В течение двух дней штаб разрабатывал и согласовывал первичный план действий на случай набега горцев. Свой замысел я изложил в общих чертах. Единственное, о чём сразу заявил прямо — действовать буду самостоятельно во главе мобильной группы из трёх, четырёх сотен моего батальона. Никаких сил усиления я не просил. Главное — чтобы другие подразделения надёжно прикрыли свои участки и были готовы к внезапным прорывам мелких партий.
— Пётр Алексеевич, а вы уверены, что обойдётесь без поддержки? — переспросил начальник штаба линии. — Может, как в прошлый раз, придать вам несколько казачьих сотен и драгун?
— Нет, Олег Сергеевич, — твёрдо ответил я. — Они будут только сковывать мои действия.
— Они вас? Или вы их? — удивлённо поднял брови Зубарев.
— Безусловно, они меня, — уверенно ответил я. — Не сомневайтесь. Потребность в значительном количестве фуража, несработанность подразделений и прочие, казалось бы, мелочи в походе оборачиваются большими проблемами. Я знаю возможности своих бойцов, а вести разномастное соединение — не лучшая идея.
— Что ж, пожалуй, вы правы, — после недолгого раздумья вздохнул Зубарев.
Генерал Мазуров вместе с атаманом, уточнили ещё несколько ключевых моментов, после чего генерал закрыл совещание. Осталось навестить подполковника Булавина и отправить очередной доклад генералу Дубельту по жандармской почте. Подъехав к управлению вижу, как передо мной провели под конвоем молодого офицера без погон. Его лицо мне показалось знакомым. Он шел ссутулившийся и какой-то весь поникший. Во всём виде обреченность и безнадёга.
— Что-то лицо мне его знакомо или показалось? — произнёс я, ни кому не обращаясь.
— Кажись, командир, пушкарь, когда при долине с горцами схлестнулись. — уверенно заявил Савва.
— Точно, он, командир. — подтвердил Паша. — Это чего он учудил, ежели его жандармы под арест взяли?
Заинтригованный я прошёл в кабинет Булавина.
— Здравия, Максим Сергеевич. — поздоровался я с Булавиным.
— Пётр Алексеевич, рад видеть вас. — встал из-за стола подполковник. Он стал подчеркивать нашу разницу в статусе после того, как узнал, что я являюсь обладателем именного, серебряного жетона. Ну и по званию я его обогнал.
— Прошу переслать мою почту — положил я пакет на стол.
— Сделаем. — Булавин достал печать с сургучом. При мне опечатал конверт и вызвал дежурного. — Отправить вне очереди с пометкой «спешно», «секретно».
— Слушаюсь, — дежурный вышел.
— Может чаю, Пётр Алексеевич? — предложил Булавин.
— С удовольствием. — ответил я.
Дождавшись, когда дежурный принёс чайные наборы и разлив чай в чашки удалился, я спросил у Булавина.
— Максим Сергеевич, а что это за арестованный, кажется, офицер?
Подполковник нахмурился.
— Вы правы, Пётр Алексеевич. Штык-юнкер Суворкин Виктор Николаевич. Командир полу батареи форта Градовка. Арестован за нанесение тяжких телесных повреждений штабс-капитану Жаботину, коменданту форта, и подстрекательстве к бунту. С ним арестованы двое с его батареи. –озабоченно произнёс Булавин.
— Прямо к бунту? — спросил я не верящим голосом.
— Признаться, грязная и мутная история, Пётр Алексеевич. Предстоит разбирательство, завтра следователь начнёт дознание.
— Максим Сергеевич, могу я поговорить с ним?
— Вы, можете, — усмехнулся Булавин. — Но в моём присутствии.
— Не возражаю, — согласился я.
Караульный завёл арестованного и вышел. Прапорщик стоял безучастный ко всему.
— Смирно!!! — неожиданно рявкнул я. Всё произошло так внезапно, что подполковник вздрогнул. Прапорщик механически принял стойку смирно и с выпученными глазами уставился на меня.
— Вы что, прапорщик, позволяете себе. Стоите тут, как жёванная тряпка. Имейте уважение к себе, мать вашу. Садитесь, — указал я на стул.
Заметил, как очнувшийся прапорщик, приглядевшись, узнал меня.
