и все прочие уменьшившись до моего роста и почернев. Их оклазия проходила как с нанесённым кваралитским раствором, только с раствором магическая рябь пространства всасывалась нанесёнными линиями, а с тёплым раствором рябь всасывала вся поверхность заллаи. Бронзовый раствор всасывал рябь на расстоянии в тридцать сантиметров, а тёплый компот как и золотой раствор всасывал рябь до двадцати сантиметров. Так ещё положенная на плиту с серебряными палочками — вся псехвотрубка тускло светилась. Две без всякого оттенка, одна с зелёным.

— Я ещё не закончил два важных дела, — злобно процедил я, успокаивая самого себя. Лог.

Время до повторного использования достижения «Двуединый»:

49:13:43:07

Времени до начала осени критично мало. Осень — это сбор миклов. А за пятьдесят оставшихся дней мне нужно исполнить два дела, от одного из них напрямую зависит моё обучение в академии, а от этого уже зависит моя жизнь. Вот когда схожу на юг за горы и пройдусь чуть восточней, всё исполню и вернусь — вот тогда и можно будет нахватать мешочков с тёплым компотом и рвануть к полёвкам.

Ящик для перелёта довольно объёмный, в нём спокойно можно уместить и человека. Минуту назад ящик был пуст, но сейчас в него вложилось шесть квадратных коробочек, с неровными бронзовыми стенками, склеенными из множества выпуклых частей. Все шесть коробочек аккуратной башенкой встали в одном из углов.

Если под словом «давно» понимать полтора месяца — то счётчик достижения «Двуединый» обнулился давно. А ситуация с необычными свойствами так вообще была почти четыре месяца назад.

Закончив тогдашний эксперимент с псехвотрубками, я решил поступить немного рискованно. На следующий же день я перемахнул через горы и отправился на юго-восток, к виденному вовремя облёта важному месту. По пути к нему было другое место, не менее важное.

Я шёл налегке, кроме спальника и небольшого запаса еды и воды — взял тройку мешочков с тёплым содержимым и миску из микла. На всё про не больше десяти кило за спиной, поэтому шёл я быстро. Да и шёл напрямик, сквозь скверные места. Обходной путь по свободным землям занял бы не меньше двух недель, а напрямик хватило и шести дней.

Следующим в ящик аккуратно уместилась связка из шести жёстких стеблей, каждый толщиной с большой палец и длиною в полторы ладони, тёмно-жёлтые и будто состоящие из множества воткнутых друг в друга конусообразных частей. Не знаю, зачем мне вместо одного шесть Жиаклитских стеблей, тем более все подготовлены необычным способом — но пусть будут, тем более что два из них имеют стихийную предрасположенность.

Пока я шёл до первого важного места — увидел ещё больше порождений, как и изученных разумными, так и просто виденных. К последним можно отнести огромную камбалу фиолетового цвета с тремя змеевидными хвостами, треугольным телом и зубастой присоской вверху головы. Тварь хвостами отталкивалась от дна, скользила плавно и быстро. Эту тварь видели на свободных материках, но изучить не смогли: она на берег не вылезает, а разумные не идиоты, чтобы лезть в воду скверных мест. Но я уверен в одном: никто не видел, как эта камбала охотится на других тварей, и на Гварнарскую ондатру тем более.

Резко ускоряясь, камбала юрко проплывала под животом ондатры до её головы и зубастой присоской впивалась в нижнюю часть челюсти. В место сочленения двух нижних челюстей, где находится основной двигательный хрящ и, по совместительству, мозг ондатры. Спустя несколько минут тело ондатры всплывало пустой оболочкой с её иголками, а зубастая присоска длинным хоботком втягивалась обратно в голову камбалы. Тварь плыла дальше, а выеденное изнутри тело ондатры прибивало к берегу, где его раскромсает ближайший куст и впитает труху корнями.

Видел я и Зуаскую пищуху скверны. Выглядит как змея, которую сильно сжали и приделали конечности кролика, а вместо пасти прикрутили хоботок от бабочки. Именно от этой пищухи добывают чешую, которую обжигают и порошком пользуют как присадку для металла.

Эта пищуха передвигалась между искривлённых скверной кустов, с закрученной листвой и такой же травой зелёного, а где и жёлтого цвета. Но там же были и другие кусты, возвышавшиеся над землёй на десяток сантиметров с помощью синевато-зелёных корней. Само ядро Шаартельского клевера скверны скрыто под землёй, а из него растут сотни отростков метровой длины, перекручиваясь в толстый пучок. Так ещё от них в разные стороны растут полукруглые светло-зелёные листья, а отростки расширяются конусом к концу. Но из сотен отростков один крайне редко будет заканчиваться светло-синим мешочком, формой похожим на баклажан. Вот его и добывала пищуха. Она каким-то образом находила нужный отросток, протыкала его хоботком и выпивала содержимое мешочка. Но иногда тварь ошибалась, и тогда полукруглые листья резко опускались, кромсая ту в фарш, который всасывали без остатка конусообразные окончания.

