Скверная жизнь дракона. Книга седьмая

Глава 1

Скрип промасленных досок и хлопки паруса, крик чаек и запах морской соли в воздухе и на языке, иногда она чудится в похлёбках. Торговая флотилия месяц плыла на северо-запад к полоске земли, проступающей далеко на горизонте.

Морщинистые разумные суетились на палубе, правили паруса, радостно вглядывались в горизонт. И, как и все прошедшие дни, старались не замечать одинокого сородича. Он похож на них, но отличается цветом глаз и лоб без белой татуировки глаза с вертикальным зрачком, сжимаемым зубастыми челюстями. Лишь капитан изредка подходил, сообщить о приёме пищи, надвигающемся шторме, или что торговая флотилия прибывает к долгожданной суще. И напомнить, хотя пассажир должен знать, что сходить на сушу дозволительно лишь после того, как завершатся все процедуры и его пригласят на выход.

Я молча кивнул капитану, показывая, что услышал его и, вроде как, знаю правила — но я не мог открыть и рта, сжимаемого до боли в висках. Мышцы шеи задеревенели от напряжения, сердце, бывало, пропускало удар, а глаза высохли от пристального взгляда на сушу. Я должен был что-то сказать капитану, поблагодарить, но я не мог даже думать о происходящем. Я едва цеплялся сознанием за собственное тело. Мыслей не было, их стёр электрический гул внутри черепа.

Как шторм вырывает ставни в окнах, так и мой общий канал мыслеречи сегодня ночью разорвало гулом сотен сознаний. Со мной никто не говорил, но наблюдал. В небе, их много, драконы летели высоко и чувствовали меня. Они концентрировали внимание на мне, а я едва удерживал себя в сознании.

Но когда земли острова превратились из тонкой полосы в гряду гор и жёлтых берегов под ними — гул начал уменьшаться, а вскоре и вовсе прекратился. Я раздражённо выдохнул и смог проморгаться, глаза будто обваляли в металлических опилках. Вместе с откатившим гулом пришла усталость и чувство голода: с самой ночи стою на палубе, как надо мной начали издеваться.

— Сколько осталось? — спросил я у капитана, такого же ксата, как и остальные.

— Ещё часа три. Ступайте в каюту. Я позову вас, — коротко отчеканил ксат, будто умоляя меня поскорей убраться с палубы и не мешать матросам. Но даже в каюте я не смог расслабится. Пустые стены, кровать, стол со стулом и сундуки с моими вещами. В этот раз повезло, корабельные крысы не добрались до моих пожитков — но, всё равно, они мне ещё не скоро понадобиться.

Я сел на кровать, обхватил обеими руками посох, опёрся на него и уставился в одну точку на стене. Где-то край сознания зацепила тряска, лёгкий скрежет, раскачивания уменьшились, на палубе прекратилась суета. И раздался стук в дверь.

Пришёл капитан в сопровождении шести ксатов, все с татуировками и в коричневых мешковатых робах, а на коже их лиц и рук чудились неявные закорючки и загогулины. Ксаты в робах взяли сундуки с вещами. Я пошёл вслед за ними.

Корабль причалил к тому же самому городку, в который меня привезла Изулиса в прошлом году. За портом виднелись всё те же ухоженные каменные домики с витражными окнами, чистой яркой черепицей и практически безлюдными улицами. Но к этому городку причалило четверо кораблей, из всей огромной флотилии. Остальные плыли около берега дальше, скрываясь на западе.

Шестёрка ксатов-носильщиков шла по деревянному причалу, мерно и степенно. В его конце, где прибрежные волны бились о каменное основание порта — стояло две повозки, и один ксат. В украшенном вышивкой наряде, с узорчатым деревянным посохом в морщинистых руках, ксат пристально смотрел мне в глаза, стараясь прожечь дыру в переносице.

— Твои вещи будут ждать в горе. Едешь со мной, — резанными фразами проговорил встречающий, дождавшись, когда носильщики погрузят мои вещи в первую повозку. Они отправились к горе со срезанной верхушкой как жерло вулкана.

Вокруг нас никого не было, даже матросы и капитан, и те остались на корабле и сейчас делали что угодно, но не смотрели в нашу сторону. Да и редкие ксаты в ухоженном городке и порту, казалось, не замечали нашего существования.

— Куда? — спросил я.

— Ты знаешь, — процедил ксат. На его лбу под морщинистой кожей вздулась вена, глаза с вертикальными зрачками хищно прищурились. Ксат на секунду зажмурился, успокоился и молча направился ко второй повозке, заняв одно из двух пассажирских мест в крытом кузове. На мягких подушках под окном, прикрытым плотной бархатной тканью, дарившей обычному зрению приятный полумрак.

