Шайтан Иван 7.

Глава 38

Князь Воронцов, командующий Кавказским корпусом, был раздражён до крайней степени. Причиной тому был набег Абдулах-амина — дерзкий, хорошо спланированный и, что всего обиднее, во многом удавшийся.

Исполнение его, возможно, и не было идеальным, но оказалось достаточно хорошим, чтобы нанести Сунженской линии значительный ущерб. Были разграблены Синявино, несколько мелких укреплений и постов, серьёзно пострадали три станицы. В довершение всего горцы осадили саму крепость Грозную. Точные потери ещё не подсчитаны, ущерб не оценён, но масштаб ясен и без цифр. Пусть нападение в итоге отбили быстро, а противнику нанесли чувствительные потери, — это не смягчало главного: сокрушительного удара по репутации самого Воронцова.

В памяти невольно всплывали обрывки разговора с графом Ивановым-Васильевым, который не раз намекал на необходимость усилить именно участок под началом генерала Головина. Логика была железной: слабое место и привлекает удар. Но Головин мер не принял, и вот результат — Абдулах-амин проломил оборону в нескольких местах, нанеся войскам линии чувствительное поражение.

Ситуацию усугубляло одно, самое неприятное обстоятельство: всё это произошло накануне визита наследника престола, цесаревича Александра, чей приезд ожидался в середине сентября. Воронцов уже получил предписание усилить охрану в местах пребывания высокого гостя. А что он имел теперь? Взбудораженное местное население, воодушевлённое пусть и небольшими, но победами Абдулах-амина. Для князя, вступившего в командование корпусом всего два месяца назад, ситуация складывалась более чем неблагоприятно. Сроки его командования не могли служить оправданием — разве что небольшим смягчающим обстоятельством.

Особо горькой иронией казалось ему то, что правый фланг, где начальствовал генерал-лейтенант Мазуров, отделался лишь стычками с мелкими бандами, а участок, контролируемый отдельным пластунским батальоном, и вовсе отличался образцовым порядком. Даже здешние черкесы, настроенные дружески, участвовали в недавних операциях батальона в Дагестане и Малой Чечне. Контраст был разительным.

Набег вскрыл множество недостатков и упущений, которые теперь требовалось срочно исправлять. В дополнение ко всему замечена нездоровая активность турок в Армянской области. Они не решались на полноценное вторжение, но мелкие банды регулярно нападали на приграничные селения. Князь Воронцов сидел за столом, заваленным бумагами, в которых нужно было разобраться и наложить резолюцию. Он мысленно тонул в этом ворохе проблем и отчётов. Тяжело вздохнув, он взял первую попавшуюся бумагу и погрузился в чтение.

***

На третьи сутки, без особой спешки, мы добрались до Тифлиса. Остановился в гостинице «Астория». Первым делом смыл с себя дорожную пыль и переоделся в повседневную форму, которую предусмотрительно захватил мой ординарец Аслан. Его забота и дальновидность были для меня надёжной стеной, за которой я мог отдохнуть, не думая о бытовых мелочах.

Подумав, решил не являться к князю Воронцову с дороги, отложив визит на завтра. Отправил Пашу с бумагами в канцелярию, наказав сдать их под роспись — никак иначе. Сам же направился в жандармское управление, чтобы отправить в штаб генералу Дубельту краткий отчёт о недавних событиях. За мной числилась обязанность докладывать ему обо всём значительном, давая свой анализ, и отвертеться было невозможно.

В управлении я попросил доложить о моём приходе начальнику. Дежурный, ненадолго удалившись, быстро вернулся. — Прошу, господин полковник, начальник ждёт вас.

В кабинете меня встретил жандармский полковник в голубом мундире, на котором красовались ордена: Владимир четвёртой степени, Анна третьей степени и Станислав третьей степени с мечами. При моём появлении он вышел из-за стола.

— Здравия желаю! Командир отдельного пластунского батальона, полковник граф Иванов-Васильев, — отрекомендовался я по уставу.

— Здравствуйте, Пётр Алексеевич. Полковник Барович, Юрий Германович, начальник управления. Не удивляйтесь, я с вами давно знаком заочно — не по любопытству, а по служебной необходимости. Так вышло. Рад личной встрече.