Я тогда потратил два дня, ходя по скверному полю, выискивая клевер с мешочками и наблюдая за действиями пищухи. А когда примерно понял, по какому принципу тварь выбирает нужный отросток — ничего добыть не смог. Мешочки на кустах встречались редко, в лучшем случае один на квадрат в пятьсот метров. Пришлось самого себя одёрнуть и двинуться в путь дальше, хоть мне и хотелось добыть такой мешочек. Вдруг он действует так же, как и мешочек со тёплым содержимым из истинного леса скверны?

У первого нужного мне места я провёл коротких три дня, два из которых изучал повадки Жиаклитского розового каштана скверны. Но странно назвать каштаном растения на тонком сильно сегментированном основном стебле, хоть и крайне прочном, из которого на длинной ножке растут широкие и толстые боковые отростки, с жёлтенькими цветочками на концах. Одной из тварей, питающейся этими отростками, оказалась морская свинка со слоновьим хоботом.

Бывало такое, что хоботом свинка неправильно цеплялась за толстый отросток. Тогда он и несколько ближайших лопались с чавкающим звуком, как морские огурцы выстреливая густое содержимое, твердеющее на воздухе за мгновение. На огромной скорости бледно-розовые колья протыкали свинку, та умирала, а из земли выскакивали подвижные корни с сотнями присосок. Они раздирали тушу, оставляя после той лишь мокрый участок земли. Но бывало и так, что свинка своим хоботом аккуратно крутила по часовой стрелке боковой отросток, неспешно закручивая его ножку, пока та не треснет и не отвалится. Тогда свинка сгрызала отросток и принималась к следующему. А когда на каштане останется последний отросток — то свинка его просто отрывала. Растение дёргалось, и тут же обмякало.

Сложно назвать это каштаном, но растение бесспорно полностью розовое, кроме жёлтеньких маленьких цветочков. Как и бесспорно то, что сильно сегментированный стебель содержит в себе как раз необходимые кусочки для будущего жезла. В каждом каштане их может быть до пяти, но с каждого добытого я брал только по одному. Из шести добытых один предрасположен к магии огня, другой земли.

Следующим в ящик я положил все трофеи, добытые из поселения нежити. Их с зимы стало немного больше, хоть и все они не магические.

После того, как были добыты и подготовленные шесть Жиаклитских стеблей — я отправился ко второму нужному месту. Где от вида двух знакомых тварей вздрогнул, но довольно улыбнулся. Одну тварь изучили магосы прошлого, другую лишь видели издалека. Обе пригодятся. На изучение их повадок я потратил долгие две недели. А когда во всём убедился — решил сделать небольшой крюк.

В поселении нежити три твари парадировали патруль, семь тварей ходили около телеги, а извозчик дёргал невидимыми поводьями. В этот раз я вовсю пользовался «Магической стрелой» и «Магическим копьём», стараясь повысить их уровни. Да и к лошадкам-инвалидам не ходил, ибо не нужно.

Шесть дней я провёл у поселения, прежде чем двинулся в путь, придя через семь дней к пещере. Чтобы следующий день ходить по истинному скверному лесу в поисках мешочков с тёплым содержимым, набрав с десяток.

Утром следующего дня, и опять же налегке, я двинул к Акласким полёвкам, прихватив с собой пять мешочков и столько же полукруглых скорлуп миклов, размером с футбольный мяч. А через восемь дней вернулся со связкой в шестьдесят подготовленных пластинок, притом они были специально перевязаны по десятке.

Когда я подготовил псехвотрубки, ещё до похода за стеблями — родилась смутная мысль. Она окрепла после добытых стеблей. А пластинки превратили её в доказанную гипотезу.

У полёвок в каждую отдельную оболочку микла я влил по одному мешочку, не смешивая. И, добывая полёвку, брал из её тела лишь десять пластинок, из разных мест: поближе к крысоподобной голове, в разных местах вытянутого хвоста-пищевода и близко к сплющенному расширению, где пищевод крепится к огромному бурдюку с внутренностями твари. Каждые две пластинки окунал в разные аналоги раствора, и складывал всё строго стопками, чтобы наверняка ничего не перепутать. А придя в пещеру — проверил на плите с серебряными палочками на нагревающих кругах.

