Скверная жизнь дракона. Книга седьмая

Глава 7

Странное дело — стоять в окружении толпы, смотреть на одноглазую остроухую женщину и чувствовать лишь раздражение. А ведь последние дни дела шли очень даже хорошо.

В академии я попрощался с Густахом и Хлар’аном, обсудив всякое напоследок. Меня в день отъезда никто не пришёл провожать, кроме Клауса. Да и то, чтобы забрать паранаю. Без полуплаща небесно-голубого цвета на плечах неудобно, я привык чувствовать плотный край паранаи. Да и сложно будет наглядно доказать, что ксат связан с церковью и академией, но оттиск на гримуаре должен помочь.

В академии я собрал гримуар, вставив в него листы бумаги. Но из двухсот сорока листов печатями покрыты только семьдесят — я знаю слишком мало заклинаний, а расписывать все листы «Ледяными копьями» несколько глупо. Тем более используемые листы в четыре раза дороже своих собратьев меньшего размера. Лучше во Фраскиске у знакомого мага купить духовных смыслов нескольких заклинаний, а там и связать соответствующие печати.

Гримуар давил приятной тяжестью на левое плечо и правую часть пояса. Крупный, он выпирал под плащом углами. Встречные разумные таращились на меня с удивлением и нескрываемым презрением, видя огромную книгу на поясе и два серебряных оттиска на её обложке — но меня это даже веселило.

Я ещё в Настрайске изменил свой внешний вид: теперь кинжал и жезл висели на левой стороне пояса, позади гримуара висела пустая сумка для четырёх зелий. Сумку со свитками я снял, но не выкинул, как и сами свитки: они могут понадобиться очень скоро.

По приезде в Магнар я встретился с Илуром. Начиналась весна, воздух едва прогревался набиравшим силу солнцем, но до таянья снега ещё недели три. Отлично время, чтобы отправиться на исследование руин. Зимник миносов видели далеко на западе около границ с королевством, и все торговые караваны сейчас отправляются по окольной дороге около южных лесов, и Гварским трактом не пользуются. Восемь телег и столько же извозчиков, двенадцать охранников и четверо помощников — и всё это исключительно люди Ганзейской лиги. Они распределены по городу и себя не показывают, но в день перед отъездом за час до закрытия гильдии свободных торговцев сформируется караван. Специально, чтобы никто посторонний вступить не смог, даже пристроиться рядом не успел.

На следующий день мы с Илуром сходили в банк и заключили договор на передачу камней маны, от Ганзейской торговой лиги на мой счёт в представительстве ксатов. За выкуп камней лига брала пять процентов от финальной стоимости лота, и процент за их доставку в банк. Длинноухие за посредничество брали три процента, так ещё и ксаты забирали два процента. Хотелось заорать дурниной, что меня грабят средь бела дня — но накапливать камни маны необходимо в любом случае.

Я зашёл к местному оценщику, чтобы решить вопрос с гримуаром. А получив результаты оценки — иронично ухмыльнулся. Между моим гримуаром и подарком Налдаса чувствуется огромная разница, хотя то и то считается гримуарами.

Вписанные заклинания мне не пригодились. В первое время я вообще думал, что это обычная книга по «Магии призыва духов», а воспользоваться печатями тем более не мог из-за «Осквернения». Но сведенья из гримуара помогли в самые первые дни в академии чуть лучше ориентироваться в магии и не выдать, что я в ней вообще ничего не смыслю.

Подарок Налдаса внешне откровенно похож на обычную книгу, лишь с кожаным клапаном и магическим замком без ключа, да и в лог-файле вписанные заклинания указываются сразу, не отделяясь отдельной вкладкой. Вкладка с моим же гримуаром выглядит иначе. «Система» определяет заклинания в нём не как вписанные, а как содержащиеся.

Сколько ни смотрю на вкладку с гримуаром, сколько ни кидаю укромные взгляды на выпирающие из-под плаща углы — а налюбоваться не могу.

«Ледяное копьё». Оно потребляет двести пятьдесят «маны» и входит в группу простых заклинаний: при создании печати, вписывании в свиток и заполнении «маной», свитком без распева воспользуется любой разумный. Но, так как заклинание вписывается в свиток, то требуется столько же «маны» на консервацию заклинания на бумаге. Но даже так свиток перед использованием придётся развернуть. Чтобы свиток не разворачивать, потребуется увеличить количество «маны» вдвое, а для многих типов заклинаний так ещё придётся использовать гораздо более дорогие иные чернила и магическую бумагу.

Использование гримуара решает все проблемы. Когда магическая печать связана и внесена на бумагу — её достаточно запитать обычным количеством «маны», те же двести пятьдесят для «Ледяного копья». За консервацию и правильное высвобождение отвечает сам гримуар. Тем более что владельцу гримуара не требуется распевать строки заклинаний из первой и второй группы, которая до пятисот «маны».

Наверно, именно поэтому носить и использовать гримуар имеют право только разумные, закончившие магические академии. Маг с гримуаром настолько опасный противник, что адекватный разумный обойдёт его заранее, просто на всякий случай. А если у мага есть ещё «Вторая броня» и «Магический щит», который защитит его в первые секунды внезапного нападения — то маг с высокой вероятностью выйдет победителем из любой передряги. Ему не нужно тратить время на распев заклинаний.

Мой же гримуар выглядит чудом света и тем, о чём лучше не распространяться. Он впитывает «ману» из окружающего пространства, восполняя внутреннюю ёмкость на один пункт каждую минуту. Его не нужно запитывать, каждый раз тратя «магическую и структурную прочность», так ещё он не впитывает исходящую из меня скверну даже при плотном контакте.

Вот как раз размышляя над характеристиками гримуара, и что судьба явно пытается вымолить у меня прощения, на что я категорически не согласен; когда я начал заподазривать что-то неладное, из-за трёх подряд созданных наргодат с особыми свойствами — вот именно в этот момент на меня налетела остроухая женщина. Она бросилась на меня с кулаками, лишь вовремя выкинутый вперёд посох остановил остроухую, но обвинять меня в убийстве и кричать не перестала.

В потёртых кожаных штанах и куртке, чуть малой в груди. Шапка слетела с головы, русые волосы торчали взъерошенной паклей, левый глаз закрывала плотная кожаная повязка, а вместо брови под ней кривой и грубый шрам. Мне потребовалась долгая минута, прежде чем в этом орущем куске мяса узнать некогда виденную остроухую. И то, не назови она имя Галиса, так я бы и не понял.

— Твой муж вместе со своим приятелем бросил мне вызов…

— Ты убил его!

— Они сами выбрали правила гильдии авантюристов…

— Как мне ребёнка теперь растить, а? — причитала остроухая, с единственного глаза слетали слёзы.

— У Галиса спроси. Нехер было смерть выбирать, они…

— Что мне теперь делать⁈ — надрывно закричала эльфа, трясясь всем телом.