Барович, лет сорока пяти, с мягкими, почти профессорскими манерами, смотрел на меня умными, проницательными глазами.

— Чем вызван ваш визит в Тифлис? — По предписанию командующего корпусом явиться к нему немедленно. Причины мне неизвестны. — Так… — Барович на мгновение задумался. — Вероятно, это связано с приездом цесаревича Александра. — Цесаревич на Кавказе? — искренне удивился я. — Вы, вижу, не в курсе: в середине сентября ожидается прибытие его императорского высочества. Мы получили массу указаний по обеспечению его безопасности, а тут такие неприятные события… Князь Воронцов пребывает в сквернейшем расположении духа. Должны прибыть генерал Мазуров и ваш атаман. Подполковник Булавин уже здесь. И что важнее, есть новости по делу генштабиста.

— Насколько они серьёзны, Юрий Германович? — Я не мог скрыть интереса. — Об этом доложит полковник Желтов. Он плотно занят этим вопросом и кое-что выяснил. Просил о встрече завтра. Так что все заинтересованные лица соберутся здесь, и вы всё узнаете, — предложил жандармский полковник.

— Отлично. Завтра с утра на приём к князю, а затем сразу к вам. И ещё, прошу отправить мой пакет вашей почтой. Заметил, как Барович незаметно посмотрел, кто получатель, когда принимал пакет.

Процедура повторилась. Барович при мне опечатал пакет сургучом, сделал пометку «Весьма срочно» и передал дежурному.

Уже под вечер, спускаясь в ресторан гостиницы, я встретил подполковника Булавина. — Добрый вечер, Пётр Алексеевич! — Здравствуйте, Максим Сергеевич! Не присоединитесь? — пригласил я его к своему столику.

Булавин, сделав заказ, сразу перешёл к делу: — Вы, конечно, в курсе последних событий? — В общих чертах — да. А вы можете добавить какие-то детали? — Что именно вас интересует?

В этот момент подошёл официант, и разговор прервался. — Давайте сначала поужинаем, Максим Сергеевич, — предложил я, — а потом поднимемся ко мне, выпьем чаю. — С удовольствием! — Булавин с видимым аппетитом принялся за еду.

Тем временем Тифлис окончательно погрузился в вечерние сумерки. Центральные улицы, освещённые фонарями, были полны гуляющей публики; из открытых дверей кофеен и ресторанов доносился оживлённый гул. Эта картина мирной, спокойной жизни действовала умиротворяюще.

Поднявшись в номер, мы удобно устроились в креслах с чашками ароматного чая. — Ваш вызов, Пётр Алексеевич, не случаен, — начал Булавин. — Полагаю, князь Воронцов намерен просить вас усилить охрану цесаревича. Тот прибывает в середине сентября и, думаю, непременно пожелает ознакомиться с вашей базой и батальоном. Насколько мне известно, вы близко знакомы с его императорским высочеством и даже, можно сказать, дружны.

— Вы весьма осведомлены обо мне, Максим Сергеевич. — Что вы, Пётр Алексеевич! Наше местное общество, хоть и с опозданием, но всё же знакомится со столичными сплетнями. Мир не без добрых людей, — усмехнулся Булавин. — А вы стали фигурой довольно заметной. Благосклонность императора, покровительство графа Бенкендорфа и самого цесаревича… Кого угодно впечатлят. Я уж не говорю о вашей супруге — ни для кого не секрет, чья она дочь. Как, по-вашему, должен реагировать на всё это простой дворянин из захолустного городишки? Молчите? То-то и оно… Зависть, обида на вселенскую несправедливость — обычные чувства.

— Надеюсь, вы лично, Максим Сергеевич, не испытываете ко мне ничего подобного? — рассмеялся я. — Вам смешно… — задумчиво и с лёгкой грустью произнёс Булавин. — Нет, пожалуй, не испытываю. Разве что самую малость. Я, знаете ли, тоже не без слабостей, и ничто человеческое мне не чуждо. Но довольно о личном. Князь Воронцов просто взбешён из-за успешного набега горцев. Полный разгром и уничтожение нашего отряда, разорение станиц и осада Грозной серьёзно подрывают авторитет Воронцова. Если бы не визит цесаревича, то можно было бы как-то смягчить, лишнее не сообщать, а нужное выделить в нужном свете. Ну вы сами знаете, Пётр Алексеевич, как всё это делается. Цесаревич, несмотря на неспокойную обстановку, всё равно будет настаивать на посещении тех мест и, не дай бог, полезет в какую-нибудь заваруху. Вот князь Воронцов будет просить вас охранять цесаревича и останавливать от совершения необдуманных поступков.

