Скверная жизнь дракона. Книга седьмая

Глава 8

Драконы — церковь — знание о ситуации с нежитью недалеко от академии. Драконы — церковь — моё появление в академии. Драконы — церковь — нападение на наш дом. Пятый день эта логическая цепочка не выходит из головы.

А ведь эти крылатые суки действовали наверняка. Даже Изулису использовали. Или она была рада быть использованной? Ситуация с кольцом однозначно свидетельствует, что меня пытались убить целенаправленно, но каким-то изощрённым способом. Будто драконы не хотели марать лапы в моей крови и всё организовали таким образом, чтобы кто-то другой стал моей погибелью.

У драконов есть связи с церковью, я готов поставить на отсечение не только хвост, но и голову. Драконы сообщили церковникам о моём прибытии в академию, и церковь подготовилась. Каким-то образом драконы предусмотрели, что кристалл дознания не отреагирует, или просто из-за подстраховки положили то серебряное кольцо. А чтобы я его всенепременнейше надел и привязал к себе — запретили Налдасу хоть что-то объяснять. Чтобы у меня появилось информационное голодание, чтобы я искал ответы и уцепился за первую малейшую возможность хоть что-то прояснить.

Может быть, и на маму кристалл дознания в церквях не реагировал, а раз мы с ней воплощаемся в облик ксата одинаково — то и вывод напрашивается самим собой. Не знаю, так ли это — но для моих окончательных выводов это совершенно неважно.

Драконы предусмотрели всё. Они запретили Налдасу мне хоть что-то объяснять, ведь он мог предупредить о процедуре дознания. Меня не вписали в ученики академии, но ксата и не могли сделать учеником академии — это нонсенс. Скорее всего, церковники взяли в долю магистрат, на всякий случай. Кристалл дознания не сработал, на арене разыграли спектакль и меня заперли в башне матонов.

Интересно, когда драконы рассчитывали на мою смерть: в башне матонов, или на арене? Чуйка голосует за арену. Ведь зачем тогда драконы прибыли на вызов, якобы как представители расы Кта’сат? Кольцо должно было на арене выкачать «жизнь» из меня. Убить меня.

Всё пошло не по плану крылатых мразей. Против меня выставили порождение, а им на меня наплевать. Да и кольцо обнажило свою суть ещё в башне, когда я попытался призвать «дух зоркой птицы».

Мне всё ясно — крылатые суки действовали наверняка. Они хотели убить меня лишь за то, что я дитя своей матери. Других причин я не вижу. Да и, если уж быть честным с самим собой — видеть не хочу. Это война. Объявленная мне и моей семье война. И я принимаю эту войну, принимаю и обещаю воздать сполна этим ублюдошным крылатым высерам скотомогильников. Не знаю, сколько лет пройдёт, сто, двести, пятьсот, тысяча — мне без разницы. Я сделаю всё что угодно и стану сильнее, чтобы сравняться по силе с мамой. Для истребления этих крылатых отребий я пойду на что угодно.

Разумные всего мира — мои враги, это понятно. Драконы — мои враги, это предельно ясно. Я единственного не понимаю — кем для меня приходятся ксаты? Зачем Налдас передал мне тот гримуар с заклинаниями и нож, ведь Влагар’Глангарус, создатель ножа и гримуара, начал их делать в лучшем случае летом, перед моим появлением на южном материке. Этот ксат купил лиоратии всех заклинаний и умений, за короткий срок создал два наргодат. И передал Налдасу.

Я не смогу больше ничего узнать у Налдаса, но я могу поговорить с Влагар’Глангарусом. Или с кем-то, кто знал его. Ибо этот ксат ещё пять лет назад жил во Фраскиске. А в городе ксаты могут жить лишь за высокой каменной стеной, как проказа огороженные от остальных разумных.

Пять дней думаю над всем этим, пять дней прокручиваю в голове одни и те же мысли. И из раза в раз я прихожу к закономерному финалу: что сегодня после праздника, или уже завтра, но я приду к ксатам. И поставлю точку.