— Завались, — я сделал шаг вперёд и стукнул осном посоха о крупные камни дороги. Женщина вздрогнула и попятилась, народ вокруг недобро зашептался. Я недовольно сплюнул. — Какое мне дело до тебя и твоего ребёнка? Это был выбор Нота и Галиса, умереть от моей руки. Это их ответственность, что ты теперь одна. Хочешь кого-то винить, то вини их.

— Я не смогу… — начала причитать баба.

— Что? Одновременно работать и заботится о ребёнке? А чего тогда ты сейчас не с ним, а? Или ты… — я замолк, поняв многое произошедшее до, и что произойдёт после сегодняшнего дня. — Или бегала по городу специально, услышав слух о ксате с гримуаром на поясе? Ты бегала в поисках меня? Зачем?

— Чтобы ты ответил за смерть моего мужа, и отца моего ребёнка!

— Сходи в гильдию и узнай, точно ли я должен тебе что-то, — я ехидно улыбнулся.

— Ты оборвал их жизни! Ты обязан ответить за это.

— Да? — у меня от удивления прищурился правый глаз. — Интересно, как именно ты себе это представляешь? Дать тебе денег?

Женщина молча буравила меня взглядом, тяжело дыша и не решаясь ответить.

— Денег я не дам. Работу — дам, — сказал я с улыбкой, и быстро обвёл взглядом толпу вокруг. Разумных сорок, не меньше. Надо заканчивать и уходить, пока толпа не обезумела. — Твой муж вызвал меня на дуэль по правилам гильдии. Он захотел моей крови, и поплатился за это. Тебе я не обязан. Но по вечерам мне одиноко и тоскливо. Если не боишься работать на ксата, — я с намёком покосился на выпирающий бугор в своих штанах, — то вечером приходи в «Гнездо совы».

Я коротко рассмеялся и пошёл вперёд, медленно обходя женщину сбоку. А когда поравнялся с ней — показательно принюхался.

— И, будь любезна, не забудь помыться.

Вечером того же дня, сидя в номере за столом при зажжённых свечах и потягивая вино — я подводил смету по финансам. Аукцион с ядром хитца прошёл в Арнурском королевстве. Мне нет дела, выкупила ли его Настрайская магическая академия или нет, потому что меня волновала конечная цена.

За проданное ядро я получил тридцать две тысячи золотых Арнурского королевства, уже с вычетом издержек за посредничество. Половина ушла на погашение долга, полторы тысячи вчера пошло распиской на мой счёт, почти пять тысяч сконвертировались в тридцать тысяч монет Ганзейской торговой лиги и упали на мой счёт. Остальное осталось у лиги на закупку кристаллов маны. Примерно такая же схема с восьмью проданными пластинками полёвки, только за них я выручил в общем пересчёте шестьдесят шесть тысяч монет Арнурского королевства.

Ещё осенью я был должен лиге семьдесят две тысячи Арнурского королевства, прошло полгода, и я должен лишь двадцать три. И это притом, что продавались подготовленные аналогом пластинки, без предрасположенности к магии воздуха или воды. Последние Ганза решила придержать.

Илур шепнул, что народ привык видеть пластинки на аукционах и скоро цена поползёт вниз. Надо год не выпускать пластинки на рынок и тогда покупатели озвереют. Собственно, Ганза планировала через полтора года слить на рынок все имеющиеся пластинки и заработать чуть больше обычного. Всё же, чем дороже продана пластинка, тем больше получит лига за посредничество.

У меня на банковском счёте пятьсот сорок тысяч монет Ганзейской торговой лиги. Я их никогда не видел, да и вряд ли вообще существуют эти деньги в физическом исполнении — сложно представить такую гору монет. Но расписки в банке длинноухих принимали, и в любой момент могли сконвертировать в любую другую валюту. Стало быть — эти монеты не фикция.

Сейчас за один золотой Арнурского королевства просят шесть и одну десятую монеты Ганзы. По факту сейчас, на южном материке, ценность монет лиги равна пыли. Но скоро на северном материке разгорится пожар войны, а через семь лет всё круто изменится.

В дверь номера постучали. Хозяин гостиницы, парень лет тридцати, аккуратно сообщил о посетителе. И спросил за мою флягу, мол, наполнять её по-обычному коньяком в одну треть. Я покачал головой: мне в коньяке чай не нужен. Хозяин гостиницы ушёл. Я долил вина в стакан, развернул стул и откинулся на спинку.

Залитая краской и с опущенным взглядом, как девчонка в первую брачную ночь, в комнату вошла остроухая в тёмно-оранжевом платье с вышивкой и выпуклыми складками на юбке. Красная бархатная повязка закрывала левый глаз и обезображенную бровь. Помытые русые волосы собраны в аккуратные косы и приколоты, а около губ едва заметная белая подводка.

— Почему одна? — спросил я.

— З-зачем тебе мой…

— Да плевать мне на твоего ребёнка. Ты-то почему одна?

— Я, одна? Я… Ты о Камиле? — растерянно спросила остроухая, на что я кивнул. Остроухая замялась. — Она же раньше, до Нота, себя продавала. Её Нот забрал, женился, а она… — женщина растерянно облизнула губы. — Нот уходил на задание, а она в городе продолжала… работать. А как… — остроухую затрясло, она едва справилась с подступившим к горлу комом. — Как пришла новость, так совсем сорвалась. Ещё зимой её, в подворотне, зарезали.

— Иронично закономерный финал, — я не сдержал смешка. Поудобней откинувшись на спинку стула, я пригубил вина и оценивающим взглядом прошёлся с головы до ног остроухой и обратно. — Раздевайся.

— Раздеваться? — недоумённо переспросила та.

— Неужели в этом слове есть второе значение, которое тебе не понятно?

— Понятно. Я… раздеваться… здесь?

— Если тебе удобней, то можешь раздеться в коридоре.

Женщина вздрогнула, обхватила правый локоть левой ладонью и долгую минуту шумно дышала, сглатывая подступающие чувства. Она медленно скинула с себя куртку, обувь, юбку, рубаху, исподнее. И, беззвучно плача, распрямила руки по бокам. Я приказал ей повернуться, потом ещё раз, и ещё, и ещё. Жилистые голени переходили в тощие бёдра с практически плоской задницей, складка кожи внизу живота покрыта рубцами и растяжками, рёбра видны под кожей, опухшая от кормления грудь покачивается от каждого движения.

— Слишком худая, — случайно пробубнил я мысль. — Одевайся.

— Одеваться? — недоумённо переспросила та.

— Неужели в этом слове есть второе значение, которое тебе не понятно?

— Понятно. Я… оденусь… здесь?

— Если тебе удобней, то можешь одеться в коридоре.

Дважды повторять не пришлось. Остроухая резко натянула на себя одежду и вскоре стояла с опущенной от стыда головой и ещё сильнее пуская слёзы, понимая, что от её тела отказались и денег не получить.

