Промышленный НЭП

Глава 9 Очередной доклад руководству

Утро застало меня в рабочем кабинете за изучением последней версии доклада. После бессонной ночи глаза слезились, а в висках пульсировала тупая боль, но адреналин и осознание важности момента не давали расслабиться.

Вознесенский дремал в кресле, откинув голову и слегка похрапывая. Остальные сотрудники лаборатории разбрелись по институту, отсыпаясь кто где мог после ночного марафона.

Доклад получился безупречным. Тридцать две страницы концентрированной информации, подкрепленной цифрами, фактами, конкретными примерами. Никакой воды, никаких идеологических излияний, только сухие результаты и их интерпретация.

Особенно удалась часть об оборонной промышленности. Факты говорили сами за себя.

Предприятия, связанные с производством вооружений, демонстрировали наибольший рост эффективности в рамках эксперимента. Горьковский автозавод увеличил выпуск специальных грузовиков для РККА на пятьдесят шесть процентов. Нижнетагильский комбинат освоил производство специальных сортов стали для танковой брони. Путиловский завод резко повысил качество артиллерийских систем.

Я отложил доклад и подошел к окну. Морозное декабрьское утро разгоралось над Москвой. На улицах появлялись первые прохожие, спешащие на работу, дворники расчищали тротуары от свежевыпавшего снега.

Удастся ли нам убедить Сталина? Этот вопрос не давал покоя. Иосиф Виссарионович отличался исключительной проницательностью и умением видеть скрытые мотивы за красивыми цифрами. Он мог задать один-единственный вопрос, который переворачивал всю картину.

Мой взгляд упал на карту СССР, висевшую на стене. Огромная страна с колоссальными ресурсами и потенциалом переживала ключевой момент своего развития. Форсированная индустриализация и коллективизация шли полным ходом, требуя невиданного напряжения сил народа.

В моей прошлой жизни, в XXI веке, я хорошо знал, к чему приведет этот путь. Миллионы жертв коллективизации, голод, разруха в сельском хозяйстве, а затем война, заставшая страну в состоянии незавершенной модернизации.

Но теперь у меня появился шанс изменить этот ход событий. «Промышленный НЭП» мог стать альтернативой жесткой сталинской модели развития, сохраняя централизованное управление, но добавляя элементы экономической заинтересованности и инициативы снизу.

Телефонный звонок вырвал меня из размышлений. Вознесенский вздрогнул и проснулся, судорожно поправляя очки.

— Краснов слушает, — сказал я в трубку.

— Леонид Иванович, это Мышкин, — раздался в трубке голос начальника моей службы безопасности. — Срочные новости. По нашим данным, вчера состоялось закрытое совещание у Кагановича. Обсуждался ваш эксперимент. Готовится серьезная атака на идеологических основаниях.

— Подробности? — коротко спросил я.

— Привлекли теоретиков из Института марксизма-ленинизма. Готовят доклад о несовместимости «промышленного НЭПа» с генеральной линией партии. Особый акцент на «мелкобуржуазном перерождении» рабочего класса через систему материального стимулирования.

— Когда планируют выступить?

— По нашим данным, сразу после вашего доклада Сталину. Каганович хочет присутствовать при этом.

— Понятно, — я быстро анализировал ситуацию. — Кто еще будет на встрече со Сталиным?

— Молотов, Каганович, Орджоникидзе, Куйбышев, — перечислил Мышкин. — Возможно, Киров, если прибудет из Ленинграда вовремя.

Расклад сил выглядел неоднозначно. Орджоникидзе поддерживал эксперимент, Киров тоже склонялся в нашу пользу. Молотов и Каганович настроены скептически, если не враждебно. Куйбышев занимал промежуточную позицию. Все зависело от Сталина.

— Спасибо за информацию, Алексей Григорьевич, — сказал я. — Будьте на связи.

Положив трубку, я повернулся к Вознесенскому:

— Нас ждет серьезное испытание, Николай Алексеевич. Каганович готовит идеологическую атаку.

— Я так и предполагал, — кивнул молодой экономист, протирая покрасневшие от бессонницы глаза. — Слишком успешно идет эксперимент, слишком явные результаты. Это пугает консерваторов.

— Не только это, — заметил я. — Наша модель меняет баланс сил в экономическом управлении. Многие теряют привычные рычаги влияния. Система распределения ресурсов через главки и наркоматы создавала удобные возможности для административного контроля. При прямых договорах между предприятиями эти возможности сужаются.