В дверь номера постучали. Я встал из-за стола и покачивающейся походкой открыл её. Слуга отеля принёс заказ: ещё бутылка вина и закуски. Их я вряд ли смогу съесть, заказал из-за понимания, что без еды пить нельзя. Первая бутылка опустела, за ней отправится вторая, а потом и третья — если не поесть, то наутро я пожалею. Но глотка отказывается пропускать в желудок что угодно, за исключением вина.

Слуга открыл бутылку, поставил на стол закуски и чистый бокал, забрал старый с пустой бутылкой и ушёл. Стол расположен у окна, с него видно всю овальную площадь. С её одной длинной стороны отель, а с другой широкий подиум, длиною в несколько зданий, обрамлённый с краёв и задрапированный красной тканью. Она разделяет подиум посередине, за ней пространства достаточно, чтобы спрятать не один десяток разумных. Но сейчас там что-то крупное, в закрытом широченном деревянном ящике. Несколько минут назад десяток носильщиков внесли его за ширму.

Трупными червями разумные забили площадь перед подиумом, сотни голубями облепили крыши зданий, а имеющие достаток и связи снисходительно поглядывали на толпы с окон зданий. Глашатай в украшенном камнями камзоле поднялся на подиум, объявляя о скором начале. Толпа в ответ одобрительно раскачивалась и воодушевлённо кричала.

Я налил вина в бокал, залпом осушил половину. И с недовольством поглядел на принесённые закуски: рулетики из мяса с сыром, кусочки рыбы с овощами, нарезка и прочее. Меня передёрнуло, но я потянулся к закускам и силой заставил себя их есть. Поначалу приходилось их запивать в рот, чтобы протолкнуть пищу в живот, но я должен быть завтра хотя бы в приемлемом состоянии, если хочу прийти к ксатам и во всём разобраться.

На подиум взошёл глашатай, объявляя о начале представления. Он от лица всех разумных вознёс хвалы Всебогам, позволившие собраться всем в этот прекрасный праздник. И попросил тишины, обещая, что именно сегодняшний праздник никто не забудет.

Есть три типа представлений: необычное, стандартное и скучное. Но есть и четвёртый тип, скрывающийся в недрах сознания автора — пошлый, слишком вычурный и аляповатый. Представление с первых же сцен началось крайне пошло, хоть разумные и разыграли оперу с игрой десятков труб и барабанов, и церковным хором.

Занавес на сцене разъехался. На фоне разрушенного города остроухий парень в порванной одежде сокрушался о несчастной судьбе разумных, гибнущих даже не от монстров, а от «Зелёного поветрия». Парень клялся, что не будет мстить, ибо рождённым от скверны неведомы чувства, но клялся сделать всё для защиты прочих разумных и уберечь их от пагубной напасти.

Ратон вооружился щитом и мечом и отправился в путешествие, собирая по пути команду: орчиху-лучницу из разрушенной монстрами стоянки и дворфа-мага из разорённого «Вихрем света» горного города, лишившегося семьи из-за всплеска скверны длинноухого заклинателя и попавшего в плен к гоблинам тёмного эльфа-мечника, и находящегося в шаге от голодной смерти нутона-священника, отдавшего последний кусок хлеба голодающим детям.

Группа поклялась защитить всех разумных, от скверны, монстров, и пагубного «Зелёного поветрия». Группа приходила на помощь простым крестьянам, торговцам, королям и императорам. Они отражали нашествия монстров, зачищали скверные места и истребляли драконов, частенько нападавших на группу. И с каждой отражённой атакой и поверженным врагом по краям сцены появлялись разумные, олицетворяя безусловную поддержку группе от всех рас. Удивительно, что ксатов не показали, ни как монстров, ни как пожирающих младенцев тварей — их словно не существовало в мире представления.

Группа из шести разумных на сцене победила очередную стаю драконов и распевала дифирамбы себе и прочим разумным, обещая процветать и оберегать будущие жизни и не давать их в обиду. Из-за ширмы, разделявшей подиум посередине, вышли актёры в чёрных одеждах. До этого они либо держали на длинных палках небольшие тряпичные фигурки всяких драконов, либо играли монстров и тварей. Но теперь шестеро актёров на длинных палках держали единственную, но огроменную тряпичную фигуру зелёного дракона. Он летал над группой и шедшими за ними разумными, их поддержкой, и атаковал магией. Народ разбегался, падал замертво, вскидывал руки в мольбе к богам и просил группу авантюристов защитить их — но тщетно. Огромный зелёный дракон продолжал атаковать, а на фоне выносили склееные картины городов и деревень и разрывали их в клочья при каждой новой атаке дракона.