Я спросил, умеет ли женщина читать. Умела, в прошлой команде она была главной, ей пришлось брать уроки, чтобы читать объявления на доске с заданиями. Я передал остроухой один из листков, оставшихся с прошлой осени, с переписью добытых заллай за четыре месяца. Женщина вслух читала названия заллай, их количество и общую стоимость. После каждой озвученной цифры её глаза раскрывались всё шире и шире.

— Ты добытчица порождений. Вот по твоему профилю и будет работа, хоть и тяжёлая. Силёнок у тебя не хватит, как раз по дороге в Трайск тебя подкармливать будут. Вся работа там. Что именно за работа, какого рода и прочее — я сейчас не скажу. Нас могут подслушивать, — сказал я, хотя за стенами и потолком не наблюдалось белёсых облачков. — Отъезд очень скоро. У тебя завтрашний день, закончить дела. Вечером придёшь сюда ещё раз и получишь указания. Не согласна — идёшь нахер со своими проблемами.

— Переезд в Трайск?

— У меня свой дом. В нём дам тебе с ребёнком комнату для слуг. Денег с работы хватит кормилицу нанять, пока ты ходишь работать. Но работать будешь на меня. Галис или Нот рассказывали тебе, чем именно я занимаюсь?

— Изучаешь порождения. Они говорили, что у тебя в академии обучение.

— Оно закончилось, — я похлопал по гримуару и показал на листок. — Я теперь занимаюсь не только изучением, но и добычей порождений. Собственно, я расскажу тебе несколько хитростей, ты сможешь самостоятельно добывать заллаи. Но будешь молчать о способах до самого конца своей жизни.

— Клятва души?

— И это тоже. У тебя и ребёнка будет крыша над головой, еда, и виденье будущего. Так что выбирай.

— Я согласна! — подрагивающим голосом выпалила остроухая и разрыдалась. — Согласна. Что угодно сделаю. Спасибо. Спасибо, что не отказал. Я… прости, что орала. Мой сын, я… ради него… прости, я тебя…

— Я ксат. Мне плевать, что обо мне говорят, — я раздражённо потёр переносицу. — Проваливай. Готовься к завтрашнему дню.

Шедшая рядом жена выбритого налысо начальника охраны зыркала на меня ехидными глазками, постоянно лыбилась и хихикала.

— Так, может, добродушный господин, — мурлыкнула женщина, — мы видим начало невозможной любви, между ксатом и ратоном?

— Ещё одна такая шутка, и меня вырвет, — я пристально посмотрел на женщину. — И будь уверена, что на тебя.

— Будет вам, добродушный господин. И пошутить уже нельзя, — хихикнула женщина.

— Ты вообще думал о будущем? — спросил лысый начальник охраны с волчьим оскалом на лице. — Да мы думать не знали что, ну… Когда Илур нам рассказал, перед отъездом. Нет проблемы, не подумай. Просто… Ну, бабу с ребёнком приторанить. Что ты дальше-то выкинешь?

— Пройду весь первый ярус канализации, как минимум.

— Да я-то в тебе не сомневаюсь, — дёргано закивал главный охранник, соглашаясь с самим собой.

— О, разведка вернулась, — мурлыкнула женщина. Далеко впереди два всадника махали нам руками в определённой последовательности. — Чисто, говорят.

— Скоро будет тепло, — крикнул начальник на весь караван. Извозчики и охранники радостно заулыбались. Начальник подошёл к борту повозки и сообщил сидящей в ней остроухой, чтобы готовилась к работе. Та запричитала слова благодарности и что всё отработает.

В день перед отъездом я сообщил Илуру, что дополнительного пассажира обязательно надо доставить до Фраскиска. В этом проблем не было, караван шёл в королевство остроухих — но на пассажира никто не собирался тратить лишнюю монету. Да и места в караване расписаны. Мне пришлось отдать Илуру сотню золотых, чтобы тот купил провианта на остроухую, но та должна выполнять подсобную работу и не смела отходить от повозок. На эти условия мне откровенно наплевать, а у остроухой не оставалось выбора. Все прошедшие четыре дня остроухая сидела в повозке, закутавшись в несколько слоёв шерстяной ткани и меховых шкур, старательно прижимая к груди младенца и не позволяя холоду хоть как-то отразится на нём. Лишь когда караван вставал лагерем и разводили костёр, только тогда остроухая оставляла ребёнка в тепле недалеко от огня и делала всё, что прикажут: топила воду, поила лошадей, готовила ужин и прочее.

Все четыре дня караван скользил по Гварскому тракту, по мощённой огромными камнями дороге. Солнце с каждым днём грело всё сильней, ещё несколько дней назад камни под снегом достаточно прогрелись и практически растопили снег. Было легко добираться, лишь после ночного мороза утром камни покрывались тонкой корочкой льда. Только лошади и извозчики не отбили себе задницы от падений: первые подкованы, а вторые так вообще на землю спускались только на привалах.

Дорога медленно спускалась под землю. Вереница повозок въехала в широкую арку в холме. Желто-серые камни арочного свода, идеально подогнанные без видимых щелей, переходили в такие же камни просторного входного зала канализации. С лёгким тарахтением повозки проехали по мосту с левой части зала в правую, отгороженную кладкой серых камней.

— Зимника миносов нет, — сказал один конного разъезда.

— Располагаемся, — скомандовал начальник охраны.

Все засуетились, первым делом стараясь натянуть в просторном зале некое подобие тряпичных стенок, чтобы удержать внутри тепло костров. Весна хоть и берёт свои права, зал расположен под землёй на десятки метров, но залетавший с улицы ветер выдувал всякое тепло.

— Отправишься завтра? — спросил у меня начальник. Я кивнул, сказав, что надо отогреться перед тяжёлым испытанием. — Послезавтра двинуть бы.

— Успеем. В прошлые разы мне хватило и двух часов, чтобы добраться до спусков. И столько же обратно. Утром выйду и к ужину вернусь. Ну, или вернусь на следующее утро.

— А если не вернёшься?

— Значит, всё было зря, — сказал я, глядя в конец широкого зала. Там длинный проход, но узкий, там едва ли одновременно поместится два разумных.

Около прохода уже дежурило два охранника, их ночью сменят другие, потом ещё. Я же дежурить не собирался, да и не должен. Я вальяжно сел около одного из костров и поставил к огню кувшин с вином. Жена начальника охраны начала мурлыкать, что вино мне завтра помешает, но я и так последние четыре дня себе отказывал в удовольствии и не собираюсь соваться в разведку с подрагивающими руками. Только сегодня заметил, как пальцы едва заметно дрожат, и продолжают подрагивать даже спустя час, как тело согрелось от уличного холода.