Проверял не всё, палочки не бесконечны, очень скоро они могли потерять свои свойства. На проверку выкладывалась по одной из каждой партии. Но и этого хватило.

Растворы не влияют на предрасположенность заллаи к магиям. Все десять пластинок из четвёртой полёвки тускло светились красным, а пластинки с шестой полёвки светились жёлтым. Ставлю остатки своего несчастного хвостика на отсечение, что порождения сами по себе изредка имеют некоторую предрасположенность к стихийной магии, а растворы лишь закрепляют магические свойства во время оклазии. Но я слышал в академии от тёмного эльфа, что всё завязано на какую-то случайную волю богов.

Не знаю, связано ли всё это с тем, что я увидел год назад — но, почему-то, узнавать это не хочу.

Вслед за трофеями с поселения нежити я положил в ящик шестьдесят пластинок полёвки, подготовленные аналогом. И пластинки, подготовленные кваралитским раствором. Те заляпанные пластинки я ещё в пещере полностью окунул в аналог. На проверке оказалось, что после такого купания нанесённые линии раствора вообще пропадают, а пластинка вся тускло светилась. Вопросы вызывали две пластинки, подготовленные бронзовым кваралитским раствором, но покрытые аналогом. Он явно действует как золотой раствор, если вспомнить радиус поглощения маны из воздуха. Эти две пластинки я перевязал отдельно, чтобы не запутаться.

Следом за пластинками в ящик аккуратно опустились четыре чёрных заготовки для будущего посоха: обычная после золотого раствора с моим личным узором, и три после золотого аналога, притом вся поверхность одной из последних на проверке тускло светилась синим. Я ещё подумывал взять одно из неподготовленных ядер хитца, или даже все, и тоже окунуть в золотой аналог — но побоялся.

В ящике слишком много магических заллай, и все они дорогие. Боюсь представить свою судьбу, если я одномоментно продам все подготовленные заллаи, наплевав на всякую конспирацию и дозированный сбыт. Думаю, сильные мира и просто охочие к наживе разумные так же не будут соблюдать дозировку, колюще-режущих предметов в моей тушке.

Я стянул положенные трофеи ремешками, прикреплёнными к внутренним стенкам ящика, и покосился на огромную кучу сфер размером с футбольный мяч, на ярком солнце неявно отливавшихся бронзой. Последние два месяца прошли суетливо, но продуктивно. Как и весь прошедший год, если так подумать. Лог…

Довольно успешный год. С прошедшей осени только на убийствах порождений я поднял три уровня, а когда задержался у поселения нежити — добрал ещё семь. Осталась капелюшечка опыта до сотого уровня.

Даже сейчас, стоя перед ящиком около начала горного склона, я борюсь с желанием добить эти тщедушные тринадцать тысяч опыта. Это десять убитых полёвок, или примерно сорок манулов скверны, или двадцать пять стрекочущих фласкарцев. Но это можно сделать и потом, посмотрев, есть ли награда за сотый уровень, как и посмотреть на существование награды за двадцать пятый уровень умения. С «Рывком» странно всё получилось. Когда я зимой постоянно пользовался умением, утром и вечером по несколько раз спуская всю «выносливость» и скача по пещере — уровень увеличивался со скоростью улитки на оголённом проводе. Но когда я в бою с нежитью пользовался «Рывками», то уровень рос стремительно. Но один уровень — это не много, за следующую зиму можно его взять.

Сейчас же я закинул десять свободных очков характеристик в «Выносливость», подняв показатель «жизней» и «выносливости» на двести пунктов. Хлар’ан, тёмный эльф из академии, требовал к началу обучения иметь в этих показателях не меньше тысячи — для изучения магий призыва из моего класса. Я прямо сейчас решил эту задачу, а вот повышать «Интеллект» я не буду. Есть одна мыслишка, которую всенепременнейше следует проверить, но только под надзором других разумных. Высок шанс действительно свихнуться, или вовсе помереть. То же самое я сделаю и с «Щитом магии» — сообщение о возможности его изучения висит в лог-листе уже второй год. Сейчас он бесполезен, в пути поможет и пояс, а вот в академии высок шанс, что с опытами мне поможет Густах.

Убедившись, что трофеи в ящике крепко привязаны — я до самого вечера ходил по горе вверх и вниз, от пещеры к ящику. Простые кожаные мокасины уверенно цеплялись за каменистую, протоптанную тропинку на склоне горы. А в руках и на плечах чего я только не спускал на каменистое плато.