Священник из группы авантюристов поднял руки к небу и сказал всем молиться, просить Всебогов о милости. Просить, чтобы те ниспослали им оружие, способное бороться с этой всё изничтожающей напастью. И разумные припали на колени и вметнули руки к небу, моля Всебогов. Прибежали актёры в чёрных одеждах с коробочками на шестах у одних и факелами у других. Они соединили шесты и коробочки вспыхнули снопом разноцветных искр.

Затрубил горн, оркестр заиграл торжественную мелодию. На крыше одного из домов поставили огромный металлический мегафон, в него торжественно говорил один из актёров, его голос эхом прокатился по площади. От имени Всебогов он объявил, что разумным даровано оружие от этой напасти, и пусть приближённые к Всебогам и чистые помыслами распоряжаются им.

Из-за кулис вышла процессия из двадцати разумных в белых робах с зелёными, синими, красными и золотыми накидками на плечах, с такими же поясами и линиями на подолах роб. Каждый нёс по чёрному шарику. Я невольно встал со стула, чтобы лучше видеть происходящее, левая рука сжала посох, в крепко сомкнутом кулаке затрещали суставы.

Вышедшие на сцену церковники протянули чёрные шары группе защитников, но те отказались. Они пропели, что лишь приближённые к воле Всебогов достойны владеть грозным оружием, и пусть именно они им распоряжаются. Церковники поклонились группе защитников, благодаря, что те кровь свою проливали и защищали простых разумных. Церковники поклонились простым разумным, благодаря их за несгибаемую силу воли и желание жить, ибо только это позволили всем расам продолжить существовать.

Церковники начали по одному кидать в сторону огромного зелёного дракона чёрные шары, и с каждым кинутым фигура дракона всё сильнее мотылялась, дёргаясь, содрогаясь. Десять чёрных шаров разом были кинуты в дракона. Его подбросило, и он рухнул за огромное высокое красное полотнище, разделявшее подиум посередине. Ударили барабаны, вспыхнули факела, затрубил горн. И всё моментально стихло.

Церковники поклонились зрителям, прося тех радоваться каждому дню, жить во благо будущих поколений и стремиться к Новой Жизни, ибо нет больше причин для страданий и страхов.

— Нет больше нам великой скорби и боли, — хором пели все находящиеся на сцене. — Нет больше нам страхов и смертей. Нет больше разрушений и погибели. Ибо нет больше той, кто приносил, всё, это!

Красное полотнище упало на сцену. Восторженные крики толпы, рык горнов, бой барабанов, свет сполохов факелов на выбеленных костях огромного черепа — всё смешалось с воспоминаниями. Как мама этим носом аккуратно поддевала меня в детстве, переворачивая в кладке. Как этими зубами аккуратно поднимала меня, упавшего из кладки. Как добрыми рубиновыми глазами смотрела с материнской любовью на меня с сестрой. Как сестрёнка восхищалась крупными и длинными роговыми отростками на маминой голове.

Меня скрутило, затрясло, желудок сжался, меня вырвало на стол и согнуло пополам.

Я не знаю, как очутился перед длинным забором из серовато-жёлтого камня с широкой дверью со смотровой задвижкой. Я не знаю, как умудрился дойти, прижимая к телу посох как единственную зацепку с окружающим миром для угасающего сознания. Я не знаю, как вообще смог постучать дверным молотком. Я лишь стоял и дрожал, чувствуя, как по щекам беззвучно текут два бесконечных ручья.

Смотровая задвижка отъехала в сторону. Показались два карих глаза с вертикальными зрачками, расширившимися от удивления. Дверь резко распахнулась, за ней стоял ксат в длинном шерстяном халате. На морщинистом лбу белая татуировка глаза с вертикальным зрачком, смыкаемым зубастыми челюстями.

— Что случилось, родич? — участливо спросил тот. Я лишь мелко затряс головой, не в силах найти слово для ответа. — Что же с тобой они… Неважно, проходи, прошу. Здесь ты в безопасности, тебе нечего бояться.