Я сжал кулаки, отгоняя тремор. Желание напиться только усилилось. Ко мне приблизилась остроухая, покачивая на руках заснувшего младенца.

— Что мне делать, если ты… там… — сказала одноглазая, нерешительно кивнув в сторону прохода.

— Сначала можешь порыдать. А дальше придумаешь.

— Ты… У меня маленький ребёнок. Денег почти нет. Мне некуда возвращаться.

— Как я тебя понимаю, — искренне проговорил я, и устало помассировал переносицу. — Что тебе ещё останется, если не двигать в Трайск? Там сейчас добытчиков не хватает, работу найдёшь.

— Расскажи сейчас, что хотел. Твои знания ведь пропадут с тобой.

— Не расскажу, а покажу. И только в Трайске, — я покачал указательным пальцем перед лицом. — Так надёжней и наглядней, словами я неделю буду объяснять и, всё равно, ничего не объясню. В Трайске всё будет. Мой раб уже должен получить послание, он всё подготовит. Ты в седле держишься?

— Несколько раз приходилось. Мы, что, сразу поедим куда-то?

— Сразу на следующий день. У меня мало времени, на все дела. За сына не переживай. Кормилицу подыщут, голодать не будет.

Следующим утром я долго не собирался — чего вообще собирать? Гримуар, кинжал да посох всегда со мной, как и жезл. Сумка с зельями заполнена. Я лишь повесил сумку со свитками на пояс и собрал походный фонарь из тёмно-зелёных полосок. Воткнул внутрь два розовых резиновых шарика, прицепил к набалдашнику посоха и поднёс к огню. Шарики моментально вспыхнули, их равномерно окутал огонь, наблюдавшие за моими действиями разумные задумчиво покосились на розовые шарики.

— Если что — ждём два дня, — сказал начальник охраны.

— Завтра двинем. Время ограничено, — ответил я и шагнул в проход.

Серовато-жёлтые камни, подогнанные друг к другу без стыков и зазоров, сводчатыми клоаками прямыми линиями уходили во все стороны. Главная клоака, шириной в сорок метров и больше походившая на огромный вырытый тоннель, она начиналась от входного зала и многие километры двигалась на север. Через каждые двести метров её поперёк расчерчивали клоаки поменьше, в метров тридцать шириной, а их поперёк через каждые сто метров расчерчивали другие клоаки в двадцать метров. В каждой клоаке по бокам поднятые над основным уровнем дорожки, на которых спокойно размещался разумный с тележкой, а во многих местах через клоаку прокидывались каменные мосты.

Всю огромную канализацию, сверху напоминавшую строгую сетку из прямоугольников — в хаотичном порядке под разными углами диагонально расчерчивали десятки и сотни проходов. Где-то короткие в переход между противоположными клоаками, где-то в сотни и сотни метров; где-то прямые, где-то извилистые, а где-то кольцевые.

Некоторые прямоугольники между клоаками срыты, высокие потолки подпирали толстенные колонны; под другими прямоугольниками попадалось подобие бассейнов или даже отстойников, к ним из клоак вели резкие спуски для нечистот и небольшие лестницы для разумных. Бывало, что в серо-жёлтых стенах клоак отыскивались проходы в отдельные помещения. В начале и конце прохода есть углубления, по форме напоминающие дверные косяки, а в глубине самих помещений можно разместить не один десяток разумных, если заменять затхлый воздух свежим.

Очень странное место — руины канализации Баскара. Но не своей формой и структурой, а лишь тем, что от всех серо-жёлтых стен отходит неестественно много белёсых ниточек.

Идя по одной из дорожек главной клоаки и держа в одной руке фонарь — я посохом в другой руке отодвигал свисавшие с потолка тускло светящиеся светло-зелёные тонкие лианы с веточками папоротниковых листьев. В самой клоаке раньше протекали нечистоты, а сейчас всё заросло высокой травой, кустарником и небольшими деревцами — все с бледно-зелёной листвой, а крохи освещения им давали веточки папоротниковых листьев.

В клоаке ползали огромные слизняки размером с кошку, неспешно переминая сегментированными телами, и встречались слизни, студнеобразная масса, покрытая прозрачной оболочкой. Да изредка показывались огромные крысы размером с собаку, пугавшиеся огня факела и с писком уносившиеся прочь. «Чувство магии» показывало светящиеся звёздочки, по канализации строго в своих зонах ответственности рыскали патрули и группы охотников из гобляторов и гоблинов.

Воздух в канализации застоявшийся, спёртый, но дышать можно. И я думаю, что причина не только в растениях, но и в логовах гоблинов. Их слишком много, десятки, если даже не сотня на весь первый ярус канализации. И в каждом логове матка, производящая пригодный для дыхания воздух.

Мне несказанно повезло с развитым «Чувством магии» и «Обнаружением жизни». Я спокойно ходил по канализации, избегая ненужных стычек с гоблинами. Они только время отнимут, а мне бы хотелось уже завтра уехать во Фраскиск.

Я часа три шёл строго на север, и ещё минут двадцать уходил на восток, к единственному спуску на третий ярус.

Сохранившиеся записи говорят, что второй ярус расположен строго в размерах первого, только бассейнов в несколько раз больше и встречаются клоаки в пять метров шириной и без дорожек по краям. Первый ярус расположен в тридцати метрах под землёй, второй в двух ста. Третий же ярус отделяет от первого толща земли в четыре сотни метров. Начинаясь ровно под местом окончания первого, главная клоака третьего яруса десятками километров серо-жёлтых камней тянется на юг, к каменной блямбе остатков фундамента Баскара.

Дойдя до перехода с первого яруса на третий — я несколько призадумался. Что переходы на второй ярус, что на третий — вот, что мне не нравится. Иррационально, но всё же.

Вниз уходила лестница не винтовая и не круглая, а вполне стандартная П-образная, с двумя маршами и площадкой между ними. В каждом лестничном пролёте сотни ступенек, он спускается на десятки метров, переходя в широкую двадцатиметровую площадку. С каждой из стен лестницы выступают каменные перила, а некоторые площадки перегораживают каменные стены с арками, где несколько веков назад стояли двери.

Первые двести метров спуска я задавался одним и тем же вопросом: как вообще смогли создать подобную канализацию? Даже этот треклятый спуск. Он вырыт в земле, обложен камнями без стыков и зазоров, и явно укреплён магией. Канализации больше тысячи лет, она упоминалась в книге про историю объединённого королевства как что-то, что уже было задолго до создания этого самого королевства.

На вторых двух сотнях метров спуска я раздосадовано цокал языком, проходя очередной лестничный пролёт. И задумчиво поглядывал на поросшие светло-зелёной травой стены. Плёвое дело, спустится по лестнице на четыреста метров — но ведь ещё подниматься обратно.