— Вы говорите со мной об этом с подачи вашего начальника, Максим Сергеевич?

— Нет, конечно, Пётр Алексеевич. Это чисто мои измышления по данному вопросу. Другие варианты не столь важны. Князь долго ждал подобного места службы. Он боевой генерал и может принести много пользы будучи командующим Кавказского корпуса. И не ошибусь, если моё начальство будет оказывать поддержку ему. Князь весьма разумен и не похож на бездушного солдафона.

— Да, вы правы, Максим Сергеевич, согласен с вашей оценкой генерала. Посмотрим, что покажет завтрашний разговор.

— Надеюсь, Пётр Алексеевич, вы сможете понять и поддержать князя. Учитывая ваши возможности, это вполне возможно сделать.

— Боюсь вы переоцениваете меня, Максим Сергеевич. — улыбнулся я в ответ.

Уверенность в том, что беседа ведётся с подачи Баровича стала очевидна. Ранним утром я вошёл в приёмную командующего Кавказским корпусом, адъютант узнал меня.

— Здравствуйте, ваше сиятельство. Генерал ожидает вас. — Он быстро исчез за дверью кабинета. Открыв дверь, жестом пригласил меня войти.

— Здравия желаю, ваше высокопревосходительство! — Я чётко поприветствовал генерала.

— Здравствуйте, Пётр Алексеевич! — Лицо князя выражало искреннюю радость. Он подошёл ко мне и протянул руку для пожатия.

— Ознакомлен о вашем участии в отражении набега Абдулах-амина. Весьма впечатлён и обрадован тем, что на линии существует формирование, способное на такие дела. Действия вашего батальона не дали возможности захватить Грозную. Даже боюсь представить последствия этой катастрофы. — Нахмурился Воронцов.

— Ваше высокопревосходительство…

— Оставьте, Пётр Алексеевич, — поморщился Воронцов.

— Фёдор Иванович, вы слишком драматизируете ситуацию, — поправился я.

Воронцов тяжело опустился в кресло и жестом пригласил меня занять противоположное. Приказав адъютанту распорядиться насчёт чая, он замолк, дожидаясь, пока накроют низкий столик. Лишь сделав первый глоток, генерал поднял на меня взгляд, ожидая продолжения.

— Набеги горцев были, есть и будут, — начал я. — Вопрос в том, как мы на них отвечаем. Я уже докладывал его величеству о своих соображениях, и результатом стал именной указ, расширяющий мои полномочия. Я являюсь сторонником более гибкого установления контроля на Кавказе.

— То есть, вы предлагаете отказаться от карательных экспедиций в ответ на вылазки? — уточнил Воронцов.

— Отнюдь, нет, Фёдор Иванович. Ответ должен быть жёстким, но адресным, а не мазать всех одной краской. И уж точно не стоит бездумно взваливать на себя вину за все грехи прежних командующих и с покаянной головой ожидать все кары небесные. Ваша задача — принять сложившуюся ситуацию как данность и выработать твёрдый план действий. План, который обеспечит спокойствие на Кавказе и позволит мирно подвести местные народы под руку империи. Простите мой менторский тон, я, кажется, увлёкся.

Воронцов смотрел на меня по-новому, будто открывая с неожиданной стороны.

— Что вы, Пётр Алексеевич, продолжайте! — с искренним интересом сказал князь. — Подход более чем любопытный.

Наша беседа затянулась больше чем на час. Воронцов слушал внимательно, временами делая пометки в тетради и задавая точные, проницательные вопросы.

— Что ж, мысли чрезвычайно интересные, — подвёл он черту. — Нам необходимо встретиться ещё и обсудить всё обстоятельнее. А теперь — о главной причине вашего визита, Пётр Алексеевич. К нам прибывает с ознакомительной поездкой цесаревич Александр. Мне известно, что вы дружны с его высочеством… — Воронцов многозначительно посмотрел на меня. — И потому я хочу попросить вас: усильте его охрану вашими пластунами и, если возможно, оградите его высочество от необдуманных шагов.