В ящик вложились восемь свёртков шкур с плотным и густыми золотистым мехом манула, ведь мест обитания манул я знаю только одно, оно северней академии, а тёплые вещи мне нужны уже зимой. В ящик положились десять розовых оболочек, скатанные в шарик: на всякий случай. Задорно и немного глухо трещащий кожаный мешочек с более чем двумя сотнями бодрящих зёрен от кладок хитцов: тёмный эльф говорил, что будет их обменивать на участие в закрытых аукционах. Рядом с мешочком зёрен лёг мешочек другой, со скорлупой от яиц хитца. Её немного, чуть больше тридцати, но и этого достаточно: мне для жезла готовить клей, а лучшего компонента для него я не знаю.

В ящик аккуратно вложились и две полусферы от миклов: в первом пятёрка тёмно-зелёных мешочков с тёплым золотым аналогом, на всякий случай, во втором — десять пустых оболочек от мешочков, пригодятся к новому посоху. Всё же оболочка сужается только на крепком морозе.

Следом в ящик я положил на запас один микл и мою одежду, которую носил на южном материке, вместе с поясом, деньгами, расписками и паранаей небесно-голубого цвета с белыми символами академии и церкви. Поверх неё посох, кинжал и всё остальное, включая плащ и спальник. И всё, опять же, крепко перевязал внутренними ремешками.

Запаковку я закончил уже глубокой ночью, промазав стык крышки и ящика густым водонепроницаемым клеем. Проверил широкие ремешки, как прочно они держатся за боковины. Глядя на прямоугольную деревянную поклажу длинной с мой рост и шириной в половину обхвата рук — я не сдержался и легонько, больше саркастично пнул ящик. Будь я сейчас на южном материке, держи в руках ножик, а рядом проходи разумный с таким вот ящиком и идентичным, даже хоть половинчатым содержимым — боюсь, моральными муками я бы не терзался.

Я решил не воплощаться в свою истинную форму на ночь глядя. Глаза смыкались, да и усталость за день накопилась. Не хотелось рисковать, что всё это может подействовать на воплощение.

В пещере я оставлял много чего. Магическую плиту и оба алхимических набора, повседневную одежду из обычной ткани. А стеллажи полнились съедобными запасами. Плевать на слова старых драконов, что я могу попасть на скверный материк единожды. Кто они такие, чтобы мне приказывать? Что они мне сделают, если я ослушаюсь? И как они вообще докажут, что я воплощался и летал на материк?

Мне не обязательно воплощаться на острове ксатов, я могу прибыть к ближайшему берегу океана, вещи свои связать в узелок, воплотиться, подхватить узелок в зубы и полететь к скверному континенту. А раз так, то старейшины могут взять свои указания, приподнять хвосты и, понятно, что и куда засунуть.

Меня волновало лишь четыре вещи.

За прошедший год я так и не смог добыть хоть одного микла, по вкусу напоминавшем арбуз: все добытые ощущались как сливочное мороженое с шоколадом и ореховой крошкой. Кажется, что всё дело в ненормальной работе скверны и её порождений, но на каком материке она ненормальна, а на каком естественна? Если подобные слова вообще можно применять к скверне.

За прошедший год, как и за год в академии, у формы ксата так и не появилась «Магическая усталость». Когда я впервые выживал на скверном материке, то уже через девять месяцев запас моей маны начал сокращаться, а после воплощения всё вернулось в норму. Если всё дело в привычке, то сколько теперь я могу жить в форме ксата без этой усталости? Мне придётся не меньше двух лет провести на двух ногах в обществе разумных, иногда не очень приятных.

За прошедший год я убедился в том, что твари на скверном континенте развиваются. Встречаются не только разные виды Елурской лианы с зелёными, синими, красными и чёрными ягодами. И некоторые прочие твари бывают чуть больше своих собратьев. Не знаю, с чем это связано, хоть и есть некоторые догадки. Но и они слишком скверные, чтобы думать о них.

Последним моментом, прежде чем уснуть, я размышлял о показателе «Магии» в моих двух формах. Если суммировать, то сейчас у меня четыреста семнадцать очков. За каждые двести очков «мана» восполняется на один пункт в минуту больше. Сейчас их три, а до четырёх пунктов я доберусь не скоро. Из ста восьмидесяти семи свободных очков формы ксата только сто пятьдесят уйдут в «Интеллект», и ещё штук тридцать надо оставить для изучения умений. Оставшиеся семь очков погоды моей истинной форме не сделают.

Вот скверная ситуация — очки свободные есть, но с перелётом я себе помочь не могу.