Промышленный НЭП

Глава 29 Миссия в Германию

Берлинский воздух апреля 1935 года был пропитан опасностью. Повсюду развевались красные знамена с черными свастиками, а в воздухе чувствовалась подавленность после недавних трагических событий. «Ночь длинных ножей» минувшего лета оставила кровавые следы — СА была обезглавлена, Рем и его сторонники убиты или арестованы. Гитлер окончательно укрепил свою власть.

Наш поезд прибыл на Лерский вокзал под моросящий дождь. Я глядел в окно на серую столицу рейха, размышляя о том, насколько тут все изменилось. Все влиятельные противники фюрера внутри партии теперь лежали в могилах или томились в тюрьмах.

— Товарищ Краснов, германская сторона подготовила весьма насыщенную программу, — доложил Петр Семенович Антропов, разглядывая присланный накануне протокол. — Кроме экономических переговоров, запланированы встречи с представителями различных министерств и даже частные приемы.

— Хорошо.

На перроне нас встречала делегация во главе с доктором Курницем, заместителем министра экономики. После официальных приветствий и краткой церемонии мы проследовали к автомобилям. Кортеж «мерседесов» и «хорьхов» провез нас по широким берлинским проспектам, мимо помпезных зданий, украшенных нацистской символикой.

Отель «Адлон» встретил нас привычной роскошью, но атмосфера была тревожной. Персонал вел себя скованно, гости тише переговаривались в холле. Город жил в страхе после кровавых чисток.

В моем номере на втором этаже я нашел записку, оставленную под торшером, условный знак от Мышкина. «Встреча в Тиргартене. Аллея лип. 22:00. Доктор Цимбалист ждет результатов анализов.» Это означало, что первый контакт назначен на сегодняшний вечер.

Официальные переговоры начались в здании министерства экономики — внушительном строении на Унтер-ден-Линден. Зал заседаний украшали портреты Бисмарка и нового кумира — Гитлера. За полированным дубовым столом расположились представители различных ведомств.

Ключевой фигурой был Вальтер Функ, недавно назначенный государственным секретарем в министерстве пропаганды, но фактически курировавший экономические вопросы. Этот полноватый мужчина с мягкими чертами лица и внимательными глазами представлял собой новое поколение нацистских функционеров — более образованных и прагматичных, чем штурмовики старого призыва.

— Советский Союз остается важным торговым партнером рейха, — начал Функ, просматривая принесенные нами документы. — Особенно в сфере поставок сырья и сельскохозяйственной продукции.

— Мы готовы значительно расширить торговый оборот, — ответил я. — Но для этого необходимы долгосрочные гарантии и стабильные отношения.

В ходе переговоров мы обсуждали конкретные проекты, но я внимательно наблюдал за поведением немецких участников. Было заметно, что многие из них неуютно чувствуют себя в новых реалиях. Особенно это касалось старых чиновников, помнящих веймарские времена.

К вечеру официальная часть завершилась, и я тайком отправился на назначенную встречу. Провести ее в гостинице невозможно. Пришлось играть в шпионов.

Тиргартен в сумерках выглядел таинственно. Старые дубы и липы шуршали молодой листвой, а редкие прохожие быстро исчезали в глубине парка.

У указанной аллеи меня ждал человек в темном пальто — Алексей Григорьевич Мышкин в роли «доктора Циммера». Его неприметная внешность и блестящие способности к конспирации делали его незаменимым в подобных операциях.

— Добрый вечер, товарищ Леонид Иванович, — тихо произнес он, указывая на скамейку под развесистой липой. — У меня есть интересная информация.

Мы присели, и Мышкин начал доклад:

— Ситуация кардинально изменилась после прошлогодних событий. Но это не означает, что оппозиции больше нет. Просто она ушла глубже и стала осторожнее.

Он достал из-под пальто конверт:

— Первый контакт — генерал Людвиг Бек, начальник генерального штаба. Блестящий стратег, но категорически против авантюр фюрера. Считает, что Германия не готова к большой войне.