Вознесенский задумчиво потер подбородок:

— Значит, нам нужно убедить товарища Сталина, что централизованный контроль не ослабевает, а становится более эффективным. Что партийное руководство получает новые инструменты управления экономикой.

— Именно, — подтвердил я. — И еще нужно подчеркнуть временный, экспериментальный характер нашей модели. Мы не претендуем на пересмотр основ экономической политики, а лишь испытываем новые методы, которые могут быть полезны в определенных секторах.

К полудню доклад получил окончательную шлифовку. Все диаграммы перечерчены на плотной бумаге, таблицы выверены до последней цифры, текст отредактирован с учетом возможных возражений. Оставалось только подготовиться морально к предстоящему испытанию.

Я отправил Вознесенского домой, освежиться и переодеться перед встречей. Сам же заперся в кабинете, чтобы еще раз мысленно проиграть все возможные сценарии предстоящего разговора.

В пятнадцать часов за мной заехал черный автомобиль НКВД. Молчаливый водитель в форме доставил меня к Спасским воротам Кремля, где уже ждал Орджоникидзе.

— Настройся на серьезный разговор, Леонид, — без предисловий начал Серго, когда мы зашагали по кремлевской брусчатке. — Каганович поднял целую кампанию против твоего эксперимента. Обвиняет в правом уклоне, в возрождении капиталистических тенденций.

— Цифры на нашей стороне, Серго Орджоникидзе, — ответил я, крепче сжимая папку с докладом.

— Цифры хорошо, но не забывай, в каком государстве мы живем, — нахмурился нарком. — Идеология часто перевешивает экономику. Поэтому будь предельно осторожен в формулировках. Никаких реверансов в сторону рыночных механизмов, только социалистическое соревнование, трудовой энтузиазм и прочее.

Мы поднялись по лестнице здания Совнаркома. В приемной Сталина уже находились Молотов, Каганович и Куйбышев. Все трое держались официально, ограничившись короткими кивками в наш адрес.

Лазарь Моисеевич Каганович, невысокий энергичный человек с характерными усиками и проницательным взглядом, демонстративно изучал какие-то бумаги, изредка делая пометки красным карандашом. Молотов сидел неподвижно, уставившись в одну точку, словно погруженный в глубокие размышления. Куйбышев нервно постукивал пальцами по колену, выдавая внутреннее напряжение.

Ровно в шестнадцать часов дверь кабинета открылась, и на пороге появился Поскребышев:

— Товарищи, проходите. Товарищ Сталин ожидает.

Просторный кабинет генерального секретаря выглядел так же, как при моем последнем визите. Тот же массивный стол для заседаний, тот же рабочий стол Сталина у дальней стены, те же карты на стенах.

Только атмосфера ощущалась иной. Более напряженной, словно воздух звенел от невысказанных противоречий.

Сталин встретил нас стоя. Одетый в простой полувоенный китель без знаков различия, с неизменной трубкой в руке, он казался спокойным и сосредоточенным.

— Здравствуйте, товарищи, — поприветствовал он собравшихся с легким грузинским акцентом. — Рассаживайтесь. У нас сегодня важный разговор.

Все заняли свои места за длинным столом. Я оказался почти напротив Сталина, между Орджоникидзе и Куйбышевым. Молотов и Каганович сидели по другую сторону стола.

— Итак, товарищ Краснов, — начал Сталин, раскуривая трубку, — три месяца назад мы дали согласие на проведение вашего экономического эксперимента. Что же получилось?

— Товарищ Сталин, эксперимент показал высокую эффективность предложенной модели, — я начал четко и по делу, как любил Сталин. — На двенадцати предприятиях Урало-Сибирского региона внедрена система, сочетающая централизованное планирование с хозрасчетом и материальным стимулированием. За три месяца достигнуты следующие результаты…

Я изложил основные цифры, не вдаваясь в технические детали, но подчеркивая наиболее впечатляющие достижения.

— Особо отмечу влияние эксперимента на предприятия оборонного значения, — продолжил я, зная приоритеты Сталина. — Путиловский завод увеличил выпуск артиллерийских систем на сорок два процента без дополнительных капиталовложений. Горьковский автозавод освоил производство специальных грузовиков повышенной проходимости для нужд РККА, превысив первоначальный план на тридцать шесть процентов.