Мне захотелось сплюнуть и послать эту крылатую тварь в облике ксата в далёкое путешествие — но я не мог. Я согласился на это, отказать нельзя. Я должен ехать, хоть мне и не хочется этого до тошноты.

Я поставил ногу на ступеньку, ухватился свободной рукой за край двери, подтянулся — и только тогда заметил, что повозок было больше двух. Повозка с моими вещами ехала по дороге, по которой меня везли меньше года назад. Но вереница простых телег двигалась вглубь острова, собираясь объехать гору и скрыться в далёких деревушках. Я смог зацепить взглядом только последнюю из телег: в её кузове сидел ксат в серой мешковатой робе, а вокруг него десятки плетёных корзин с чем-то белым и тряпичным, похожим на свёрток. Откуда у меня ощущение, что именно эти свёртки я видел в порту города Нугаскиск королевства ратонов Калиск, где погрузился на корабль? И почему у меня скверное предчувствие, что загруженные в том же порту десятки дойных коров с телятами, как-то связаны с этими свёртками?

Спрашивать у кого-либо происходящее бессмысленно — я сел внутрь повозки. Морщинистый извозчик с татуировкой на лбу щёлкнул поводьями, четвёрка лошадей потащила повозку. И тащила она её до неприличия долго.

Мы объехали гору и к вечеру остановились у постоялого двора, или как ещё назвать одинокое здание с северной части подножия горы, где конвоирующий дракон бросил мне лишь одно слово «ночёвка»? Что его, что меня обслуживало по ксату с татуировками на лбах. Они провели к комнатам, сопровождали на ужине, помогали обмываться. Но даже когда в одиночестве я сел на кровать в комнате — я не мог успокоиться. Я чувствовал, что за мной наблюдают. Не за стеной и не с улицы. Подкоркой сознания я чувствовал, что сотни драконов парят высоко в небе и по магическому следу видят меня, чувствуют, наблюдают. Электрический гул пропал ещё на корабле, но и без него тяжко.

Следующим утром мы поехали не сразу. Ночью был дождь, какую-то нужную дорогу размыло. Дракон нервничал, расхаживая около повозки, ожидая посыльного. Тот немедля соскочил с седла и плюхнулся на колени в грязь перед моим конвоиром.

— Прошу великодушно простить меня, о…

— Говори, — грубо отрезал дракон в облике ксата.

— Дорога к Великому Граду размыта, пешком пройти с трудом можно. Объезд через…

— Поедем так, — сказал конвоир извозчику, показав не в сторону центральной части гряды, на севере отделявшей остров ксатов от моря, а на северо-запад.

Мы проехали по краю так называемого Великого Града, а на самом деле — то, что я видел ещё год назад. Где разбиты клумбы и цветут кусты, богатые дома с широкими участками вальяжно раскинулись на большом плато. Они были по нашу правую руку, а по левую я едва замечал дома у подножий склонов гор. Деревянные и покосившиеся, маленькие и неказистые, они попрошайками жались друг к другу.

— Так это правда, — случайно вырвалось у меня, когда я заметил, как вдали вереница морщинистых спускалась к каменному памятнику. Чистый и ухоженный серый камень без единого подтёка. Дракон с полураскрытыми крыльями, он то ли приземлился, то ли собирается взлетать, мордой смотрит на подходящих ксатов. К сожалению, из-за росших деревьев между дорогой и памятником я не мог различить, что именно делают ксаты. Но то, что они поклонялись дракону — это факт.

— Ксаты чтят Кадалия и Хенгеуса. Они пожертвовали самым ценным, — сказал надзиратель голосом надменным, презрительным. И с отвращением посмотрел мне в глаза. Мускулы на его лице дёрнулись, губы напряглись, он хотел продолжить говорить, но отвернулся.

Ехали мы долго, явно объезжая Великий Град. Остановились под зенитом солнца, в пустынном месте. Поросшее травой поле, дорога перед ним заканчивалась резко, хотя прокатанную колею в земле сложно назвать дорогой. Надзиратель показал идти вперёд по полю, к началу склона одной из гор. В ней проеденными термитами зияли пещеры, на разных высотах и расстояниях.

С неба начали спускаться драконы, десятками, сотнями. Одни пикировали к горам резко, другие плавно спускались. Скоро гряду облепили красные, белые, бронзовые, синеватые, изумрудные и чёрные драконы всех возрастов. Я сбился со счёта на второй сотне и едва удержался, чтобы не воспользоваться фреской памяти и, сфотографировав горы, потом пересчитать — но это оказалось бы бесполезным. Из пещер выходили ещё драконы. Но если в небе парили всяких возрастов, то из пещер выходили лишь взрослые драконы, и поодиночке.