Ксат аккуратно взял меня под локоть и завёл внутрь двора. Скрипнула дверь, лязгнул железный засов. Ксат повёл меня в здание. Я не сопротивлялся. Я вообще не понимал, что происходит, где я, что делаю, зачем, почему, когда. Я просто шёл.

В широкой гостиной, поодаль от длинного обеденного стола, стояли диваны и кресла, полукругом окружая небольшой столик с закусками и чашками. На диванах и креслах сидели другие ксаты, девушки и парни, мужчины и женщины, двадцать три ксата. Все без татуировок.

Ксат с татуировкой повёл меня к диванам. Кто-то показал на мой посох и стену за нами, но ксат с татуировкой молча покачал головой. Меня посадили на самый крайний диван, я лишь крепче прижал к себе посох, не понимая, что вообще делаю здесь, зачем и почему. Ксат с татуировкой взял кружку с чаем и поднёс мне, но я лишь уставился на неё. Мыслей не было, не было осознания что надо её взять, надо попить, отогнать наваждение, убрать чувства. Я таращился на чашку как дурак, а на мои бёдра всё беззвучно падали капли. В зале никто не говорил, сквозь тишину громом трещало полено в печи.

— Что же они сделали с тобой, родич? — сочувственно проговорил ксат с татуировкой, заметив мой гримуар с двумя символами. Ксат убрал чашку и аккуратно сел рядом со мной на одно колено. — Больше нет потребности в страхе. Нет больше боли у тебя. Ты в безопасности, ты среди родни.

Я молча вытаращился на ксата. Тот понимающе закивал, сглотнул подступивший к горлу ком и встал, обведя руками зал.

— Поверь, родич, тебе здесь ничто не угрожает. Ты в одной из значимых наших священных миссий.

Ксат с татуировкой показал в конец зала. За открытой дверью виднелась статуэтка из серого камня. Дракон с расправленными крыльями то ли приземлялся, то ли взлетал. На подставке статуэтки выгравированы непонятные символы, а на стене висела рамка с небольшим листком и широкой подписью. Ксат показывал на листок.

— Жалкие пять лет назад здесь жил Влагар’Глангарус. Он творил здесь великие наргодат. И не только их, поверь. Статуя Спасительницы создана его заботливыми руками.

— Влагар’Глангарус? — спросил я дрожащим голосом, в пребывавшем во тьме сознании зажглась крохотная точка осознанности. Ксат с татуировкой облегчённо выдохнул и одобрительно посмотрел на прочих ксатов. Те сами улыбались, кротко и по-доброму.

— Влагар’Глангарус, да. Но это не главное достижение нашей священной миссии, поверь, — с искренней гордостью проговорил ксат с татуировкой и приподнял указательный палец к небу. — С Влагар’Глангарусум пять лет назад связался сам Нишар’Нудалкас!

— Налдас? — переспросил я, белая точка осознанности обратилась тускло мерцающей звёздочкой. Кто-то из ксатов попытался возразить, но ксат с татуировкой покачал головой. Моё «Чувство магии» показало, как две звёздочки приблизились к широкой двери в каменной стене, постояли там несколько секунд и ушли.

— Да, сам Нишар’Нудалкас, — с почтением прошептал ксат с татуировкой.

— Один из Старейших, — прошептала сидевшая рядом девушка, с такой же морщинистой кожей и одним рядком костяных отростков прям по центру головы, выглядывавших из-под коротких волос.

— Пятнадцать веков, — прошептал ксат с другой стороны диванов.

— Он ведь… — сидевшая посередине женщина запнулась. И продолжила шептать со слезами на глаза и с неподдельным уважением и любовью в голосе. — Он ведь один из тех, кто видел Спасительницу, в её двух ипостасях!

Все ксаты почтенно замолчали, переглядываясь с толикой гордости. Ко мне приблизился ксат с татуировкой.

— Пять лет назад Влагар’Глангарус покинул нас, он чем-то разгневал древнейших. Но не переживай, родич. Тебе ничего не угрожает. У рабов миссии сегодня выходной, они не приблизятся к нам. И пусть сегодняшний день омрачён памятью о Скорби Баскара — тебе нечего переживать. Ты — в безопасности. Ты — среди родни.