— Надежен?

— Да. Он уже выражал недовольство политикой перевооружения. Был против ремилитаризации Рейнской области. У него есть сторонники среди офицерского корпуса.

Мышкин перелистнул страницу:

— Второй контакт — Карл Гордлер, обербургомистр Лейпцига. Консерватор, монархист, но ненавидит нацистов. У него связи в деловых кругах, среди дипломатов…

— А в партии есть недовольные?

— Есть, но они очень осторожны. Рудольф Гесс окружил себя людьми, которые недовольны радикализмом эсэсовцев. И еще… — Мышкин понизил голос. — Мартин Борман. Заместитель фюрера по партии. Формально преданный Гитлеру, но на самом деле строит собственную империю.

Я удивленно взглянул на него:

— Борман? Но он же правая рука Гитлера.

— Именно поэтому он опасен для фюрера. Борман постепенно концентрирует в своих руках все нити управления. Контролирует доступ к Гитлеру, фильтрует информацию. Наши источники сообщают, что он мечтает стать серым кардиналом, а затем и официальным преемником.

Это неожиданная информация. Борман всегда считался воплощением преданности фюреру.

— Что он хочет?

— Признание его права на власть. И экономическое сотрудничество в обход традиционных каналов.

Мы просидели в парке больше часа, обсуждая детали операции. План был рискованным, но имел шансы на успех. В отличие от прямого военного переворота, предлагалось использовать внутрипартийные противоречия и амбиции отдельных лидеров.

На следующий день началась самая деликатная часть миссии. Пока моя делегация посещала заводы «Сименса» и «АЕГ», я провел ряд тайных встреч с потенциальными союзниками.

Первая встреча состоялась в родовой усадьбе фон Нойратов в пригороде Берлина. Константин фон Нойрат, министр иностранных дел рейха, принял меня в своем рабочем кабинете. Этот аристократ старой школы, с седыми усами и элегантными манерами, явно тяготился сотрудничеством с нацистами.

— Товарищ Краснов, рад видеть вас в неофициальной обстановке, — сказал он, предложив место в кожаном кресле. — Надеюсь, наши переговоры будут плодотворными.

За чаем и традиционными немецкими пирожными мы говорили о международной обстановке, осторожно зондируя позиции друг друга.

— Европа находится в опасном положении, — заметил фон Нойрат. — Радикальные настроения нарастают повсюду. Необходима взвешенная, осторожная политика.

— Согласен, господин министр. Но зависит ли она от воли одного человека?

Фон Нойрат понял намек и внимательно посмотрел на меня:

— В дипломатии, товарищ Краснов, важно просчитывать различные сценарии. Включая самые неожиданные.

Наш разговор был полон недомолвок и иносказаний, но смысл ясен. Фон Нойрат готов поддержать более умеренную политику, если обстоятельства изменятся.

Вторая встреча проходила в секретной квартире в районе Шарлоттенбург. Меня ждал человек в штатском костюме — генерал Людвиг Бек, начальник генерального штаба сухопутных войск. Его суровое лицо с характерным скошенным подбородком выражало решимость и озабоченность.

— Ваше предложение интересно, товарищ Краснов, — сказал он без предисловий. — Но слишком опасно. После июньских событий любое неосторожное движение может стоить жизни.

— Понимаю ваши опасения, генерал. Но разве риск бездействия не больше?

Бек задумчиво потер лоб:

— Фюрер готовит Германию к войне. И не к маленькой, пограничной стычке. К большой европейской войне. Против Франции, Англии, возможно — России. Это безумие.

— А если бы он исчез?

— Сейчас это невозможно. Он окружен преданными людьми. СС охраняет каждый его шаг. Но если найдется человек из его ближайшего окружения…

Бек многозначительно замолчал.

— Есть такой человек?

— Возможно. Но ему потребуются гарантии. Международная поддержка. Новое правительство должно быть признано великими державами.

