Шайтан Иван 7.

Глава 29

Двигались мы очень быстро. Генерал Воронцов не терпел тащиться со скоростью обоза, поэтому все были вынуждены подстраиваться под него.

— У вас знатный выезд, полковник. Где раздобыли подобную пару? — спросил он на одной из стоянок.

— По случаю достались, Федор Иванович.

— Явно не здешняя порода. — сказал он внимательно рассматривая лошадей. — У ляхов встречал.

— Профи, — с уважением подумал я.

— А с чего так, Пётр Алексеевич, пренебрежение к верховой езде? — спросил генерал присаживаясь у моего костра. — Ваш Черныш хорош, право слово.

— Утомительно для меня и потом конским несёт. Не лошадник я. Не всем же в кавалерии служить, кто-то и в пехоте должен. Я, Федор Иванович, из мещанского сословия, отец выслужил только личное дворянство. Верховой езде учиться не было возможности. Прибыв в Семёновский казачий полк, сразу сразил командира полка и есаула тем, что не умею ездить верхом.

— Офицерское звание подразумевает владение верховой ездой, — сказал генерал, задумчиво глядя на огонь. Помолчав, будто взвешивая что-то, он поднял на меня взгляд: — Скажите, Пётр Алексеевич, это правда, что вы обладаете наградным серебряным жетоном жандармского корпуса?

— Так точно, правда. Именным, серебряным жетоном, с золотой каймой, Фёдор Иванович, — уточнил я.

— И за какие же заслуги столь высокая награда? Как я понимаю, вы не состоите на службе в Жандармском корпусе? — откровенное удивление прозвучало в голосе генерала.

— Нет, не состою. Выполнил ряд поручений Шефа жандармского корпуса. Участвовал в спасении цесаревича, остальное — по мелочи, — я намеренно сделал паузу, давая ему осмыслить сказанное. — Вас ещё что-то интересует, Фёдор Иванович?

— Прошу прощения за столь грубое вторжение в ваше личное, — он покачал головой, — но я человек прямой и не терплю всяких недомолвок и кулуарных интриг. Хотелось сразу отделить истинное от слухов и сплетен. Знаете ли, такого наслушался о вас, не знал, как и относиться к вам, Пётр Алексеевич.

— Признаюсь вам, Фёдор Иванович, я тоже сторонник открытых отношений. Но именно за это многие господа офицеры и не жалуют меня своим обществом, — я пожал плечами. — Что ж, это меня нисколько не расстраивает. Я вполне комфортно чувствую себя в нынешнем положении. А если говорить совсем откровенно… многие из них меня попросту бесят своим самодовольством и глупостью. Не все, разумеется, но многие.

— Надеюсь, вы не относите меня к этой почтенной компании? — усмехнулся Воронцов, и в его глазах мелькнула искорка.

— Боже упаси, Фёдор Иванович. Вы — боевой генерал, который сполна и честно выслужил свой чин. Я отношусь к вам с искренним уважением.

— Ну, спасибо на добром слове, — рассмеялся Воронцов, и его смех прозвучал легко и открыто. — После… неких событий в корпусе, во многих частях и подразделениях царит раздрай и неразбериха. Многие укрепления и форты содержатся не в подобающем состоянии. Отношение к службе у некоторых офицеров наплевательское. — Тяжело вздохнул Воронцов. — Даже поверхностное ознакомление с оборонительными линиями заставляет о многом задуматься.

Уловив его настроение, я решил осторожно поднять тему готовящегося нападения горцев. Меня тревожило, что многие здесь попросту не воспринимают угрозу всерьёз, — подобная беспечность могла дорого обойтись.

— Фёдор Иванович, разрешите вопрос?— Разумеется, Пётр Алексеевич.— Вам докладывали о возможности осеннего набега? — спросил я намеренно нейтрально.— Да, начальник штаба упоминал. Но что особенного? Мы всегда должны быть готовы к таким вылазкам. — Воронцов посмотрел на меня, ожидая продолжения.— В том-то и дело, Фёдор Иванович. Одно дело — числить боевую готовность в рапортах, и совсем другое — быть по-настоящему готовым к отражению атаки. Простите мне мою настойчивость, но долгая служба на Кавказе даёт мне право указать на некоторые… местные особенности.

