Шайтан Иван 7.

Глава 20

— Раз уж мы заговорили о графе… Как у него обстоят дела на Кавказе? — спросил Бенкендорф.

— Нам поступил от него подробный доклад. Главное, о чём он ходатайствует — это об отмене института аманатов, то есть заложников. И обосновал он это весьма аргументированно и убедительно. Я, должен признать, согласен с ним по всем пунктам его представления. Он просит, чтобы указ об отмене был издан за собственноручной подписью Его Императорского Величества — дабы избежать любых разночтений и проволочек при исполнении, которые непременно возникнут, будь он издан какой-либо низшей инстанцией. Что касается работы по выявлению шпиона… она ведётся, но пока, увы, ощутимых результатов нет.

— Хорошо, я ознакомлюсь и решу, как вести дело далее. Что ещё?

— Касательно Секретного комитета по крестьянскому вопросу… Предполагаемые две недели, выделенные его величеством на рассмотрение поправок, растянулись уже на месяц. Воз, что называется, и ныне там, — осторожно доложил Дубельт.

— Его величество неоднократно изъявлял своё недовольство подобной волокитой. Вчера он ввёл в комитет князя Юсупова, надеясь на его познания и опыт в управлении имениями и крестьянами. Вернее, на опыт сотрудников его юридической конторы. Ни для кого не секрет, что князь является её фактическим владельцем, и многие в высшем свете относятся к этому его «детищу» с большим осуждением и неприятием, — нахмурился Бенкендорф.

— Ваше высокопревосходительство, осмелюсь напомнить вам о записках графа Васильева, что хранятся в нашем секретном архиве. На мой взгляд, соображения, высказанные графом Ивановым-Васильевым по сему вопросу, отличаются взвешенностью и глубиной продуманности. Они не увязают в мелких частностях, но в общем направлении вполне могут послужить основой для начала преобразований. Стоило бы внимательно их изучить и выделить рациональное зерно.

— Вкратце напомните мне суть, — оживился Бенкендорф.

— Суть такова: резкая и полная отмена крепостного права вызовет мощную волну недовольства с обеих сторон, особенно среди землевладельцев. Он предлагает поэтапное проведение реформ. Начать с малого и постепенно подвести всех заинтересованных к осознанию, что прежняя форма отношений между помещиками и крепостными не только устарела, но и препятствует всякому прогрессу. И тому подобные здравые суждения. Пример его поместье Юрьевское, несмотря на то, что он дал вольную всем желающим, воспользовались этой возможностью единицы и то остались на землях графа на договорных условиях. Остальные крестьяне пожелали остаться во владении графа. Дарованная вольность пугает крестьян не имеющих понятия, как жить дальше. При хорошем помещике крестьяне защищены от произвола и обмана других. И таких большинство.

— Что ж, схема вполне рабочая. Леонтий Васильевич, доставьте эти записки мне. Ознакомлюсь с ними обстоятельно.

Спустя два дня. Дворец князя Юсупова.

В кабинет, нарушив утреннее спокойствие, почтительно вошёл слуга.— Ваше сиятельство, к вам нарочный от жандармского управления, корнет, — доложил он, слегка склонив голову.

Князь отложил перо и с лёгким удивлением поднял глаза. Визит столь необычного гостя сулил нечто из ряда вон выходящее.— Пригласи, — кивнул он.

Спустя мгновение в дверях возникла подтянутая фигура в синем мундире. Жандармский офицер щёлкнул каблуками и чётко отрапортовал:— Ваше сиятельство, имею честь вручить вам пакет по высочайшему повелению.

Он положил на край стола плотный конверт с сургучной печатью.— Прошу вас расписаться в получении, — добавил корнет, подавая князю журнал.

Юсупов бегло поставил подпись, едва сдерживая нетерпение. Едва только офицер, отсалютовав, скрылся за дверью, князь сорвал печать.

Внутри лежала краткая записка за подписью генерал-майора Дубельта и несколько листов, исписанных аккуратным канцелярским почерком.

«Его сиятельству князю Борису Николаевичу Юсупову.

Ваше сиятельство, препровождаю по высочайшему соизволению выдержки из дневниковых записей его сиятельства графа Васильева. Оригиналы хранятся в секретном архиве жандармского управления, в связи с чем содержание сих документов не подлежит разглашению. В случае возникновения вопросов, вам дозволяется обратиться за личными разъяснениями к графу Васильеву.

Начальник штаба Отдельного корпуса жандармов, генерал-майор Дубельт.»

Отложив в сторону лаконичную записку, князь с возрастающим интересом погрузился в чтение. На пяти листах были тезисно, но исчерпывающе изложены смелые и глубокие соображения относительно крестьянского вопроса и предстоящей земельной реформы.

Сперва он пробежал текст глазами, схватывая суть, затем, поражённый, вернулся к началу для вдумчивого, обстоятельного изучения. Перечитывая каждый тезис, он мысленно сверял его с собственными давними соображениями и проектами, которые годами обсуждались в высших кругах. Его взгляд, скользя по строкам, написанным чётким канцелярским почерком, становился всё более пристальным.

— Не готовое решение, конечно, — тихо проговорил он сам с собой, откидываясь на спинку кресла. — Но сколь много в этом рационального зерна! И, что главное, — вполне осуществимо. Полагаю, Киселёв, Харитонов и Сладков ухватятся за подобные положения. Они удивительно созвучны их собственным наработкам.