На меня коричневыми глазами с вертикальной радужкой пристально смотрело не меньше четырёх сотен драконов. И это только те, кого я мог увидеть в ближайших горах. А сколько пещер в горах на острове ксатов я не знал.

От накатившего гула в висках заболело, живот скрутило. Я едва удержал себя на месте, не согнулся, лишь крепче сжал посох да глубоко вздохнул. И сплюнул, показывая, что всё происходящее мне надоедает.

В сознании щёлкнуло, меня будто отдалило от тела.

«Ты явился», — раздался скрипучий, надменный, больше мужской голос.

«Будто я хотел».

«Нет, не хотел. Но даже ты, отпрыск своей матери, должен знать о почтении», — продолжил другой голос, монотонный и мужской, но такой же надменный.

«Будто она знала о такой вещи?», — возразил шипящий, больше женский голос, и такой же надменный.

«Она многое знала. Не отменяй ей разума», — зычный мужской голос, и такой же надменный.

«Знать и пользовать…», – начал чуть писклявый женский голос.

«… не равнозначны», — закончил обольстительный мужской голос.

«Мы не о ней собрались», — монотонный голос.

«С добрым утром», – я не смог подавить сарказм в своём голосе.

«Твоя дерзость превосходит тебя…», — начал говорить шипящий голос, да замолк. — «Кто ты?»

«Дитя своей матери и брат своей сестры. Это всё, что вам нужно знать».

«Нам это и так известно… дитя своей матери», — последнюю фразу шипящий голос проговорил, удерживая рокот злобы и ненависти.

«Достаточно, Кадалий. Мы не о ней собрались», — скрипучий голос.

«Кадалий? Однофамилец?»

«Жалкое отро…»

«Кадалий!» — крикнул зычный голос, прерывая шипящий. — «Не позволяй… мимолётному событию овладеть тобой».

«Не тебе меня останавливать, Хенгеус! Ты сам провёл с ней не один десяток лет».

«Хенгеус?» — даже сквозь отдалённое от тела сознание я почувствовал, как глаза расширились от удивления. — «Серьёзно? То есть, нам всем врут? О какой-то там жертве! Оказывается, кое-кто испугался ответственности и пошёл за хлебом».

«Молчи, отродье. Ты — моя ошибка. Ты — живое доказательство…»

«Хенгеус!» — раздался скрипучий голос. — «Не позволяй мимолётному событию овладеть тобой. А ты… дитя своей матери. Твоё явление действует на нас… удручающе».

«Вот и день прожит не зря. Хорошую новость узнал».

«Твоя дерзость превосходит тебя, дитя своей матери», — сказал писклявый голос.

«Достаточно», — сказал скрипучий голос, и все тут же замолкли. — «Не будем больше терять время на… тебя, названный Лик’Тулкис».

«У меня есть имя».

«И оно нам неважно. Мы, все, от какого рода не возьми — мы не твоя семья».

«Я заметил. Моя семья меня отродьем не называет. Где Ликура, где Калиса? Где Изулиса?»

«Когда старейшины вызывают к себе — полагает молчать. Но ты невежествен, названный Лик’Тулкис».

«Где моя семья? Почему все назы…»

«Молчать!» — крикнул зычный голос Хенгеуса. Мне сдавило грудь, сознание поплыло, я едва смог удержать себя в чувствах.

«Ты — невежествен, названный Лик’Тулкис. Но даже ты должен знать, что ведущие себя от Изустарии и Нефауса не смеют приближаться к пагубному явлению. Не смеют пользовать пагубное явление. И ты тоже, названный Лик’Тулкис. Но мы — не твоя семья, а личина ксата — ныне твоё главное лицо. Простым разумным мы не указ. Мы обещали тебе, дитя своей матери, позволить преступить правило. Но позволение единожды дано. Ступай, дитя своей матери, на долгожданный тобой материк. Но вернись — и правило станет твоим. И ответственность за его нарушение».

Канал мыслеречи оборвался, меня вернуло в тело. Горы с драконами, я мотался по ним взглядом, пытался отыскать говоривших со мной, надеясь отыскать Хенгеуса, хотел посмотреть ему в глаза — но тщетно. Их слишком много и, может быть, он даже не был на этой горе, а парил где-то в небе.

— Возвращаемся, — процедил дракон в облике ксата, конвоировавший меня от самого порта. Я недобро покосился на конвоира, вновь покосился на горы. Сплюнул, и пошёл к повозке.