— Послушайте, Пётр Алексеевич, хватит тянуть кобылу за хвост. Что вы обхаживаете меня как девицу на выданье. Говорите прямо и и по делу.

— По делу, так по делу, — согласился я.

И выложил генералу всё, что думаю о предстоящем набеге: о трудностях, с которыми столкнулся штаб генерала Головина, о множестве местных особенностей и о менталитете здешних товарищей. Говорил не меньше получаса — спокойно и обстоятельно, мягко выделяя самые важные моменты.

Надо отдать должное Воронцову — он ни разу не перебил, лишь изредка делал пометки в своей тетради. А когда я закончил, ещё какое-то время сидел в задумчивом молчании.

— Хорошо, Пётр Алексеевич. Я учту всё, о чём вы мне доложили. А теперь ответьте на мой вопрос. — Взгляд генерала стал пристальным. — Генерал Головин сообщает, что вы забрали к себе всех аманатов из укреплений Крестовское и Синявино, лишив его, таким образом, рычагов давления на старейшин. Это правда?

— Паша, принеси-ка мне тубус с бумагами.

Паша быстро обернулся и подал его мне. Я достал копию указа императора и протянул Воронцову.

Он развернул бумагу и стал читать при свете костра. Закончив, аккуратно свернул её и посмотрел на меня новым, заинтересованным взглядом.

— Однако, полковник, вам вновь удалось меня удивить. Ваши полномочия, подкреплённые именным жетоном, во многом сопоставимы с моими — по крайней мере, в определённых сферах.

— Что вы, Фёдор Иванович, вы преувеличиваете мои скромные возможности, — я улыбнулся со всей возможной доброжелательностью. — И, пожалуйста, учтите — лишь в некоторых вопросах. Единственное, что могу добавить: эти полномочия даны мне Его величеством для выполнения особых заданий, о сути которых я не вправе распространяться. Даже с вами, Фёдор Иванович.

Я позволил себе напустить немного туману — на всякий случай. Пусть знает, что меня лишний раз тревожить не стоит.

— Допустим. А в чем суть того, что вы забрали аманат к себе? — Спросил Воронцов, действительно не понимая моего поступка. — Вам то зачем влияние на старейшин селений. Они находятся далеко от вашего участка ответственности.

Пришлось с самого начала рассказать историю того, как аманат оказался у меня.

— Да, Фёдор Иванович, аманат даёт возможность в какой-то мере сдерживать противоправные действия горцев. Но нет абсолютной уверенности в том, что при определённых обстоятельствах сообщество будет учитывать интересы старейшин. Оно поступит так, как решит большинство, вопреки решению старейшины. Оставив его самого, решать свои проблемы. Даже казнив аманата, вы не остановите их. Это озлобит и ожесточит горцев и сделает их ещё более непримиримыми.

— Хорошо, Пётр Алексеевич. Ну, а чем вы отличаетесь от прежних содержателей аманата?

— Всем, Фёдор Иванович.

Я описал генералу нынешнее положение аманата. Смысл всех моих действий по отношению к ним.

— Теперь они не аманат, а воспитанники пластунского батальона. Они втянуты в сферу нашего влияния и у них появилась альтернатива их жизни в селении. Это очень долгий разговор, Фёдор Иванович. Мною подано прошение на имя его императорского величества, с просьбой отмены института аманата. — Закончил я свой рассказ. — Вы считаете мой поступок опрометчивым?

— Не могу сразу ответить вам, полковник, но, думаю, вы правы. Времена подобных действий прошли. Проку от них мало. По сему, позвольте откланяться, завтра ранний подъём.

Генерал легко поднялся и в сопровождении адъютанта, находившегося рядом, прошёл к своему биваку.

Я улегся на лежак, под навесом фургона. Два фургона следовали в Пластуновку за гранатами, которые я обещал сотникам и десяток сопровождения, конно, из сотни Веселова. Мои сидели рядом у костра и я невольно слышал их разговор.

— Слышь, Эркен, ты своих известил, что у тебе невеста образовалась? — поинтересовался Савва.

— Нет, ещё. Недосуг как-то было. — Нехотя ответил Эркен. — Тебе то, какой интерес? — ворчливо спросил он.