Сталин внимательно слушал, не перебивая. Его желтоватые глаза изредка останавливались на документах, которые я передавал для ознакомления, но чаще наблюдали за моим лицом, словно пытаясь прочесть нечто большее, чем произносимые слова.

— Важно подчеркнуть, — продолжал я, — что все эти результаты достигнуты без дополнительных затрат со стороны государства. Более того, предприятия смогли увеличить отчисления в бюджет на двадцать три процента по сравнению с плановыми заданиями.

Каганович, не выдержав, подал голос:

— А какой ценой достигнуты эти результаты, товарищ Краснов? Не происходит ли размывание социалистических принципов управления экономикой?

— Напротив, товарищ Каганович, — твердо возразил я. — «Промышленный НЭП» усиливает социалистические принципы, делая их более эффективными. Мы не отказываемся от государственной собственности на средства производства, не отменяем централизованное планирование. Мы лишь добавляем экономические стимулы, чтобы повысить заинтересованность рабочих и инженеров в результатах труда.

— Но ваша система материального стимулирования создает неравенство среди рабочих, — не унимался Каганович. — Одни получают премии, другие нет. Это порождает индивидуализм, мелкобуржуазные настроения.

— Товарищ Каганович, — вмешался Орджоникидзе, — у нас и так существует дифференциация в оплате труда. Квалифицированный рабочий получает больше, чем неквалифицированный. Инженер больше, чем рабочий. Это никак не противоречит социализму. Принцип «от каждого по способностям, каждому по труду» предполагает разное вознаграждение за разный труд.

Молотов, до сих пор молчавший, поправил пенсне:

— Меня беспокоит другой аспект. Система прямых договоров между предприятиями может подорвать единый народнохозяйственный план. Каждый директор начнет исходить из интересов своего завода, а не общегосударственных задач.

— Потому мы и сохраняем двухуровневую систему планирования, товарищ Молотов, — ответил я. — Обязательные плановые задания остаются незыблемыми. Никаких компромиссов, никаких отклонений. Прямые договоры возможны только для сверхплановой продукции или в рамках выполнения обязательных заданий, если это повышает эффективность.

Сталин, внимательно слушавший дискуссию, наконец прервал молчание:

— Интересный подход, товарищ Краснов. Но скажите, как ваша модель соотносится с колхозным строительством? Не подрывает ли она основы коллективизации?

Вопрос был неожиданным и острым. Сталин нащупал самое уязвимое место эксперимента. Успешность «промышленного НЭПа» действительно ставила под сомнение методы проведения коллективизации, на которых настаивал генеральный секретарь.

— Товарищ Сталин, — осторожно начал я, — наш эксперимент в настоящее время охватывает только промышленные предприятия. Мы не затрагиваем сельское хозяйство. Однако принципы материального стимулирования и хозрасчета могли бы быть полезны и в колхозном строительстве. Не для отмены коллективизации, а для повышения ее эффективности.

Сталин задумчиво пыхнул трубкой:

— Продолжайте.

— Представьте колхоз, работающий на хозрасчете, — развил я мысль. — Обязательные поставки государству сохраняются, но сверх плана колхоз может продавать продукцию по договорным ценам. Часть дополнительной прибыли идет на премирование колхозников, часть на развитие хозяйства. Это создает стимул для повышения производительности, для внедрения новых методов агротехники.

Каганович резко возразил:

— Это прямой путь к возрождению кулачества! Зажиточные колхозы начнут эксплуатировать бедные, кулацкие элементы поднимут голову…

— Не согласен, товарищ Каганович, — спокойно ответил я. — При сохранении коллективной собственности на землю и основные средства производства эксплуатация невозможна. А дифференциация доходов колхозов будет зависеть не от исходного имущественного положения, а от качества работы, от трудового вклада.

Сталин внезапно поднял руку, останавливая дискуссию:

— Достаточно теоретизирований. Вернемся к практическим результатам промышленного эксперимента. Товарищ Краснов, вы предлагаете расширить его на большее количество предприятий?

— Да, товарищ Сталин, — подтвердил я. — Наркомат тяжелой промышленности предлагает включить в эксперимент еще двадцать пять предприятий. Это позволит проверить эффективность модели в различных отраслях и регионах.

— А потом? — прищурился Сталин. — Каков конечный план? Распространить эту систему на всю промышленность?

Вопрос был прямым и требовал четкого ответа. Я понимал, что от моих слов зависит судьба эксперимента.