Мы молча добрались до постоялого двора, уже вечерело. Я вполне осознанно рассчитывал, что меня отправят дальше к вырубленным ступенькам в горе — но мне дозволили переночевать в постели, и позавтракать. За это время ни конвоир, ни ксаты с татуировками — никто не пытался со мной заговорить. Ксаты же и вовсе общались жестами, будто им запретили открывать рот передо мной.

Меня больше волновало само существование постоялого двора, будто дорога к старейшинам или к так называемому Великому Граду — она оживлённа, ей пользуются постоянно. Но за весь день дорогой воспользовалась лишь наша повозка.

Подниматься по широким мраморным ступенькам на такую же площадку, долго и утомительно — но я поднялся быстро, даже не запыхался. Меня подгоняло желание побыстрей убрать с этого треклятого острова, где мне вообще ничего не понятно, а последнюю ночь я ворочался и плохо спал, практически кожей чувствуя наблюдающие за мной сотни сознаний.

Когда утром повозка прибыла к выложенной белым камнем лестнице, мой конвоир презрительно кинул, что мои вещи наверху и приказал извозчику ехать в Великий Град. Около лестницы стоял ксат в чёрном балахоне с татуировкой на лбу. Ксат подскочил и встал по левую руку, подставляя плечо и собираясь помочь подниматься — но я и без его помощи прекрасно справился.

На площадки моих вещей не было, как и заказанного ящика. Ксат поклонился, и молча показал на белый проход внутрь горы. Там всё было практически так же, как и год назад. У стены столы с ксатами в чёрных балахонах и татуировками на лбах, у дальней стены стеллаж с мерцающими камнями душ, и вдалеке широкого зала проход во внутренние помещения, залитый синевато-зелёным свечением. Огромная магическая печать на полу и вторая поменьше рядом, сейчас обе бездействую. Заказанный ящик с длинными и толстыми кожаными верёвками, двумя полукругами цепляющиеся к передней и задней части ящика. Все мои вещи. Чуть поодаль живая корова, распластанная на досках и крепко привязанная. И рыжий дракон, не спускавший с меня взгляда.

«Старейшины тебе всё сказали…», – дракон хотел продолжить, но притормозил мысль.

«Я помню твой голос. Год назад ты был здесь».

«Заканчивай, и уходи», — канал мыслеречи оборвался.

Ксаты отошли от стола, собираясь мне помочь — но я прекрасно справлюсь и сам. Всего лишь переложить вещи в ящик, стянуть верёвками и ремешками, прибитыми к внутренней части, потом сверху положить одежду с посохом, кинжалом и поясом, в него завернуть не только деньги и прочие ценности, но и браслет с левого запястья. И всё стянуть ремешками.

Я остался голым. И плевать, что был без одежды — левая ладонь не сжимала посох, а правую нельзя положить на пояс. Меня это нервировало. Я кивнул ксатам, показав на ящик. Из-под стола вытащили две глиняных корчажки и столько же кисточек. Одну корчажку и кисточку вложили в коробку, и опустили в ящик, стянув последним ремешком. Рядом со мной лежали три микла, обтянутые верёвкой, но их я прицеплю к лямкам ящика. Полёт будет долгим, а голод может помешать обращению в форму ксата.

Ксаты открыли корчажку, в воздухе запахло нафталином и чем-то ядовитым. Морщинистые быстро работали кисточкой, промазывая место соединения крышки и ящика. Забрались втроём и плотно её сдавили. Стоявший рядом морщинистый поклонился и показал рукой на проход к площадке. Но когда я только хотел развернуться и отправиться наружу, как рыжий дракон грубо остановил меня одним словом «Здесь».

Ксаты вытащили ящик наружу, потом корову. Я же всё так же стоял в пещере, пытаясь сообразить случившееся. Одно точно: мне не поздоровится, если воплотиться в истинную форму вне пещеры.

Я встал поближе к проходу, размял плечи, шею, глубоко вздохнул. Менять формы — удовольствие как минимум ниже «сомнительного», но ещё хуже то, что поджидает меня за сменой.

Внимание, Вы собираетесь воспользоваться основным свойством достижение «Двуединый»

Внимание, Вы пытаетесь изменить форму Вашего тела

Желаете изменить форму Вашего тела?

Я подтвердил. Сознание отдалилось от точки зрения, длинный коридор перед глазами вытянулся в трубку, самое зрение приняло форму трубы, удлиняясь, вытягиваясь. Тело переломало на десятки тысяч частей, облепило эту трубу, раскрасило серым, проявились обсидиановые вкрапления, всё покрылось скользкой мазутной жидкостью, чёрной, холодной. Всё это произошло меньше чем за секунду, и ещё столько же потребовалось, чтобы всё откатилось обратно.