Однако его мысли, против воли, упорно сворачивали в иную сторону. Он вновь и вновь возвращался к автору этих строк. Его дочь… и этот загадочный граф Иванов-Васильев. Откуда у этого, в сущности, внезапно появившегося молодого человека, столь обширные познания и такая государственная мудрость? Эти мысли выдают не кабинетного мечтателя, а опытного практика, знающего цену и слову, и делу. Нет, — поправил себя князь, — они просты и гениальны в своей неожиданности и прозорливости. Осталось только проработать детали и убедить остальных. Князь поднялся из-за стола и распорядился подать карету — давно уже пора было проведать дочь и внучат.

По дороге в Ильино мысли его вновь и вновь возвращались к графу Иванову. Возникло даже жгучее желание встретиться с ним лицом к лицу, поговорить обстоятельно — не только о реформах, но и о делах.

В душе князь Юсупов был не только аристократом, но и коммерсантом, человеком дела. Мелкая торговля его не занимала — его привлекали проекты масштабные, сулящие влияние и прибыль. Будучи человеком прогрессивным и свободным от предрассудков, он, однако, вынужден был скрывать свою причастность ко многим предприятиям, сохраняя видимость светских приличий.

А граф Иванов, судя по всему, ничего не скрывал. Он открыто занимался торговлей, вкладывал капиталы в производства — и, что удивительнее всего, совершенно не нуждался в признании высшего света. Ходили слухи, что он и вовсе презирает аристократию, предпочитая ей общество деловых людей или его единомышленников. И, учитывая его происхождение и воспитание, свет платил ему той же монетой — принимая сложившееся положение, но не принимая его самого в свой круг. К тому же, в свете ходили упорные слухи о его дружеских отношениях с цесаревичем и великим князем Павлом. Подобная близость к престолу могла в ближайшем будущем коренным образом изменить положение графа при дворе. Да и сейчас он достиг немалого: вести себя с губернаторами и прочими влиятельными лицами с такой независимостью мог позволить себе далеко не каждый. Очевидно, граф пользуется особым покровительством первых лиц государства. Даже шеф жандармского корпуса, судя по всему, благоволит к нему и ценит его. Определённо, стоит присмотреться к этому человеку поближе и, быть может, найти способ сблизиться с ним через графа Васильева.

Зимний дворец. Кабинет Императора.

Граф Бенкендорф вошёл в кабинет, где помимо императора присутствовали его сыновья, цесаревич Александр и великий князь Павел. До его появления они, видимо, оживлённо что-то обсуждали — об этом красноречиво свидетельствовало возбуждённое и несколько разочарованное выражение лица наследника.

— Здравия желаю, ваше величество. Здравия желаю, ваши высочества, — чётко отрапортовал Бенкендорф.

— Здравствуйте, Александр Христофорович. Вы подготовили доклады, о которых я вас просил?— Так точно, ваше величество. В том порядке, как вы изволили указать. — Бенкендорф положил на стол императора объёмную папку с бумагами. — Помимо этого, осмелюсь просить ваше величество о рассмотрении ходатайства командира отряда личной охраны, подполковника Бекасова, и ротмистра Малышева.

Он бережно положил на край стола ещё одну, менее объёмную папку.— По моему мнению, их просьбы вполне уместны и даже полезны для будущего.

Император взял папку и углубился в чтение. Присутствующие почтительно замерли в ожидании. Николай Павлович с детства питал слабость ко всему военному, обожал армию, досконально знал её традиции и неписаные законы. Он никогда не гнушался вникать в мельчайшие детали, касавшиеся обмундирования, снаряжения и быта солдат и офицеров.

— «Ввести традицию о зачислении навечно в списки личного состава формирования, во все времена его существования, дабы увековечить память о подвиге, свершённом во славу Отечества», — медленно, вдумчиво прочёл вслух император и на мгновение задумался.

— Ваше величество, — почтительно вступил великий князь Павел, видя его размышления. — Ротмистр Малышев, по всей видимости, увидел подобную традицию в батальоне полковника графа Иванова-Васильева. При каждом торжественном построении командир первого десятка или первой сотни выходит вперёд и зачитывает имена четырёх пластунов, геройски погибших в бою с горцами. Подчеркну, такой чести удостаивается не каждый павший, а лишь тот, кто совершил истинный подвиг.

— И что же это был за подвиг? — с искренним интересом спросил император, отрываясь от бумаг.

— Они вчетвером вступили в бой с превосходящим отрядом горцев. На предложение сложить оружие ответили, что пластуны не сдаются, и бились до последней возможности, пока все не пали. Говорят, они нанесли нападавшим такой урон, что те в бессильной ярости изрубили их тела уже после смерти. Полковник граф Иванов-Васильев тогда и приказал зачислить героев навечно в списки первой сотни. По моему мнению, это весьма достойная традиция. И охранник, павший, защищая вашу особу, безусловно, достоин такой же чести.

— Соглашусь с вами. О героях должны помнить, как и о подвиге им свершённом.

Николай размашисто наложил свою подпись.

— Хотел бы просить вас, ваше величество, –заговорил цесаревич. — Согласитесь, батальон графа Иванова — Васильева заслужил право иметь своё батальонное знамя.

— Что же, и с этим соглашусь. Заслужили. — усмехнулся Николай. Вызвал адъютанта и отдал ему соответствующее распоряжение.

— Простите мою настойчивость, ваше величество, но всё же, вы разрешите мне поездку по южным губерниям и на Кавказ? — с затаённой надеждой спросил цесаревич.

— Мы уже говорили об этом и я не вижу необходимости обсуждать этот вопрос. — нахмурился Николай.