— Нет, я…

Я начал говорить и запнулся, язык отказывался подчиняться сознанию. Налдас, ксат-создатель, защита, безопасность, доброта, забота, вежливость — всё это смешалось в моей голове. Я посмотрел на собравшихся ксатов, на их добрые улыбки. Меня затрясло. В этом спокойном месте, в священных миссиях ксатов меня примут как своего. Я не ксат, я — дракон. Но как начинать со лжи с теми, кто искренне добр ко мне?

— Я не родня вам, простите.

— О чём ты, родич? — удивлённо спросил ксат с татуировкой. — Кто же ты нам, если не родня. Ты — Кта’сат. Мы — Кта’сат. Мы одной судьбы разумные.

— Я не ксат… Я — дракон.

— Я понимаю твои чувства, — с лёгким нажимом произнёс ксат. — Но не позволяй помешательству навлекать на себя беду. Мы…

— Я честно…

— Опомнись, прошу. Не гневи древнейших.

«Я и есть древнейший. Вы помогли мне, вы приняли как своего. Я не хочу…» — я не успел закончить говорить по каналу мыслеречи. Он разорвался, ксат с татуировкой дрожал всем телом, испуганный взгляд мельтешил по собравшимся в комнате. Ксата с татуировкой передёрнуло, из его глаз потекли слёзы.

— Прошу меня простить, древнейший, за мою непочтительность, — ксат резко поклонился и приложил пальцы к татуировке на лбу. — Я, Занар’Гаснарус, клянусь своей жизнью…

— Не надо этой клятвы, прошу. Я знаю, что вы…

Ксат с татуировкой продолжал говорить, но меня прервало бульканье и хрипы, звук рвущейся кожи и ткани, сдавленный крик и возня. На щеку попало что-то горячее. Я притронулся. На пальцах осталась горячая кровь. Я повернулся к ксатам на диванах и креслах. И отстранился, отодвинулся на самый край дивана. Упал на пол.

Ксаты вскрывали себе горла, резко вставляли ножи в сонные артерии, втыкали кинжалы в сердца. Сидевшие рядом парень и девушка со вскрытыми глотками жались друг к другу, плача, их за плечи обнимала женщина с кровавым пятном на груди. Сидевший на краю мужчина истекал кровью из шеи и прижимал к себе женщину, конвульсирующую от боли. А ксат с татуировкой на лбу всё читал клятву.

Я попятился назад, полоз к выходу, вскочил и побежал прочь, к широкой двери со створкой для глаз. Железный засов никак не поддавался, не хотел открываться, холодный металл выскальзывал из рук. Я кое-как открыл дверь и чуть не упал от испуга. Приколотая к двери, извивалась и выворачиваясь, длинная змея шипела и скалила ядовитые клыки, её раскрытая пасть оказалась в сантиметре от моего лица.

Деревья с грохотом падали, придавленные огромным весом. Птицы с надрывным криком улетали прочь, а звери с истошными воплями разбегались. Кроны леса возмущались происходящему. Ветки хлестали меня по лицу, ногам, рукам, телу, шипы срывали кожу, оставляли кровоточащие порезы. Острые камни протыкали ступни, бередили кровоточащее мясо. Шипение позади меня подгоняло бежать ещё быстрее, ещё быстрее, и ещё. Спасаться, не оглядываться. Лес кончится, я выберусь, и смогу ускорится.

Нога попала в ямку, подвернулась, хрустнула. Сознание окрасило красным, я распластался на земле, содрал о камни кожу на груди и рёбрами упал на торчащий корень. Из груди вылетел треск, воздух выбило, сломанное ребро пробило лёгкое и кожу, натужным хрипом воздух попадал в лёгкие. Из глаз брызнули слёзы, я потянулся руками к корню перед собой и начал подтягиваться к нему, помогая здоровой ногой. Потом ещё один корень, ещё, ещё. Шебуршаший звук позади нарастал, приближался, чувствовался смрад из огромной глотки.

Я подтянулся к очередному корню — и что-то тяжёлое придавило сломанную ногу. Я заорал и провернулся, потянул руки к ноге, освободить ей. Огромная змеиная голова неморгающими глазами смотрела чётко на меня. Рот с шипением открылся, ядовитые клыки отогнулись от нёба.