Локти ударились об пол. Тысячи нервных импульсов ударили в мозг, жар и боль от культей передних лап, боль и жар культи хвоста, трескучие импульсы от раскуроченной правой стороны морды и отсутствующего глаза, нестерпимая боль в рваных иссиня-чёрных шрамах на груди. Я сжал до скрежета челюсти, но из правой открытой половины вырвался стон. Болело всё, всё тело изнывало от жара в культях. Но несколько секунд — и боль пошла на спад. Она всё ещё оставалась со мной, болели повреждённые части тела, но больше всего отдавался болью желудок. Пустота в нём казалась бездонной.

— Не возвращайся, — сказал рыжий дракон, усмехаясь над моим видом.

— Не дождёшься, — отрезал я и по остаточному мироощущению от тела ксата попытался сплюнуть, да только неуклюже вывалил язык через правую часть челюстей. Рыжий засмеялся, но у меня в этот момент было ровно две мысли: ящик и корова.

Бедное копытное не поняло, что именно её убило. Точный «кусь» в макушку и последовавшее за ним чавканье поставило точку в мучениях животинки. Свежее парное мясо радовало вкусовые рецепторы, хоть и приходилось заново учиться есть: то культи потянутся к туше, чтобы прихватить, то захочется как следует пережевать. Но челюстями приходилось работать, наклоняя голову, чтобы из обезображенной правой стороны ничего не выпадало.

Вот что странно: четыре ксата сначала вытащили ящик, потом корову на досках. Двое остались на площадке, сейчас отрешённо смотрят в сторону, пока я набиваю голодный живот, а двое вернулись в пещеру. Мы пересеклись, когда я сменил тело и аккуратно, но покачиваясь ковылял наружу. Те двое ксатов будто замедлили ход и чуть склонили головы, когда поравнялись со мной — но прекратили, стоило нам разойтись.

Корова была съедена, голод отступил. Я довольно облизнул морду. К ящику подошли два ксата и, чинно поклонившись, жестом пригласили воспользоваться верёвками. Я заказывал именно что верёвки, которые можно нацепить на себя без посторонней помощи, то и сейчас едва, но справился с ними.

Сначала надо было пройти над ящиком, чтобы его крышка касалась живота. Потом аккуратно, но с неимоверными усилиями пропустить обрубок хвоста через заднюю лямку, и помочь задней лапой чуть подтянуть лямку к спине. С последним вышло особенно комично: я несколько раз чуть не упал, не привык я как клоун балансировать на локтях и одной лапе. Затем пропустить голову и шею через переднюю лямку и аккуратно, покачивая шеей, опустить до лопаток. Привстать, проверить, что тяжесть ящика давит через лямки на кожу, расправить крылья и помахать обрубком хвостика, что ничего не мешает двигаться.

Пока я сверялся с ощущениями — ксаты ушли в пещеру, оставив меня одного. Но, наверно, так даже лучше. Им явно запретили разговаривать со мной. Остаётся гадать о возможных карах для ксатов, попытайся я поблагодарить их хотя бы за молчаливые объяснения.

Активировано умение «Полёт»

Магическая энергия пробежала от лопаток к кончикам крыльев, наполнив их силой. Лёгкое, приятное покалывание в каждом суставе и клеточке крыла погладило мой разум. Я невольно улыбнулся. Взмах — семиметровые крылья с хлопком оторвали мои лапы от мраморной площадки. Ещё взмах, и широкие лямки ящика вдавили в спину. Ещё взмах, ещё — я медленно поднимался, площадка удалялась. Пятьдесят метров, сто, двести.

Я накренился вперёд, продолжая набирать высоту, но уже постепенно ускорялся по направлению на северо-запад. Я следил за показателями маны и выносливости, сверялся с ними. Я всё ещё слаб, мне всё равно придётся делать остановки в пути, чтобы отдохнуть и восполнить резервы. Мне всё равно придётся сделать крюк, как и год назад залететь на южный обычный материк и поохотиться, ведь за три недели полёта голод проснётся. А сильный голод миклы не утолят, и тогда я не смогу воплотится.

Проблем в перелёте много. Но даже так — я радовался, что покидаю проклятый остров. Что приступаю к первому пункту своего плана.

— Вас самих-то происходящее не достало? — спросил я в пустоту, безнадёжно надеясь получить ответ. Со дня отлёта с острова ксатов на задворках моего сознания поселился лёгкий, практически незаметный электрический гул.

Все дни драконы летели выше меня, на двух или даже трёх километрах высоты, недосягаемые. Я позволял себе подниматься до километра, следя за потоками ветра и стараясь седлать попутные, а когда запасы маны истощались — спускался к воде. В один из таких дней показался конвой. Я тогда раскачивался на волнах, лежал на водонепроницаемом ящике, а рядом промелькнула треугольная тень.