— Господин сот… виноват, господин полковник, — поправился он с удивлением рассматривая меня. Георгий, Владимир на шее, Георгиевское оружие, явно впечатлили его. — Вас не узнать!
— Тебя, Виктор, тоже не признаешь сразу. Ну, расскажи нам, как докатился до жизни такой.
Он опустил голову, и по его лицу разлилась краска стыда.— После того боя меня наградили знаком отличия Военного ордена, произвели в прапорщики и направили командиром двух орудий в форт Градовка. Все, кто участвовал в той схватке, получили медали «За храбрость», а фейерверкер Буланов Георгиевский крест. Год назад к нам назначили нового коменданта, штабс-капитана Жаботина. Самодур и пьяница, с непомерными амбициями. Принялся всех муштровать и строить. Меня с моими артиллеристами просто замучил придирками. Неделю назад он в очередной раз придрался к Буланову и ударил его по лицу — дважды, до крови. Я не выдержал, заступился, напомнил, что кавалеры Георгия не подлежат телесным наказаниям. Он начал кричать на меня, осыпать оскорблениями… Тогда я дал ему пощёчину и вызвал на дуэль. Он кинулся на меня с кулаками, повалил на землю, началась драка. Мои ребята бросились разнимать.
— И пока растаскивали, случайно уронили штабс-капитана несколько раз. А потом — ещё один, для верности, — закончил я за него. Подполковник Булавин тихо хрюкнул, до него наконец дошёл скрытый смысл сказанного.
— Всё было именно так, господин полковник! Никакого призыва к бунту и в помине не было. Клянусь честью офицера!
— Ладно, ладно, я тебе верю, — кивнул я, а затем обернулся к Булавину. — Что скажете, Максим Сергеевич?
— Спорить не буду, ситуация, возможно, и впрямь такова. Но даже в этом случае самое мягкое наказание для него — увольнение со службы без выслуги и лишение мундира. В противном случае его могут ждать куда более суровые меры. Поднять руку на начальника, пусть и подлого… В рапорте штабс-капитана Жаботина чётко указано: «побои и подстрекательство к бунту». Есть подписи двух свидетелей. Не знаю, что и сказать…
— Господин полковник! — с внезапной горячностью воскликнул прапорщик. — Ладно я… Но умоляю, отведите беду от моих людей! Помогите им, если это возможно, ради Бога! — В его голосе звучала искренняя, отчаянная забота о подчинённых. — Это они кинулись меня защищать. Жаботин — здоровенный детина, да ещё и пьяный был, себя не контролировал. Если бы не они, он бы меня просто изувечил…
Я вопросительно посмотрел на Булавина.
— Пётр Алексеевич, даю вам слово, что мы самым внимательным образом рассмотрим дело прапорщика.
— А как же пьяный дебош и явное превышение полномочий со стороны Жаботина? — не унимался я.
— Ни одной официальной жалобы или рапорта на его действия до сего дня не поступало. А показания арестованного, увы, не могут служить основанием для начала расследования против штабс-капитана.
— Максим Сергеевич, ну вы же известный волшебник военной юриспруденции. Неужели нельзя ничего придумать?
Булавин задумался, нервно постукивая пальцами по столу.
— Максим Сергеевич, — наклонился я к нему, понизив голос. — Я верю прапорщику. Две сотни человек находятся под командованием этого, судя по всему, неадекватного типа. Уверен, если ваш следователь под гарантию безопасности свидетелей начнёт расследование, он найдёт массу доказательств пьянства, самодурства и превышения полномочий со стороны Жаботина. И поверьте, тот с огромной радостью согласится уволиться «по собственному желанию». Прапорщик же наказан по всей строгости: уволен без выслуги и мундира. А его люди, чтобы искупить вину, отправятся ко мне в батальон штрафниками. Всё чисто, красиво и укладывается в рамки ваших полномочий. Как вам такой расклад, Максим Сергеевич?
— Ну, я не знаю. , Пётр Алексеевич. — Потянул Булавин раздумывая.
— Хотите я поеду с вашим следователем, и попрошу Жаботина написать рапорт об увольнении?