— Разумеется, Фёдор Иванович. Можете быть спокойны. Я приложу все усилия, чтобы и охрана была надёжной, и настроение у цесаревича было конструктивным.

— Признаться, Пётр Алексеевич, я не перестаю удивляться вашему дару, — задумчиво произнёс Воронцов. — Вы, несмотря на происхождение, начали с самых низов и за кратчайшее время достигли таких высот. Честно говоря, в вашем присутствии, порой, чувствую себя дремучим солдафоном. Я всегда был далёк от светских радостей. Сперва не было возможностей, а когда они появились — пропало всякое желание, — он грустно усмехнулся. — Но довольно о грустном. На днях состоится совещание по поводу визита цесаревича, где нам волей-неволей придётся обсуждать и последние неприятные события. Ваше присутствие там необходимо. На сегодня свободны, полковник. До встречи.

Наконец то освободившись, отправился в жандармское управление, с нетерпением ожидая новостей по вопросу о генштабисте. В кабинете начальника управления меня ожидали Барович и Булавин.

— Здравствуйте, господа! Простите, немного задержался. Генерал потребовал полного отчёта о действиях батальона.

— Присаживайтесь, Пётр Алексеевич. Ожидаем прихода полковника Желтова, — сообщил Барович.

Минут через пять дверь кабинета отворилась, и на пороге появился офицер в безупречно сидящем пехотном мундире. На груди — орден Святой Анны третьей степени с мечами и Станислав третьей степени. К эфесу сабли была прикреплена анненская темлячная лента. Он был красив той брутальной, воинской красотой, что нравится женщинам: аккуратные усы, цепкий холодный взгляд, уверенные движения.

— Здравия желаю, господа, — произнёс он, быстрым взглядом окинув меня, а затем остановившись на Баровиче.

— Полковник Желтов Яков Елизарович, начальник первого отделения штаба корпуса. А это полковник граф Иванов-Васильев, командир пластунского батальона. — Представил нас Барович.

Желтов заметно расслабился.

— Рад знакомству, ваше сиятельство. Много наслышан о вас.

Я вежливо поклонился в ответ.

— Яков Елизарович, можете не стесняться присутствия графа. Он один из первых заподозрил неладное и был инициатором начала расследования этого дела.

— Что ж, это всё меняет, — Желтов кивнул. — Пожалуй, начну с самого главного, опуская незначительные подробности. После отработки всех офицеров, подходящих под заданные рамки, у нас осталось три кандидата на роль предателя: полковник Вихров, подполковник Новиков… и последний — я.

Он сделал паузу, давая нам осознать сказанное.

— Но два дня назад произошло событие, которое, на мой взгляд, ставит всё на свои места. Пропал подполковник Новиков. Он проходил по интендантской службе в отделе снабжения войск фуражом. До этого я тщательно его проверял — ничего порочащего не обнаружил. Даже масштабная ревизия не выявила грубых нарушений. Напротив, его отметила комиссия, и он был повышен в должности. За три с половиной года службы на Кавказе он сделал хорошую карьеру.

Желтов помедлил, выбирая слова.

— Мои изыскания, видимо, не остались незамеченными. Сведения о негласной проверке просочились в офицерскую среду и вызвали настороженность. А тот факт, что к делу подключились жандармы, и вовсе посеял тихую панику.

— Итак, как именно пропал подполковник? — уточнил Барович.

— Позавчера он не явился на службу без предупреждения. А вчера его денщик доложил, что Новиков уехал, не сказав ни слова, и с тех пор о нём ни слуху ни духу.

Барович задумчиво покачал головой:

— Одного невыхода на службу, конечно, мало для обвинения в предательстве. Что ещё вы о нём знаете, Яков Елизарович?

— Выпускник академии Генштаба. Начинал в пограничной страже на западе, но был тяжело ранен в ногу… Отстранили от строя, и он согласился на перевод по интендантской части в Кавказский корпус, где получил звание подполковника.

— А каков он был по характеру? — спросил Булавин.