Молниеносный бросок. Клыки впились в ключицы, пробили сердце, лёгкие, ушли в живот. И выпрыснули кислотный яд, с бульканьем растворявший органы. Из моего рта сфантанировала кровь, спазм сковал мышцы. Я ухватился за основания клыков, старясь вытащить себя. Змея играючи подняла меня и закинула в рот, её челюсти начали закрываться прессом мусороуборочной машины. Ноги подогнулись, я упал на колени, руками упёрся в закрывающиеся челюсти, старясь их остановить. Сгибаемая поясница натужно затрещала. Змея дёрнула головой, спина хрустнула, меня сложило пополам, сдавило, сплющило.

Я закричал, задёргался, потерял чувство пространства, ударился животом и грудью обо что-то твёрдое. Руки и ноги заметались в разные стороны, они отталкивались от чего-то, ногти со скрипом царапали что-то. Глотку сдавило, крик прекратился. Я нечленораздельно замычал, заметался взглядом по деревянному полу, деревянной кровати, каменным стенам, витражному окну, письменному столу и стулу в дальнем крае помещения. Меня пробил озноб, всего затрясло, скрутило. Я сгорбился, сложился калачиком, подсунул голову между коленей, обхватил себя руками.

Не знаю, сколько я пролежал на полу, скрываясь от наваждений очередного кошмара — но солнце пробивалось через окно, а палец на левой руке болел. Из-под ногтя торчала длинная щепка, и вся в крови. Глубоко вошла, до самого конца. Я вырвал её, чувствуя боль и облегчение. Пол вокруг меня был влажным от пота, такой же была кровать.

Я заставил себя встать, одеться, и на пружинящих от слабости ногах выйти в главную комнату. Невольница академии с кожаным ошейником ждала меня около входной двери в комнаты. Испуганная криками, она всё же поклонилась. Уже одиннадцать часов. Завтрак давно прошёл, обед нескоро, но на кухне что-то осталось из закусок. Я растерянно покачал головой. Невольница показала на дверь в широкую уборную, где на умывальном столе в тазике разведена тёплая вода. Я растерянно покачал головой.

Какой в скверну смысл? Умываться, есть, пить, дышать? Какая в скверну надобность во всём этом? Я даже не понимаю, как добрался до академии из Фраскиска, как проехал по тракту, как вступал в караваны. Последние двадцать дней зияют прорехой в моём сознании. И в академии я уже который дней. Зачем? Чтобы что? Решить вопросы? С кем? Зачем? Пожри меня скверна — какой теперь во всём этом смысл?

В дверь постучали со всем упорством, у меня сдавило виски от боли. Невольница открыла дверь. В комнаты вошёл матон с вертикальным шрамом на губах. Он подошёл ко мне и поморщился.

— Когда ты в последний раз мылся?

— Что? — недоумённо спросил я.

— Почисти зубы, — матон прикрыл нос и рот кулаком и отступил на несколько шагов. — Архимагистор недоволен тобой. Он передавал тебе просьбу оградить академию от семейных дрязг. Это последнее предупреждение не доставлять академии проблем.

— О чём ты вообще говоришь? — потерянно спросил я.

— Уже час около главных ворот академии стоит карета и телеги. Тебя ждёт к себе ксат.

Ксат, карета, проблемы академии, семейные дрязги — все эти слова ломом пробили моё сознание. В голове загудело, чувства обострились, мысли пробежали по руслам нервов с обычной скоростью. Я едва справился с подступившей тошнотой. От меня пахло засаленной кожей, чем-то затхлым и сгнившим. Я попытался что-то сказать, открыл рот и удержал рвотные позывы. Желудок до колик скрутило от пустоты.

Я показал матону один палец, намекая предоставить время. Тот кивнул и сказал, что будет ждать около входа в общежитие. Я отправился в уборную, умываться, на ходу бросив невольнице «баня и завтрак». Девчонка поспешила поклониться и заверить, что во встроенной в общежитие бане должна была остаться тёплая вода, она сейчас растопит печь и принесёт поесть в комнаты.