Третий ярус отличался от первых двух лишь более глубокими бассейнами-отстойниками, в некоторые по специальным желобам поступала артезианская вода. Да изредка встречались болотники, похожие на гобляторов существа, только с распухшими телами, короткими ножками и длиннющими руками с массивными ладонями, на которых твари и передвигались. Они кучковались в эдакие племена в семь, десять и даже двадцать голов и блокировали некоторые проходы. Я решил не тратить на них время и просто обходил, запоминая расположение племён. Как и логов гоблинов, лежбищ огромных крыс и бассейнов-отстойников, заполненных травой и слизняками.

Я заглядывал в каждый бассейн, спускаясь по небольшой лестнице. Нужно указать в отчёте, какие сохранились, а какие обвалились. Первые три отстойника оказались ровно такими, как и прочие на первом и втором этаже — огромный резервуар с гладкими стенами купольным полотком. В четвёртом отстойнике я замер. Надо мной, на высоте в тридцать метров, в серо-жёлтом купольном своде чёрными и бурыми камнями выложена картина.

Огромная птица. На концах её расправленных крыльев из-под перьев выпирали три массивных когтя. Широченными лапами птица придавила к земле крылатую тушу с жилистыми крыльями, длинным хвостом и рядом роговых отростков, проходивших от перекушенной шеи до кончика хвоста. С широкого клюва червяком свисал кусок шеи с головой дракона.

Я запечатлел увиденное «Фреской памяти», вышел из отстойника. Посмотрел на север, в сторону лестницы на первый ярус. И отправился бродить по канализации дальше, старательно выискивая подобные барельефы. Но сколько бы я ни заглядывал в отстойники, но ничего нового не обнаружил. Часов пять я потратил, чтобы обойти несколько километров около лестницы между ярусами. В животе предательски покалывало от голода.

Это птица — один из орочих богов Мкаатух? У них и есть кто-то из птиц, но нигде не показывались когти, росшие из конца крыльев. Да и в орочьем шатре на материке скверны, на одном из полотен вышиты сразу четыре Мкаатух, да и на представлении в орочьей стоянке боги орков всегда действовали сообща. Так ещё проблема в том, что на витражных окнах церквей я если и видел подобие птицы, то только в композиции с тремя другими окнами, где присутствовали узоры кошки, собаки и любого из копытных.

Я нигде не видел отдельного рисунка птицы с когтистыми крыльями, не слышал упоминаний. Тем более не слышал, чтобы какая-то птица когда-то жрала дракона, ведь боги орков оставили подопечных задолго до Последней Битвы. Единственное, что может объяснить этот барельеф — символ королевского дома, но не исчезнувшего триста лет назад, а гораздо более древнего. При котором и была построена канализации.

Это отличная, и вполне складная теория — но откуда у меня чувство, будто я заблуждаюсь?

По приезде во Фраскиск меня ждала отличная новость, что караван в Трайск отходил через день. А ещё в гильдии свободных торговцев висело объявление, что караван из Трайска во Фраскиск прибудет перед праздником Новой Жизни. Я успевал на праздник. Это же мне пообещали и в отеле «Монж-Телер», работница за стойкой развеяла мои опасения — если караван не задержится, то в запасе останется день.

Снять отдельную комнату для женщины с ребёнком я не смог: многие номера заняты, пришлось довольствоваться хоть и просторной, но одноместной комнатой с камином. Я спал на кровати, а остроухая с ребёнком разместилась на диване. Она молчала с того самого момента, как мы зашли в отель, лишь зыркала жадным взглядом на картины в украшенных позолотой рамах, то облизывала взглядам одежды прочих постояльцев, с мехами и драгоценными камнями, с золотом и серебром. Но вскоре женщина позабыла всё на свете и переключилась исключительно на меня.

Работница за стойкой низко поклонилась мне и поблагодарила, что я выбрал именно этот отель для своего проживания. Для отеля честь — принимать первого за два века магоса. Сам хозяин отеля велел исполнять любые мои приказы, вообще любые. Мне ничего не надо, кроме вина и тёплого номера, а остроухую я вообще не спрашивал. Всё равно ей ужин принесут в комнаты.

Понятно, что хозяину отеля плевать на магоса, он боялся испортить отношения со старым князем, владельцем Фраскиска — но остроухой незачем этого знать.

Женщина жадно зыркала в мою сторону и когда я отправлялся на первый этаж ужинать, и когда шёл мыться, и когда устало завалился в кровать, оставив на столе недопитый кувшин вина.

— Ты не боишься? — неуверенно спросила остроухая, баюкая уснувшего сына в колыбельной.

— Чего? — недоумённо спросил я и сладко потянулся.

— Спать со мной, в одной комнате. Я могу…

— Убить меня? — я едва не рассмеялся. — Первого магоса за последние двести лет, недавно подарившего миру полностью исследованную тварь? Так ещё и ксата? Ну, вперёд. Удачи прожить после этого хотя бы три дня. Про судьбу твоего сына я рассказывать не стану, и так понимаешь.

Остроухая оставила ребёнка, медленно подошла к противоположной стороне кровати и аккуратно села на край. Всё моё хорошее настроение улетучилось, вернулась раздражительность и зародилось какое-то странное желание убивать.

— Я не буду, прости, — сказала женщина мягким голосом. — Я просто переживаю.

— Скоро едем в Трайск. Моя рабыня уже всё подготовила, будут лошади, и кормилица для твоего сына. Она вечером его заберёт, а мы поскачем утром. Я покажу, как безопасно добывать одно из порождений, и ты принесёшь клятву. На следующий день вернёмся, получишь сына обратно, и закончим все дела. Будешь жить в моём доме до самой смерти и растить сына, помогать моей рабе по дому и мне деньги зарабатывать.

— А если я откажусь? Клятву откажусь принести.

— Тогда я тебя убью, — предельно честно сказал я. Женщина поёжилась.

— Я принесу, обещаю, — остроухая сглотнула и жадным, но не решительным взглядом осмотрела меня, задержавшись на пахе. — Я ведь что-то ещё должна делать, так?

— Да, — я удержал в себе раздосадованный вздох. — Ты готовить умеешь? — женщина неуверенно закивала. — Вот и отлично. Мы нашли тебе ещё одну работу, — я помахал рукой, показывая, что на сегодня разговоры закончены. Остроухая несколько секунд внутренне боролась, решаясь что-то мне сказать, но всё же молча отошла обратно к дивану.

Правильно говорят, что деньги развращают человека. Но шанс получить быстрых и бесплатных денег развращает мгновенно.

Весь следующий день я провёл в одном из зданий города, где меня ждал представитель Ганзейской торговой лиги. Я до самого вечера составлял отчёт об исследовании третьего яруса, указав логова тварей и подчеркнув, что с магическими светильниками вниз соваться не стоит: слишком много болотников и слизняков, они агрессивно реагируют на магический свет. Представитель лиги поблагодарил меня за подробный отчёт и уверил, что уже к осени лига начнёт приготовления по открытию представительства в Трайске, и к следующей весне обязательно закончит.