За мной следили не меньше пятидесяти драконов, притом все они — давно взрослые. Я давно, ещё когда только вылетел от орков, то ли перед штормом у материка скверны, то ли вылетая с него — но высчитывал, сколько нужно иметь характеристики Магия, чтобы лететь беспрерывно. За каждые двести очков в Магии мана восполняется одним пунктом за минуту. Умение «Полёт» на поддержание требует одну ману в минуту, а на взмах крыла требует десять маны. Даже если упустить условности и всякие моменты, то в Магии должно быть не меньше тысячи очков, мана должна восполняться минимум пятью пунктами в минуту. И это не считая прочих характеристик, как и выносливости.

Драконам, следящим за мной, не меньше трёх сотен лет. Их пятьдесят. Их конвой на материке скверны мне ничего хорошего не принесёт, как и нахождение земли и куска горы, нетронутой скверной.

— Ребят, ну давайте поговорим, а? — я вновь попытался пробиться сквозь игнор. Драконы меня всяко слышали, но им мешала говорить со мной гордость, или аутизм. — Во чего вы такие неприветливые? Посмотрите, какая замечательная погода. Посмотрите, какие милые облачка, такие… такие… А как они вообще называются, такие пористые, воздушные, будто из ниточек? Вы знаете, а? Ребя-ят?

Молчат, нехорошие попутчики. А ведь погода действительно замечательная: солнце ярко светит, уже как несколько часов поднимаясь от горизонта; приятный лёгкий ветерок дует на запад и чуточку южнее, ведя меня к цели; а позавчерашний дождик смыл с кожи белёсый налёт соли. Суставы в крыльях, правда, побаливают, я уже примерно сутки в воздухе, но запасов маны и выносливости хватит ещё примерно на столько же. Тем более что и лететь осталось недолго. Лог…

Вкладка с картой показывала, что я лечу немного северней изученных в прошлые разы путей, но лечу к материку. До него — немного, скоро на горизонте появится тончайшая полоска суши. Но это для меня, я лечу на высоте в километр, а мои конвоиры на высоте в два километра уже должны видеть материк.

У меня не так уж и много времени, чтобы хоть что-то предпринять. Лог.

Раса: Чёрный дракон (Осквернён)

Форма ксата осквернена, и порождениям скверны плевать на меня, пока я не атакую их. Может ли быть такое и для моей истинной формы? Боюсь, это можно узнать только опытным путём — вот только мне до зуда в культе хвостика страшно подобное проверять именно сейчас, когда я над океаном. Чуть что случится, и я не смогу поймать и воспользоваться жизнями животных — не нырять же под толщу воды и дельфинов ловить? Тем более, что в водах около скверного материка живут вовсе не дельфины.

— Э, на галёрке? Как погодка, солнце не напекает? Не, а чего, мало ли, вдруг вам, чайкам ощипанным, мозг перегрело. Не, серьёзно, как погодка? Ну? Нет, не ответите? Ну и полетели вы нахер.

Я довернул крылья, накренился, уходя вбок и чуть вниз, набирая скорость. С обрубком вместо прекрасного чёрного хвостика сложновато поддерживать правильное положение тела, но я привык. Вскоре шипение воздуха сменилось свистом, в глазу подсохло — третье веко пришло на помощь, как мутная шторка прикрыв единственный глаз.

Спуск не был стремительным, за минуту я опустился на двести метров, зато хорошенько ускорился. Но моей выходки хватило, чтобы конвоиры начали быстро сокращать дистанцию, спускаясь. Между нами не больше километра, а вскоре станет ещё меньше. И только я накренился, чтобы продолжить спуск — как на горизонте проклюнулась полоска коричневатого цвета.

Доворот корпуса, крылья чуть сложить, начать стремительно снижаться к воде под свист ветра. Драконы ринулись за мной. До воды шестьсот метров, волны отражают блеск солнца.

Четыреста — до драконов меньше шестисот метров. Триста, двести — я распрямляю крылья, выхожу из пике, напрягаю мышцы крыльев, кожаные перепонки давят воздух, лёгкое трение щекочет шею.

Сто метров, пятьдесят — я аккуратно выхожу из пике, лечу прямо, в ушах свистит, из-за скорости голову толком не повернуть. Взмахиваю крыльями, ещё раз, стараюсь поддерживать высокую скорость. Драконы рядом, им до меня пятьдесят метров, их много. Десять, двадцать… Их пятьдесят три, разных: все расы летят следом за мной и выше меня, сокращают дистанцию, стараются как можно ближе прижаться.