Мы обсудили детали возможного переворота. Бек предложил сценарий, при котором фюрер будет объявлен недееспособным из-за болезни, а власть перейдет к «Совету национального спасения» во главе с умеренными политиками.

Третья встреча состоялась в еще более экстравагантном месте — в частной ложе берлинской оперы во время представления «Кольца Нибелунгов» Вагнера. Мой собеседник — карл Гордлер, обербургомистр Лейпцига, настоял именно на такой встрече.

— Музыка помогает думать, — объяснил он, когда мы разместились в роскошной ложе. — А поведение публики скрывает наш разговор.

Гортлер, высокий элегантный мужчина с академической бородкой, представлял консервативную оппозицию режиму. Он мечтал о реставрации монархии и возвращении к традиционным немецким ценностям.

— Товарищ Краснов, я не коммунист, — прямо сказал он во время антракта. — Но я понимаю, что у наших стран есть общие интересы в предотвращении катастрофы.

— Какой именно катастрофы?

— Войны, которую готовит Гитлер. Этот человек одержим идеями величия, но не понимает, что ведет Германию к гибели.

Гортлер предложил свой план — переворот силами консервативных политиков и части генералитета с последующим возвращением к конституционной монархии.

— Кайзер Вильгельм уже стар, но у него есть внуки. Страна нуждается в стабильности, в возвращении к проверенным временем принципам.

К концу недели у меня сложилась картина сложной игры, в которой участвовали все ключевые фигуры рейха. Каждый строил свои планы, каждый готов на определенные шаги. Но объединить их в единую операцию представлялось крайне сложным.

Вечером последнего дня я встретился с Мышкиным в номере отеля. На столе были разложены карты, схемы, досье различных участников.

— Что думаете, Алексей Григорьевич? — спросил я. — Реально ли это?

Мышкин задумчиво потер подбородок:

— Реально, но очень сложно. Слишком много игроков, слишком разные интересы. Одно неосторожное движение — и вся конструкция рухнет.

— А если не действовать?

— Тогда через несколько лет мы получим войну. Большую, кровавую войну, которая уничтожит Европу.

Мы составили подробный план, учитывающий все варианты развития событий. Операция получила кодовое название «Нибелунги», в честь вагнеровской оперы, где происходили наши переговоры с Гордлером.

План предусматривал поэтапные действия:

1. Создание коалиции недовольных среди военных, партийных и государственных деятелей.

2. Ограничение доступа Гитлера к ключевой информации и изоляция его от принятия решений.

3. Провокация внутриполитического кризиса в подходящий момент.

4. Переворот с минимальным кровопролитием.

5. Установление переходного правительства и начало переговоров с великими державами.

Риски были огромными. В случае провала заговорщиков ждала неминуемая смерть. Но потенциальные выгоды перевешивали опасности, мы могли предотвратить мировую войну и изменить ход истории.

Но я знал, что назад пути нет. Операция «Нибелунги» запущена, и теперь оставалось только ждать и готовиться к решающим событиям.

Германия 1935 года балансировала на краю пропасти. И от наших действий зависело, упадет ли она в эту пропасть или найдет путь к мирному будущему.

Кабинет Сталина в Кремле встретил меня привычной строгостью и полумраком. Тяжелые бархатные шторы не пропускали белый послеполуденный свет, заставляя электрические лампы под зелеными абажурами гореть даже в дневное время. Красное дерево письменного стола блестело натертым воском, отражая золотистые блики от настольной лампы.

Сталин не поднял головы, когда я вошел. Он склонился над географической картой Европы, расправленной поверх обычных документов. В левой руке держал красный карандаш, которым время от времени делал пометки. Трубка с потухшим табаком покоилась в пепельнице из уральского малахита.

— Проходите, товарищ Краснов, — произнес он, не отрывая взгляда от карты. — Садитесь.

Я занял место в кожаном кресле напротив стола. В воздухе висел запах табака, кожи и воска для полировки мебели.