После — я заглянул в ратушу и отправил сообщение в Трайск, для Утары, чтобы знала точную дату моего приезда.

Остроухая весь день просидела в отеле вместе с трёхмесячным сыном, никуда не выходила. И наслаждалась доступной ей роскошью. Эта сука, пока я разбирался с делами и устраивал своё будущее, заказала всякой жратвы, притом многую только попробовала, даже есть не стала.

— Ты когда ушёл, слуга пришёл. Назвал меня твоей спутницей, — кокетливо хихикнула та, состроив мне глазки. — Сказал, что отель почтёт честью исполнить мои просьбы. Ну я и попросила.

Я раздражённо потёр переносицу. Мне ещё по возвращении доложила работница отеля, мол, отель горд обеспечить моей спутнице комфортное пребывание. Я уже тогда объяснил, что произошла ошибка, и она не моя спутница — и попросил, чтобы всё пересчитали и записали на мой счёт. Через неделю вернусь и оплачу. Работница понятливо кивнула и спросила, нужна ли мне помощь. Я покачал головой в ответ.

В Трайск мы приехали за несколько часов до закрытия на ночь города — но в гильдии свободных торговцев меня уже дожидалась остроухая девка с магической печатью на шее. Утара заранее наняла носильщика с тележкой, все мои вещи быстро переместились из здания гильдии в дом.

— Кормилица должна прийти скоро, хозя… господин, — поправила сама себя девка, я даже не успел потянуться к кинжалу.

— Лошади?

— Две ездовых и вьючная, ждут завтра у северных ворот, — Утара показала на приготовленные мешочки со снедью. — На два дня, как и просили. Корм для лошадей дадут.

— Молодец, — я довольно закивал.

— Ей вообще можно доверять? — спросила остроухая женщина, прижимая сына к груди. — Не твоей рабе, кормилице.

— Вот придёт, там и узнаем.

— А если она дрянь, а не разумный? Что, если я откажусь оставить ей сына?

— Возьмёшь его с собой.

— В холод? — запротестовала женщина.

— Есть второй вариант, — я раздражённо махнул в сторону окна, намекая на улицу. — В городе найдётся парочка широких проулков. Отыщешь подходящее место.

Я не собирался что-то говорить или выяснять отношения — времени на это нет. И желания. Я показал женщине вторую комнату для слуг, полностью пустую. Сможет жить в ней, а пока не накопит денег на мебель — поспит вместе с Консервой. Утара безропотно приняла свою участь. Одноглазая так же противиться не стала, поблагодарив за крышу над головой.

Заказанная осенью мебель стояла в моих комнатах: сундук, кровать, прикроватный столик и шкаф для одежды в спальне; и письменный стол, парочка стульев, стеллаж для книг и шкаф для всякой мелочи в кабинете. И там же стоял небольшой квадратный комодик, размерами чуть больше сорока сантиметров, на высоких деревянных ножках. На его поверхностях мерцали печати и руны.

Я с удовольствием повесил в шкаф два комплекта одежды из шкур манула, убрал прочую одежду и поставил внутрь два запасных посоха: один старый и простой, второй созданный зимой и не привязанный. В сундук я спрятал оболочку розовых коробочек, мешочки с тёплым компотом и их кожицу, две пустых половинки микла и сотню бодрящий яиц хитца.

Двадцать одна книга аккуратными радами встала на полки стеллажа в кабинете. Двадцать вторая, огромный фолиант, единственная на весь мир копия дневников и записей магоса Фласкара Агисароса — её я спрятал в защитный комодик, вместе с двумя ядрами хитца в квадратных коробочках.

Полчаса — именно столько понадобилось, чтобы разложить по местам малочисленные пожитки. И это хорошо, что малочисленные: незачем привязываться к вещам, они лишь инструмент достижения цели, а не самоцель.

Я закончил с вещами и объяснил Утаре про четыре небольших шкатулки с искусственными магическими камнями. Девка приказ поняла и обещала сходить к одному из местных магов, обсудить зарядку магических камней.

Вскоре пришла полноватая женщина-нутон с огромной грудью. Я сидел в гостиной и потягивал горячее вино, Утара с одноглазой заканчивали готовить ужин. Утара провела кормилицу в гостиную.

— Ой, господин, так это ж к вам зробить-то? — кормилица аж подпрыгнула от удивления.

— Ближайшие дни, а там уже обсудишь не со мной, — я показал на одноглазую.

— Так вы не уволнуйтесь, господин. Всё взроблю как правильно. Вы ж, это… — женщина замялась, аккуратно посмотрев мне в глаза. — Вы ж этот, как его… магессор, да? Это ж вас граф пригрел в городе?

— Магессором я был несколько месяцев назад. Сейчас я магос.

Кормилица удивлённо захлопала глазами, не понимая услышанного. Я молча пальцем показал наверх, намекая, что магос выше будет.

— Ну так вы не уволнуйтесь, всё взроблю, — кормилица поклонилась мне, согнув спину под прямым углом. У стоявшей рядом с ней одноглазой сначала аж перехватило дыхание, та жадно стрельнула в мою сторону взглядом. Кормилица повернулась к остроухой. — Ну где малец-то?

— Ты умеешь…

— Умею, — усмехнулась кормилица, обхватила свою широкую грудь руками и легонько потрясла. — Ток своих-то семерых кормила. Четырёх боги призвали, а трое дюже крепкие. Сейчас, вот, дочу кормлю, месяц ей. Умею.

— Город ворота открывает в шесть. В пять приходи за ребёнком. Принесёшь обратно через день, поздним вечером, — сказал я, не дожидаясь решения одноглазой. И протянул кормилице десятку золотых королевства, хотя та договорилась с Утарой на золотой.

Кормилица при своих габаритах мышкой подскочила и аккуратно приняла монеты. Она раскланивалась в благодарностях за моё доброе сердце, этих монет надолго хватит, но я показательно пригубил вина. Кормилица намёк поняла и поспешила уйти, пообещав ровно с пятым ударом колокола быть под дверью дома.

— Ты говорил, что у тебя дом здесь, — с жадным, томным придыханием говорила одноглазая. — Но граф пригрел?

— Покровительство. Этот дом принадлежит городу, но сейчас он мой. В этом городе повесят любого, кто посмеет мне навредить.

— Великий Таксатон, — прошептала одноглазая, прикрыв рот ладонями. И чуть поклонилась мне. — Меня боги вели к тебе, вот что случилось. Тут, — она взглядом проскользила по стенам гостиной, — мой сын тут вырастет, я… всё будет хорошо у нас.

Я подавил рвотные позывы и отвернулся, продолжая рассматривать языки пламени в камине. Это гораздо приятней, чем выслушивать жадный бред.