— Как какой? Друг ты мой, вот и волнуюсь за тебя.

— Если, друг, так не поминай Анфису на ночь глядя. — Добавил твердо Эркен.

— Всё, молчу, не серчай Эркен, как скажешь.

Вспоминая эту историю, которая произошла на базе, рот непроизвольно растянулся в улыбке.

Весь комсостав сидел на совещании в полном составе. Вдруг за дверью послышалась возня и сдержанный голос дежурного. Дверь распахнулась и в комнату ворвалась девица, вырвавшись из рук дежурного.

— Да отцепись ты. Вот же, пристал, как репей, — возмущалась она, поправляя платье.

— Дежурный, отставить. — Скомандовал я.

— Кто такая? Почему врываешься без разрешения? — нахмурил я брови.

— Так это Анфиса, командир, Кондрата Бедового дочь, Сани сеструха. — Уточнил Егор Лукич. В комнату вошёл обеспокоенный Саня. — Анфиса! Ты чего тут забыла? Быстро домой! — Возмутился Саня.

— Не уйду, покуда не расскажу, Петру Алексеевичу, про свою беду. — Упрямо сказала она, прижавшись к стене. Я внимательно осмотрел Анфису: невысокая, стройная, сероглазая, брови в разлет. Не бросается в глаза, но присмотришься … красавица.

— Оставь, Саня. Ну рассказывай Анфиса, что за беда у тебя приключилась?

— Пётр Алексеевич, есть у вас такой, старший урядник Эркен Сангулов.

— Есть такой, — насторожился я.

— Так вот, год назад на день ангела Сани они в гости к нам приходили. Так он весь вечер глаз с меня не спускал. Так глядел, что чуть дыры не протёр. Потом ещё бывал у нас, и у прудика подстерегал, когда я по воду ходила. Приедет и глазеет, ни словечком не перемолвиться. Уже вся Пластуновка насмехается надо мной. А он молчит аспид. Уже год, как издевается надо мной.

— Он что приставал к тебе? — спросил Андрей.

— Вот ещё. Пусть только попробует. — Сверкнула глазами Анфиса.

— Так чего ты хочешь от меня? — растерялся я.

— Пётр Алексеевич, вы командир его, вот и прикажите ему, чтобы пришел, посватался по-людски. А то все смеются надо мной.

Тут уже никто не смог сдержаться и грохнули таким смехом, что стены вздрогнули.

— Вот и вы все смеётесь, а мне каково. — Расплакалась Анфиса.

— Дежурный, старшего урядника Сангулова ко мне, срочно. — Выговорил я с трудом сквозь слёзы.

Эркен явился быстро и увидев в комнате Анфису, притормозил и смутился.

— Господин полковник, старший урядник Сангулов по вашему приказу явился.

— Эркен, являются черти и другая нечисть, а военнослужащие прибывают. — строго заметил я. — Знакома тебе эта девица?

— Так точно, знакома. — Осторожно согласился Эркен.

— На каком основании вы, урядник, портите жизнь такой хорошей девушке?

— Не правда это, ни словом, ни делом не причинил ей урона. Да я даже пальцем её не тронул, а ежели кто обидел, так тому яйца отрежу. — возмутился искренне Эркен.

— Урону не причинил…. — мстительно прошипел я. — На девку у Сани на дне ангела глядел, у пруда подстерегал?

— Глядел, — признался Эркен.

— Вот, что урядник, девку всю до дыр проглядел, на всю Пластуновку ославил, теперь, как порядочный пластун, должен жениться на Анфисе Бедовой.

Эркен вскинулся и хотел что-то сказать, но встретившись взглядом с Анфисой, промолчал.

— Если девица не по нраву, сейчас скажи, честно.

— По нраву, командир, — совсем тихо ответил Эркен.

— Вот и славно. В таких вопросах приказывать не могу, но настоятельно советую, в ближайшее время определиться со сватовством и свадьбой. Об исполнении доложить. Все свободны. Быстро освободить помещение, работать мешаете.

— Дожили, девки женихов в приказном порядке добывают. — Усмехнулся Егор Лукич.

— Признаться впервые подобное встречаю. Хотя …… — Андрей посмотрел на меня, но встретившись со мной взглядом благоразумно промолчал.