— Нет! — сразу категорично заявил Булавин. — Ещё раз нет, Пётр Алексеевич. Вы то выкрутитесь, даже не сомневаюсь. А я останусь разгребать после вас с огромным убытком к своей репутации. Остановимся на вашем варианте, попробую протолкнуть его. И не надо благодарить, простой благодарностью не отделаетесь.
— Всегда восхищался вам, Максим Сергеевич.
— Оставьте, Пётр Алексеевич. Я вам не верю, льстец из вас никудышный. Хорошо я пошлю следователя в форт Градово. Думаю всё так и произойдёт, как вы говорили. Бумаги на увольнение и отправку штрафников займёт не меньше двух недель.
— Максим Сергеевич, пусть всё идёт своим чередом. Вам какая разница, где будет сидеть прапорщик и эти два штрафника? Я заберу их с собой, и пусть они начинают отрабатывать все свои провинности. Поверьте это не моя прихоть, это крайняя служебная необходимость.
— Да, но это не положено и вообще, как вы себе это представляете?
— Всё просто. Я напишу вам рапорт, в котором укажу, что забрал штрафников чуть раньше положенного, а прапорщик не при делах. Как только его уволят он приедет и заберёт документы. Они нужны ещё вчера, Максим Сергеевич.
— Ладно, черт с вами, уговорили. Пишите рапорт и за то, что я пошёл вам на встречу, без очереди выделите на управление карету с усиленными рессорами, оплату оговорим при получении.
— Благодарю вас, Максим Сергеевич. Чего встал прапорщик, шевели булками. — Весело скомандовал я довольный исходом тухлого дела.
— Чем шевелить? — потерялся ошарашенный прапорщик от всего происшедшего с ним.
— Дежурный, выдай личные вещи господину прапорщику и двум артиллеристам прибывших с ним. Пусть ожидают господина полковника.
— Слушаюсь. — Дежурный увел прапорщика.
— Теперь скажите мне, Пётр Алексеевич, зачем вам так срочно понадобился прапорщик и его люди? –поинтересовался подполковник когда они остались одни.
— Максим Сергеевич. Я видел прапорщика и его людей в бою. Это честные служаки и умелые артиллеристы. А мне сейчас они нужны, как никто другой.
— У вас что артиллерия появилась? — удивился подполковник.
— Максим Сергеевич, узнаете всё в своё время, да появилась. Искал артиллеристов и вот случайно нашел. Благодарю вас за содействие. А к штабс-капитану Жаботину обязательно присмотритесь, терпение людей не бесконечно.
Я вышел на улицу. Прапорщик со своими людьми стоял рядом с Пашей.
— Здравия желаем, ваше высокоблагородие. — вытянулись два крепких артиллериста. Слабосильных в артиллерию не брали. Оба без погон, но со счастливыми лицами.
— Благодарствуем, господин полковник. Выручили из беды.
— Ладно, благодарить, службой отработаете.
— Так мы завсегда, со всем старанием. — дружно закивали они.
— Давай Паша к постоялому двору. Покорми страдальцев и поищи, может кто из нашего МТС в сторону базы собирается. А мы прапорщиком в гостиницу пообедаем и помыться тебе не помешает.
Прапорщик смутился от запаха, который шёл от него.
Уже сидя в номере гостиницы я смотрел на то, как оголодавший прапорщик активно поглощает пищу, сидя в исподнем. Его одежду приводили в порядок.
— Гос.ин по…. — пытался сказать Виктор.
— Когда я ем, я глух и нем. — остановил я его. — Ешь спокойно, подавишься ненароком.
— Что со мной будет? — не удержался он от главного вопроса.
— Всё будет хорошо, Виктор. Из армии тебя выгнали, не беда. Пойдёшь служить в Кавказское казачье войско. Ты же имеешь высшее образование?
Виктор помотал головой. — Два курса университета.
— Ну, неоконченное, высшее. Получишь чин хорунжего и будешь командовать двумя четырёх орудийными батареями.
— Вы не шутите? — удивился Виктор.
— Я, что похож на шутника?
— Виноват, господин полковник, — смутился прапорщик.
— Всё будет, как я сказал. Твоё дело хорошо служить и выполнять мои приказы со всем тщанием и старанием. И тогда, прапорщик, жизнь наладится и пойдёт в гору, если тебя не убьют.