На следующий день мы к вечеру прискакали к нужному месту. Светлого времени оставалось не очень много, следовало торопиться. Напоили лошадей, оставили в вёдрах зерно и двинули к макире. Снег во многих местах ещё не стаял.

Одноглазая шла за мной уверенно, хоть и не понимала, чего и как ей делать. Я отвечал, что она на месте всё увидит. Ноги женщины остановились в сотне метров от скверны. Ветер покачивал ветвями искривлённых деревьев и толстыми гибкими ветвями фласкарцев. В глубине макиры вяло махали крыльями Шласирские бабочки скверны, похожие на высушенные от голода крохотные птеродактили, в тёплое время летающие стаями — сейчас же шласиры летали по одной, да и количества тварей из-за холода уменьшилось до статистической погрешности.

— Работать отказываешься? — спросил я у женщины.

— Ты собрался зайти?

— И выйти. Поторапливайся, у нас не больше часа, прежде чем темнеть начнёт. У нас час, чтобы тебе всё объяснить. Не поймёшь — сугубо твои проблемы, — я пошёл дальше. Остроухая сглотнула и нерешительно отправилась следом.

Сначала я минут десять ходил в пятидесяти метрах от начала скверны и срассматривал ивовых фласкарцев, окопавшихся древней. И с таким же умным видом объяснял, как по расположению веток различить неагрессивную особь. Женщина смотрела на меня как на идиота, услышав про неагрессивные порождения, но едва не закричала, когда я спокойно зашёл вглубь скверны и погладил шершавый ствол фласкарца.

— Шласиры к фласкарцам не подлетают ближе двадцати метров. Сначала надо найти фласкарца, растущего близко к началу скверны. Вот как этот, в пяти метрах. Потом надо понять, что он относительно безопасен.

— Относительно? — подрагивающим голосом спросила женщина.

— Ошибёшься во время добычи микла — умрёшь. Но я буду учить тебя на полностью безопасном фласкарце.

Я ещё раз погладил древня и принялся аккуратно раскапывать землю около корней апельсинового цвета. Одновременно с этим я гладил корни и рассказывал одноглазой, что и как делать, как определять якобы безопасность древней и как вести себя в скверне. Я не замолкал, заваливая остроухую подробностями, чтобы её мозг обезумел от информации.

Одноглазая вскрикнула, когда фласкарец поднялся из земли и перешёл на новое место, где извилистыми живыми корнями окопался в землю и замер. Я поднял с земли микл и аккуратно откинул его за пределы скверны, он подкатился к ногам женщины.

— Следующие полчаса фласкарец безобиден. Рубить корни не следует, веткой по голове получишь, но из-за повреждённых волосков атаковать не станет, — я погладил древня и показал на микл. — Их я разрешаю добывать два в неделю, чтобы не обвалить рынки. К осени здесь появится представительство Ганзейской торговой лиги, будешь продавать им. Из заработанных денег берёшь себе десятую часть, остальное моё.

— А… они… а… — от шока и удивления одноглазая глупо открывала и закрывала рот, безуспешно пытаясь подобрать слова.

— Один микл, на имперские монеты, стоит двести пятьдесят золотых.

— Пятьдесят в неделю⁈ — проорала баба, руками схватившись за голову и с хлюпаньем грязи и снега упав на колени. — Так я же… Пятьдесят в неделю… А…

— Мне ещё с графом надо встретиться. Время уходит, — грубо сказал я, стараясь достучаться до сознания одноглазой. Сработало, она подскочила, отряхнулась. И глубоко вздохнула.

— Надо клятву души, да? — спросила та. Я кивнул. — Да я готова каждый день сосать у тебя за эти пятьдесят монет. Я шлюхой твоей стану, хочешь?

— Мне нужна клятва от тебя. Этого достаточно.

— За это только клятва? Да это…

— Не обольщайся. Ты деньги мне будешь приносить. Мои исследования стоят дорого. Давай быстрей, подходи, время уходит. Если будешь действовать быстро, то сможем ещё одного такого фласкарца найти, — я чуть повысил голос на последней фразе. Одноглазую передёрнуло, она согласно закивала и начала подходить к скверне. Но в десяти метрах остановилась, косясь на меня и древня. — Боишься? Правильно, если не бояться, то можно совершишь ошибку. Но подойти надо. «Рывок» знаешь? — та кивнула. — Тебе до фласкарца ровно девять метров и сорок три сантиметра. Давай тремя «Рывками», сразу.

Одноглазая покачалась, переминаясь с ноги на ногу и опасливо поглядывая на фласкарца. Лишь мой громкий хлопок в ладоши растормошил бабу. Она глубоко вздохнула, что-то нечленораздельно вскрикнула. Подошва её ботинок вдавилась в землю, одноглазую бросило вперёд на три метра, потом ещё, и ещё.

Она остановилась в полуметре от фласкарца с раскинутыми в стороны руками и безумной улыбкой на лице.

— Я сделала это, сделала. Я…

С противным скрипом толстая ветка опустилась на голову одноглазой, с хрустом проламывая череп и вдавливая голову в тело. Мне на лицо попало несколько красных капель. Мгновение, тело оплела другая ветка и мешком с мусором закинула в раскрывшийся вертикальный зёв, закрывшийся с чавкающим звуком.

Я устало вздохнул и аккуратно смахнул красные капли с лица. Наверно, ещё полгода назад я бы сказал «Тупая алчная шлюха» или что-то подобное, а сейчас на обдумывание смерти одноглазой даже извилины напрягать не хотелось. Умерла? Ну и спасибо: и количество проблем в моей скверной жизни уменьшила, и впервые хоть что-то полезное сделала.

Я снял с пояса сумку со свитками и выбросил её в скверну. Она мне не пригодится, как и свитки в ней: их не продать, да и зачем они теперь, когда гримуар есть?

Я вернулся к лошадям и быстро поставил лагерь, а утром так же быстро собрал. Лошади накормлены и напоены, и готовы к переходу до самого города. Я лишь ненадолго вернулся к скверне. Сначала разломал добытый вчера микл и попробовал желеобразное содержимое, вкусное и сладкое, как сливочное мороженое с орехами и шоколадом. Вскоре вчерашний фласкарец вытащился из земли и перешёл на новое место. Оставив микл. Ножны кинжала с лёгкостью проломили скорлупу, я почувствовал аромат и поморщился, но заставил себя зачерпнуть пальцем желе, закинуть в рот и проглотить. По глотке прошлось чуть освежающая мятой волна с отчётливым арбузным вкусом.

— Ты её не узнала? — спросил я у Утары утром следующего дня, собираясь на приём к графу.

— Нет, — искренне ответила девка.

— Жена Галиса, — на моё объяснение Утара сказала, что никто из группы не виделся с жёнами тех авантюристов. — А ты знаешь, что это именно они подначили вас четверых на меня напасть? Это они запудрили мозг Каиру, что я, якобы, убил ту хозяйку магазина и обманул кристалл.