— Э, вы чего удумали? Обиделись, что я вас чайками назвал? Так простите, не со зла. Вы же эти, гордые пидорактели… Ой, тьфу, птеродактили. Ну, вы поняли.

Взмах крыльев, наклон, ухожу вниз. Вода близко, десять метров. Мне даже не надо поворачивать голову, чтобы оглядеться — вода подобна зеркалу, отражает всё. Оранжево-жёлтый ящик под кожей живота, бока и прекрасные крылья чёрного цвета с обсидиановым оттенком, культи вместо передних лап и хвоста, и морда раскурочена — но даже так, я прекрасен. Что не сказать о противных конвоирах, приближающихся, пристраиваются рядом, садятся на хвост, скалятся, коричневыми глазами недобро смотрят. Они близко, иной раз чуть не касаются носами моего хвостика, извращенцы.

Взмах, ещё взмах, стараюсь поддерживать набранную скорость. Мана уменьшается, но должно хватить до берега. Скорее всего, там придётся опуститься передохнуть, но сейчас об этом думать нельзя.

Я смотрю в воду, как в зеркало, осматриваю построение драконов, всматриваюсь в глубину океана. И надеюсь, что всё случится как и в прошлый раз.

Драконы вдруг начинали дёргаться, их движения стали резкими, не такие плавные. Кто-то из них начинает отставать, но возвращается в построение, кто-то резко мотает головой, у кого-то крылья чуть не схлопываются, кто-то опасно сближается с другим чуть ли не до столкновения. Пятёрка драконов, ближе всех летящих ко мне, всё время зыркает на остальных и будто отдаёт приказы, что-то требует — в такие моменты остальные прижимаются плотнее, возвращаются в строй.

Полоска суши постепенно увеличивается, расширяется, теперь она коричнево-зеленоватая. А над ней мельчайшие точки огромного облака мошкары, от края до края горизонта, оно растягивается, увеличивается, поднимается выше, выше, к километру высоты, ко второму, к третьему. Точки разделяются, крупные выше, мелкие ниже. Они приближаются, ускоряются. Воздух гудит, вибрирует. Однотонная вибрация разделяется, обращаясь гулом хлопков разной интенсивности.

— Клянусь кровью Нефауса, отродье, я, надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — со страхом в голосе отзывается чёрный дракон, летящий рядом. Он смотрит на меня с отвращением, но и с немой надеждой.

— Нет, не знаю, — только и смог ответить я. Мне самому до невозможного страшно, я не понимаю происходящего, я даже не мог предугадать нечто подобное. Но у меня нет пути назад. Я должен попасть на материк скверны, всенепременнейше обязан.

Точки на горизонте расширяются, увеличиваются. Это порождения скверны. Костяные птеродактили, летящие стайками по десять штук у самой кромки воды; огромные полускаты-полузмеи высоко в небе; а между ними сонм всевозможных тварей. Скрещённые с хомяками бабочки; огромные стрекозы с козлиными рогами, четырьмя хвостами и зубастой челюстью на брюшке; колибри размером с кошку, но без головы и со сплющенным вдвое телом и свисающими с живота извивающимися лентами. И всё это от края полоски суши на юге, до края полоски суши на севере, десятки километров тварей летят в нашу сторону, игнорируют друг друга, как идеальные охранники собираются защитить скверну. Меня начинает трясти, культи покрываются холодной испариной, задние лапы невольно прижимаются к телу — я с усилием заставляю себя распрямить их, чтобы не терять набранную скорость.

Твари близко, очень близко. Слышен треск костяшечных крыльев, гул хитиновых перепонок, шипение приоткрытых глоток. Три километра до них, верхние твари пикируют к нам, целятся, сокращают дистанцию. Меньше двух, твари машут крыльями быстрее прежнего. Меньше одного, сонм глоток орёт надрывно. Пятьсот метров, четыреста, триста, двести, сто, пятьдесят.

Точка под водой, стремительно расширяется в чёрную кляксу. Крен влево, меня бросает в сторону, практически переворачивает, кончик крыла царапает водное зеркало, оставляет вспененную полосу. Из толщи воды выныривает тварь с прозрачной кожей, сотнями порезов и извилистыми языками и костяным набалдашником на голове, похожим на колун. Он врезается в одной из драконов, как полено раскалывая пополам. Под водой ещё точка, ещё, ещё.