Уже через час я вышел из общежития, помывшийся, позавтракавший, и в чистой одежде. И с ненавистью во взгляде. Эти крылатые суки припёрлись ко мне после всего, что сделали. Я практически бежал по мощёным дорогам первого кольца академии, желая как можно быстрее оказаться за воротами и набросится на тварь за ними, разорвать на части, отрывать по кусочку, жрать его плоть, смаковать его мучения. Но за воротами я едва не оступился и не упал на землю, весь мной настрой схлынул.

В сотне метров от ворот стояла карета без всяких украшений, чуть поодаль от неё пятёрка телег и двадцать рабов в белых одеждах, с посохами в руках и кожаными ошейниками. Около кареты стоял ксат, спиной к воротам. При моём приближении он развернулся. Я узнал эти прямые и спокойные черты лица, складки морщин и редкую для ксатов тёмно-серо-синюю кожу. Но я не узнал карие глаза с вертикальным зрачком.

— Ты не Налдас, — процедил я.

— Налдас? — задумчиво произнёс ксат, взглядом гуляя по небу и что-то выискивая в памяти. — Да, вот то имя. Нишар’Нудалкас. Крепкий, ему не потребовалась помощь на Плетях Души.

— Ты, — ошарашенно прошептал я. — Я помню тебя. Там, в пещере.

— Да, названный Лик’Тулкис, — сказал рыжий дракон, получивший тело Налдаса, и гневно сжал челюсти, под морщинистой кожей висков вздулись вены. — Я не хочу с тобой говорить, ты проклят. Ты действительно дитя своей матери. Нам всем противно осознавать твоё существование.

Дракон в облике ксата стал медленно приближаться, достав из-за спины небольшой прямоугольный свёрток. Я крепок сжал посох, опустил руку на пояс к кинжалу, жезлу, гримуару. Знают ли драконы, что я знаю истинного виновника случившегося у нашего дома?

Дракон в облике ксата приблизился и всучил мне свёрток, буквально ударил в грудь им, острые углы под тканью сквозь одежду царапнули кожу.

— Хранители три раза даровали тебе жизнь. Но ты делаешь всё, чтобы отказаться от неё. Прекращай свои жалкие потуги, названный Лик’Тулкис. Это слова Старейшин.

— Где Изулиса? — прохрипел я от накатывающей злости.

— В ней оказалось много материнского, — с усмешкой произнёс рыжий дракон и вальяжной походкой отправился к карете. Я смотрел ему вслед, не решаясь использовать магию. Эта тварь привела с собой много боевых рабов, это видно по их осанке и выправке. Я разменяю свою жизнь только на жизнь этого дракона, но это слишком низкая цена для моей жизни.

Телеги развернулись и поехали по дороге к Настрайску. Они подрагивали на ухабах и кочках, и медленно удалялись, пока не скрылись за горизонтом. Я всё сжимал в левой руке посох, а правой придерживал свёрток у груди. «Чувство магии» ничего не показывало. Чёрная ткань скрывала небольшую деревянную шкатулку, чуть меньше ладони. Я аккуратно открыл её, закрыл, устало вздохнул и прогнал подступившую горечь. Больше чувств не было, ни сожаления, ни грусти, боли, скорби, вообще ничего. Даже сердце не пропустило удар. Оно продолжило работу, лишь как-то по-механически монотонно.

В моей скверной жизни уже нет ничего важного, кроме одного. Клятвы.

Это из-за драконов на нас напали церковники, стреляющие скверной. Это из-за драконов я стал свидетелем улюлюканья толпы во Фраскиске, а я сейчас держу шкатулку с её содержимым. Это из-за драконов меня чуть не поглотила скверна, и из-за них же скверна извратила моё магическое начало. Это из-за драконов скверна стала частью меня. И я верну им сторицей все мои страдания и всю мою боль. Я всенепременнейше исполню свою клятву.

Я пожертвую жизнью, но, клянусь, сделаю всё, чтобы всех и каждого из драконов пожрала скверна.

«„----“„----“„----“»

Самое время перечитать третью книгу, а после — 4–7.

Следующая, восьмая книга: https://author.today/work/417898

У автора есть группа в ВК, подпишись: https://vk.com/de_cuaquero

Другие книги автора можно найти по ссылке: http://author.today/u/decuaquero