— Конечная цель создать более эффективную модель социалистической экономики, товарищ Сталин, — ответил я. — Если эксперимент продолжит демонстрировать положительные результаты, его элементы могут быть постепенно внедрены в различных секторах народного хозяйства. Но решение об этом, конечно, будет принимать партийное руководство, исходя из политических и экономических задач.

Сталин обменялся взглядами с Молотовым, потом повернулся к Орджоникидзе:

— Что думаешь, Серго?

— Результаты впечатляют, Коба, — ответил Орджоникидзе. — Я лично посетил несколько экспериментальных предприятий. Рабочие довольны, директора проявляют инициативу, планы перевыполняются. Думаю, стоит продолжить эксперимент в расширенном масштабе.

Каганович не сдавался:

— Товарищ Сталин, прежде чем принимать решение, позвольте представить мнение идеологического отдела ЦК. Нашими теоретиками подготовлен анализ, показывающий серьезные расхождения между концепцией «промышленного НЭПа» и генеральной линией партии.

Сталин несколько секунд смотрел на Кагановича, потом спокойно произнес:

— Теория должна проверяться практикой, товарищ Каганович. Пока практика говорит в пользу эксперимента товарища Краснова.

Эти слова прозвучали как приговор. Каганович сразу сник, понимая, что проиграл эту битву. Молотов сохранял невозмутимость, но по легкому движению бровей я понял, что он тоже заметил изменение позиции Сталина.

— Предлагаю следующее решение, — продолжил Сталин. — Эксперимент продолжается и расширяется на дополнительные двадцать пять предприятий наркомата тяжелой промышленности. Также мы расширяем его на сельское хозяйство. Через шесть месяцев повторный доклад о результатах. При положительной динамике рассмотрим возможность распространения отдельных элементов на другие отрасли.

Он повернулся ко мне:

— Товарищ Краснов, вам поручается общее руководство экспериментом. Товарищ Орджоникидзе обеспечит поддержку со стороны наркомата. Товарищ Куйбышев предоставит необходимые плановые корректировки через Госплан.

Затем, обращаясь к Кагановичу и Молотову:

— Прошу вас не чинить препятствий эксперименту. Пусть экономические показатели говорят сами за себя.

Сталин поднялся, давая понять, что совещание завершено:

— На этом все, товарищи. Жду через полгода конкретных результатов, а не теорий.

Выходя из кабинета, я ощущал странную смесь триумфа и тревоги. Первое сражение выиграно, эксперимент получил высочайшее одобрение. Но впереди предстояло еще много битв.

В приемной Орджоникидзе крепко пожал мне руку:

— Поздравляю, Леонид! Блестяще выдержал допрос. Особенно удачно парировал вопрос о колхозах.

— Спасибо, Серго, — ответил я, все еще не до конца веря в успех. — Но мы лишь в начале пути. Теперь нужно обеспечить реальные результаты на всех тридцати семи предприятиях. И еще в колхозах…

— Не сомневаюсь, что справишься, — подбодрил Орджоникидзе. — Завтра жду тебя в наркомате, обсудим детали расширения эксперимента.

Каганович, проходя мимо, бросил холодный взгляд, но промолчал. Молотов сухо кивнул. Куйбышев на прощание тихо заметил:

— Интересный эксперимент, товарищ Краснов. Будем внимательно наблюдать за результатами.

На улице меня ждал автомобиль. Снег прекратился, и морозный вечерний воздух прояснил голову. Москва сияла огнями, готовясь к встрече нового, 1932 года, который должен стать решающим для нашего эксперимента.

Сев в машину, я позволил себе несколько минут передышки. Глядя на проплывающие за окном здания, я размышлял о колоссальной ответственности, которая легла на мои плечи.

Впереди шесть месяцев напряженной работы. Нужно расширить эксперимент на новые предприятия, обучить тысячи специалистов, создать систему учета и контроля, которая докажет эффективность модели даже самым закоренелым скептикам.

И что еще важнее, надо решить с его распространением на сельское хозяйство. А это вообще отдельная песня, к которой я почти еще не готов.

Но главное не потерять темп. Политическая конъюнктура благоприятствует сейчас, но ситуация может измениться в любой момент. Нужно действовать быстро и решительно, пока Сталин видит в «промышленном НЭПе» полезный инструмент для укрепления экономики и обороноспособности страны.

Времени на раскачку нет.