Летающие твари здесь. Крен вправо, уход от группы птеродактилей, резко вверх, пропускаю спикировавшую стрекозу, она с чавкающим звуком разбивается о воду. Единственным глазом смотрю вперёд, маневрирую между тварями, стараясь не удариться и не рухнуть в воду — но слышу всё позади себя. Десятки глоток рычат от боли, сопротивляются, слышатся хлопки магии. Но недолго. Вскоре лишь всплески слышны от пикирующих по инерции тварей, всё продолжая ударяться в воду.

Я не останавливаюсь, машу крыльями, аккуратно поднимаюсь на сто метров. Маны мало, но ветер ещё попутный, если сильно экономить — то хватит. Я просто лечу вперёд, не в силах повернуть голову и посмотреть за спину. Но заставляю себя. Там — пусто. Лишь красное пятно и тысячи туш тварей, разбившихся об воду. Драконов нет, электрический гул пропал. Меня пробирает дрожь, я едва не теряю контроль над крыльями. Заставляю себя смотреть строго вперёд, только вперёд.

Желтоватая полоска берега сменяется покрытой травой землёй, чтобы смениться искажённым лесом, перейти скверную каменистую землю, оборваться берегом озера… опять земля… болото… лес, и ещё лес, и ещё… скверна меняет свои проявления, меняет тварей. А впереди маячат горы. Те самые. Они тянутся к небу, вырастают с каждой секундой. Видно начало предгорья, плато, небольшую рощицу и текущий ручеёк. Вот та самая тропинка, полого тянущаяся к прорехе в склоне.

Я подлетаю к пещере: из неё тянет тёплым воздухом, а во входной заброшенная печка для розовых оболочек, целы каменный холодильник и половинчатая загородка на входе. Спускаюсь и отлетаю к рощице. Водосбор ручья засорился за год, вполовину заполнен землёй, но цел, и вода — кусает прохладой кожу, когда я опускаю морду, глубоко пью. В животе пробуждается лёгкий голод, царапает желудок. Терпимо, у меня три микла, они справятся.

Бывшее хранилище орехов из псехвотрубок и каменная раскалывательница — всё на месте, на пологом участке холма. Рядом с ними я снимаю ящик: сначала заднюю лямку. С передней приходится повозиться, роговые отростки не дают снять, приходится перекувыркнуться животом кверху, только тогда лямка скользит по внутренней гладкой коже шеи. Когтями задних лап поддеваю крышку, отскабливая дурно пахнущий клей. Всё остальное — уже не важно, и в форме ксата справлюсь.

Я раскрываю крылья и, активировав «Полёт», вздымаю в небо. Мана чуть восстановилась, хватит до верхушек горы. Тело покачивает ветер, но добираюсь без проблем. Приземляюсь, опираясь сначала на задние лапы, аккуратно опускаю оставшийся вес тела на локти, стараясь не касаться культями острых камней. Уставшие с долгого перелёта крылья ноют, в местах сочленение крыльев и спины будто воткнули гвоздики. Тянет как после судороги, но и это пройдёт, только отдохну немного.

Вокруг — привычный материк. Скверна до горизонта, прерываемая кусочками простой земли, а где-то лесами, полями и реками с отступившей порчей. Ветер сменился, теперь дует с запада, несёт запах хвои далёкого леса и влагу от горного ручья. Под горой коз нет, но обоняние говорит, что далеко впереди есть живность, нечувствительная к скверне. Справа — привычный защитный лес с древнями, кабанами и кошаками, за ним лес скверный, настоящий, с мицелиевыми коконами, хитцами и светящимися грибами. За ним — кусок нетронутой земли, а на северо-западе белёсые треугольнички. Небо чистое, скверна игнорирует меня. Всё привычно мне и знакомо. Я знаю — что произойдёт дальше, знаю — как ведут себя порождения, знаю — как прокормить себя, знаю — что могу найти нежить и стать сильнее. Я контролирую ситуацию.

Меня пробил озноб, дрожь сковала мышцы. Стягивает их, натягивает и вновь стягивает. Меня всего трясёт, сжимает, лапы в судороге прижимаются к телу, крылья вдавливаются в спину. Я пытаюсь закричать, но открываю рот в беззвучном рыке. От судороги больно, везде. Меня ещё сильнее скрючивает, сворачивает. Я касаюсь носом горы, грызу камни в попытке унять непонятное чувство, пытаюсь отвлечься от мыслей в голове. Хочу, чтобы они исчезли. Из глотки вырывается тихий рык, скулёж, мольба.

Я не знаю, как реагировать. Не знаю, что думать о себе; как чувствовать себя дальше; как воспринимать происходящее. Я не могу понять, что я чувствую, как относится ощущению в груди, в голове. Что мне делать, как относится к нему? Не знаю. Как быть, как воспринимать себя? Не понимаю.

Впервые, за прошедший год — я почувствовал себя в безопасности.