Настенные часы размеренно отбивали секунды. За высокими окнами угадывались очертания кремлевских стен и башен.

Наконец Сталин поднял голову. Его желтоватые глаза внимательно изучали мое лицо, словно пытаясь прочесть мысли. Усы едва заметно дрогнули, верный признак внутреннего напряжения.

— Итак, — сказал он, откладывая карандаш, — расскажите о поездке. И не только об экономических соглашениях.

В его голосе звучала настороженность. Я понял, что придется говорить всю правду.

— Товарищ Сталин, помимо торговых переговоров, я встречался с людьми, которые могут изменить политическую ситуацию в Германии.

Сталин откинулся на спинку стула. Пальцы его левой руки начали барабанить по подлокотнику, еще один признак плохого настроения.

— Продолжайте, — коротко кивнул он.

— В рейхе существуют влиятельные силы, недовольные радикальной политикой Гитлера. Часть генералитета, консервативные политики, даже некоторые представители дипломатического корпуса. Они готовы действовать, но нуждаются во внешней поддержке.

— И вы взяли на себя смелость вести переговоры без санкции Политбюро? — Голос Сталина потеплел, но это тепло было обманчивым.

— Товарищ Сталин, ситуация требовала быстрых действий. Упущенный момент мог не вернуться.

Сталин поднялся с места. Кресло откатилось назад, едва не опрокинувшись.

Он прошелся к окну, заложив руки за спину. Сквозь щель между шторами на его лицо упал узкий луч солнца, высветив глубокие морщины у глаз.

— Быстрых действий! — сказал он, оборачиваясь ко мне. — Вы ведете переговоры с иностранными заговорщиками! Даете им обещания от имени Советского государства! И называете это «быстротой действий»!

Его лицо правая рука непроизвольно сжалась в кулак. Я видел, что он с трудом сдерживается.

— Рассказывайте подробности, — приказал он, вернувшись к столу. — Все до мелочей.

Следующие полчаса я излагал детали встреч с немецкими оппозиционерами. Упоминал имена, характеризовал каждого собеседника, пересказывал их предложения.

Сталин слушал молча, изредка делая пометки в блокноте. Его лицо постепенно приобрело привычное непроницаемое выражение.

— Генерал Бек предлагает объявить Гитлера недееспособным, — заключил я. — Фон Нойрат готов возглавить переходное правительство. Гордлер обещает поддержку со стороны баварских консерваторов.

Сталин отложил ручку и внимательно посмотрел на меня:

— И что вы им пообещали взамен?

— Признание нового правительства. Пакт о ненападении. Продолжение экономического сотрудничества.

— А проконсультировались ли вы с товарищем Молотовым по дипломатическим вопросам? С товарищем Ворошиловым по военным? С членами Политбюро?

Каждый вопрос звучал как удар хлыста. Я понимал, что моя самодеятельность серьезно разгневала вождя.

— Нет, товарищ Сталин. Я действовал на собственный страх и риск.

— На собственный страх и риск! — повторил он. — В советской системе такие вещи не практикуются, товарищ Краснов. У нас действуют только по решению партии и правительства.

Он встал и снова подошел к окну.

— С другой стороны, — медленно произнес он, не поворачиваясь, — в случае успеха результат может быть интересным.

Я почувствовал, как напряжение в воздухе слегка ослабло.

— Гитлер действительно опасен, — продолжил Сталин. — Его амбиции безграничны. Рано или поздно он пойдет на нас войной. И если есть возможность предотвратить это…

Он вернулся к столу и зажег трубку. Первые клубы дыма поднялись к потолку.

— Расскажите подробнее о плане операции.

Я объяснил схему, разработанную с Мышкиным. Постепенная изоляция Гитлера, создание коалиции недовольных, провокация кризиса и переворот в ключевой момент.

— Рискованно, — оценил Сталин. — Очень рискованно. Если провалится, нас обвинят во вмешательстве во внутренние дела Германии. Это может привести к войне еще быстрее.