— Человек замкнутый, держался особняком. С сослуживцами почти не сходился. Говорили, что ранение и хромота его изрядно надломили. Холост, постоянных связей с женщинами не замечено. Из наград — Станислав третьей степени. Из семьи — лишь старший брат, служит в судебном ведомстве в Самаре.

И при всём при этом он имел доступ к важной информации? — вновь вклинился Барович.

— Именно так. Он работал с данными о маршрутах, сроках движения и прочими деталями нашей транспортной линии. Доступ был ограниченный, но весьма обширный. При определённой сноровке он мог добыть и больше. К тому же, по долгу службы он постоянно контактировал с местными, закупая фураж. Идеальные условия для вербовки или для утечки.

— А что вы можете сказать о полковнике Вихрове? — поинтересовался Барович.

Желтов слегка пожал плечами, как бы отмахиваясь от самой возможности подозрений.— Офицер штаба. Исполняет обязанности одного из заместителей начальника, ведает учётом и планированием. Служака, что называется, от Бога. Семья у него в Тифлисе — жена, дочь, сын. Всё чисто. Подозревать Вихрова… даже нелепо.Он сделал паузу, его взгляд стал тяжёлым.— Что же касается последнего человека, в нашем кругу подозреваемых, то остаюсь я, господа. Как начальник канцелярии, обладаю доступом ко всем секретным документам. Что делает меня одновременно самым информированным и самым подозрительным. Исключая информацию о транспортных маршрутах и перевозках. Они не находятся в моей компетенции.

В кабинете повисло неловкое молчание, которое прервал я. — Яков Елизарович, а комнату подполковника Новикова вы осматривали?

— Зачем? — полковник недоумённо поднял брови. — Денщик доложил: вещи на месте. Уехал в служебной форме, на своём коне. Ничего с собой не брал. Кажется, всё очевидно.

— Тем не менее, я хотел бы её осмотреть, — настаивал я.

— Как пожелаете. Я пришлю к вам посыльного. Он проводит вас к офицерским казармам, на окраину города.

Поблагодарив его, я подтвердил, что буду ждать. Желтов крякнул, поднялся из-за стола. — Вынужден извиниться, господа, дела не ждут. Честь имею. И, щёлкнув каблуками, он вышел.

— Ну вот, — произнёс Булавин, едва за дверью затихли шаги. — Похоже, полковник уже нашёл себе козла отпущения. А вы что на сей счёт полагаете, Пётр Алексеевич?

Я медлил с ответом, в голове крутилась неуловимая мысль. — Не знаю. Слишком уж всё… гладко. Безупречный офицер вдруг бежит, не взяв даже носового платка. Это больше смахивает на спектакль. Объявить розыск, конечно, необходимо, Юрий Германович. И желательно успеть до визита его императорского высочества, — я нарочно упомянул цесаревича, чтобы придать делу высочайший приоритет.

Внутри всё сопротивлялось этой простой версии. Я не стал делиться сомнениями, лелея в душе тихую надежду: быть может, в жилище Новикова мне удастся отыскать ту самую неочевидную деталь, что прольёт свет на это странное исчезновение.

Обещанный посыльный прибыл примерно через час. Распрощавшись с жандармами, я вышел из управления на яркую, шумную улицу. — Здравия желаю, ваше высокоблагородие! Младший унтер-офицер Сивков. Приказано сопроводить вас до офицерских казарм. — Веди, унтер.

В сопровождении моих верных «гавриков», выстроившихся в боевой порядок, мы двинулись в путь. Ехать пришлось долго, почти на самую окраину города, где каменные лики центра сменялись глинобитными стенами и покосившимися заборами. Казармы уже виднелись впереди, когда у меня вдруг возникло острое, до дрожи неприятное чувство — ощущение пристального взгляда в спину. Чужого и тяжёлого.

Я обернулся.

И в тот же миг в левую половину груди врезалась огненная молния. Будто в тело вогнали раскалённый штык. Боль вспыхнула ослепительно и ярко, затмив на миг всё вокруг. Я не услышал выстрела — только заметил, как земля внезапно и неудержимо набегает навстречу.

Последней мыслью пронеслось: «Какая… глупая… смерть…»

И нахлынула густая, кромешная тьма.

Конец 7 книги.