Я без особых подробностей объяснил, как и чего делали авантюристы, не забыв вскользь упомянуть о существовавшей клятве моей защиты. Утару пробили слёзы. Она закрыла лицо руками и горько зарыдала, прислонившись плечом к стене и сползя на пол.

На кухонном столе лежали стопки в десять и пятьдесят золотых королевства. Десятку девка передаст кормилице, за доставленные неудобства, что той пришлось ещё одну ночь присматривать за чужим ребёнком. Его Утара отнесёт в церковь вместе с полтинником золотых — мне в доме этот ребёнок не нужен, и нет желания возиться с ним, а пятьдесят золотых заставят церковников молча принять его в невольники.

В твердыне графа Раний, сидя в главном зале в широком троне, поздравил меня с титулом магоса и спросил об официальном покровительстве. Я с удовольствием согласился, и скоро на трёх экземплярах длинных свитков подставились две подписи с вкраплением частичек нашей маны. Один мне, второй Ранию, третий — в столицу. Чтобы все знали о достижении графа, и что Трайск не на словах поддерживает отторгнутую от королевства жемчужину.

Для меня официальное покровительство значило не меньше, чем для графа или города. С сегодняшнего дня я мог получить аудиенцию у Рания в любой момент; мог пользоваться услугами графской и городских конюшен с выбором экипажа, телег или карет, и за всё заплатит город; да мог не платить в ресторанах, обычных мастерских, ателье и магазинчиках, выставляя счёт городу или графу. Последние два пункта меня не интересовали, я не хочу быть никому должным, но пункт с аудиенцией может пригодиться.

Мы с Ранием прошли в знакомую комнату, где говорили о щепетильных вещах. Сначала Раний аккуратно спросил, известно ли мне что-нибудь о начавшейся недавно войне на северном континенте. Я в ответ хитро улыбнулся.

— Почему же ты мне не сказал?

— Не знаю, как бы вообще помогли тебе эти сведенья, но мне распространяться нельзя. Это работать себе в убыток.

— Говоришь как торгаш, Ликус, — Раний выдавил нервный смешок и пригладил густые чёрные волосы, спадавшие к плечам. — Что лига откроет у меня своё представительство — ты тоже это знал?

— Не наверняка. Только недавно выяснилось, что представительству быть, — Раний только хотел что-то сказать, но я остановил его жестом руки. — Процветание твоей семьи и города мне важно.

— Это я знаю и благодарен тебе, — граф прислонил ладонь к груди. — Я не спроста завёл разговор с войны. Весной я рассказывал, что к концу лета школа Русира вернётся в город. Как думаешь, получится ли связать её и лигу? Я всё думаю разрешить школе продавать в лигу готовые свитки и наргодат, но нужно ли?

— Нужно? Ты обязан это сделать. Даже продажа магической бумаги и чернил в лигу окупится с лихвой, вы все заработаете непомерные деньги. Война потребует работы на износ многих магических мастерских: кувшины и амфоры с сохранением продуктов, простенькие наргодат для кипячения воды и вызова огня. За изготовленные в школе Русира наргодат ничего не скажу, но готовые свитки лига купит с удовольствием. Главное, чтобы старый князь с Фраскиска тебе палки в колёса не вставлял.

— Он больше не будет, Ликус. За него не переживай, — Раний махнул рукой, его прямой цепкий ястребиный взгляд на мгновение смягчился. — Молодой князь получил преференции от короля. Что-то эдакое сделал старый князь. Наверно, ты знаешь, — с лёгкой ухмылкой закончил говорить Раний.

— Аванпост в руинах Баскара, — ответил я и сам ухмыльнулся.

Раний объяснил, почему не стоит больше бояться князя и его козней. Он пытался остановить Рания из необходимости. Ни один сюзерен не допустит кратно увеличившейся силы и влияния своего вассала — это внесёт дисбаланс в отношениях с другими вассалами. Именно поэтому князь старался остановить меня и графа. Но теперь, получив торговые преференции в столице и поставив в королевском совете марионетку из своих родственников, князю нет смысла бояться усиления Рания. Наоборот, теперь князю выгодно иметь сильных вассалов, чтобы ещё больше укрепить свою власть в столице. А если при этом из столицы уедет свободная школа рун, тем самым ослабив короля — то он даже поможет с переездом.

И ещё, как сказал Раний, князь в ближайшие года будет занят происходящим в столице, чтобы обращать внимания на Трайск. Именно поэтому Раний впервые почувствовал себя полноправным властителем города. Прошлый глава гильдии с позором покинул пост и уехал из города, а нынешний негласно и всецело предан Ранию. В доказательство граф передал послания, отправленные в местную гильдию на моё объявление. Их я попросил сжечь. Все они содержали издевательства.

— Осталось обсудить последнее, — неуверенно произнёс граф. — Не обсудить, нет. Я же обещал тебе рассказать о слухах. Только прошу тебя обещать мне снисхождение. Своим сказанным я нарушу священный договор. Я прошу тебя о милости и не воспринимать мои слова нарушением.

— О чём ты вообще говоришь? Какой мне смысл считать тебя…

— Это очень серьёзные слова, — Раний впился в моё лицо сверлящим взглядом. — Ты понимаешь, что я…

— Какой смысл мне обвинять разумного, кто родовой клятвой мне обязан?

— Ликус, пойми меня…

— Ты несёшь чушь, — я раздражённо взмахнул руками и потёр переносицу. Лишь спустя долгие секунды поднял правую руку ладонью к Ранию. — Вот моя правая рука, раз ты мне не доверяешь.

— Доверяю. Тебе как никому другому, ты многим мне помог. Но то, что я скажу — это кощунственно, — последнюю фразу Раний прошептал, сложив ладони лодочкой и прикрыв рот. Раний долго так просидел, прежде чем провести ладони до подбородка, как бы сбрасывая с сознания нерешительность. — Прежде чем я начну, ответь. На вашем острове у тебя есть враги?

— Они есть у всех. И у меня тоже. Просто я не знаю их точного поголовья.

— Их либо много, либо они очень могущественны, — Раний покосился на дверь, задумался, и решительно встал с кресла.

— За дверью никого нет. Лейтенант стоит в одиннадцати метрах по коридору, за стенами пусто, — сказал я, применив «Обнаружение жизни».

— Удобная вещь, «Чувство магии», — с лёгкой ноткой зависти проговорил Раний и глубоко вздохнул, собираясь с мыслями. — У меня добрый приятель в столице в… неважно. Я даже не знаю, как подступиться, — Раний что-то прошептал себе под нос и уверенно посмотрел мне в глаза. — Пять лет назад в церковь пришло сообщение. Не известно, кто его доставил, и в какую именно церковь оно пришло первым. Но суть мой приятель выяснил. В нём кто-то заверял, что осенью в нашу жемчужину прибудет… дракон в облике ксата.