— Но если удастся…

— Если удастся, мы получим другую Германию, — закончил он. — Возможно, более разумную.

Сталин молча курил трубку, размышляя. Я ждал, не решаясь прервать паузу. Тиканье часов казалось оглушительным.

— Хорошо, — наконец произнес он. — Я даю согласие на операцию. Но с условиями.

Он придвинул к себе чистый лист бумаги и начал записывать:

— Первое. Вся операция проводится силами НКВД под личным контролем товарища Ягоды. Второе. Я должен быть информирован о каждом шаге. Третье. В случае опасности провала операция немедленно сворачивается. Четвертое. Никто в правительстве, кроме Ягоды, не должен знать подробностей.

Он помедлил, потом взял карандаш и продолжил писать:

— Пятое. Новое германское правительство должно согласиться на размещение советских торговых представительств во всех крупных промышленных центрах рейха с правом экстерриториальности.

Сталин поднял глаза, убеждаясь, что я внимательно слушаю:

— Шестое. Германия обязуется передать советской стороне все техническую документацию по новейшим образцам вооружения, включая авиационные двигатели и танковую броню.

Карандаш скрипнул по бумаге:

— Седьмое. В состав нового правительства должны войти лица, согласованные с нами. Не менее трех министерских постов, включая либо экономику, либо иностранные дела.

Он перевернул лист:

— Восьмое. Все политические партии в Германии, кроме одобренных советской стороной, подлежат роспуску. Коммунистическая партия получает легальный статус и представительство в рейхстаге.

Последнее условие он записал особенно вдумчиво:

— И девятое. Созданные в рамках экономического сотрудничества совместные предприятия переходят под контроль Советского Союза при первых признаках отхода Германии от достигнутых договоренностей.

Сталин сложил лист и медленно протянул мне:

— Эти условия не подлежат обсуждению, товарищ Краснов. Либо новое германское руководство их принимает полностью, либо мы умываем руки и ждем естественного развития событий.

Он снова начал раскуривать трубку, пристально наблюдая за моей реакцией:

— Вы удивлены жесткостью требований? Не стоит. Мы получили уникальную возможность кардинально изменить расстановку сил в Европе. И мы должны этой возможностью воспользоваться максимально.

Я внимательно изучил список условий, понимая, что некоторые из них могут навсегда похоронить операцию.

— Товарищ Сталин, — осторожно начал я, — боюсь, что столь жесткие требования могут отпугнуть наших партнеров. Генерал Бек и фон Нойрат — германские патриоты. Они идут на переворот не для того, чтобы заменить одну зависимость на другую.

Сталин прищурился, выпуская дым из трубки:

— И что вы предлагаете?

— Более гибкий подход. Создать видимость равноправного партнерства, получив при этом реальные выгоды. — Я подал ему лист обратно. — Разрешите предложить альтернативные формулировки?

Сталин кивнул, заинтересовавшись:

— Говорите.

— Вместо требования о передаче технической документации — создание совместных научно-исследовательских центров по разработке гражданских технологий двойного назначения. Германская сторона обязуется делиться результатами исследований.

Я сделал паузу, убеждаясь, что Сталин следит за моими словами:

— Вместо прямого вхождения в правительство — создание Германо-Советской экономической комиссии с правом вето по ключевым вопросам торговли и промышленности.

— Интересно, — пробормотал Сталин. — Продолжайте.

— Вместо роспуска политических партий — соглашение о легализации коммунистической партии и других левых движений. А советские торговые представительства могут получить особый статус в рамках расширенного экономического партнерства.

Сталин отложил трубку и взял карандаш:

— А что насчет контроля над совместными предприятиями?

— Создание Континентального экономического союза с участием Германии, Франции и СССР. В случае нарушения обязательств — исключение из союза с соответствующими экономическими санкциями.

Сталин задумчиво барабанил пальцами по столу:

— Вы предлагаете использовать кнут и пряник одновременно. Заманить их в экономическую зависимость, но не показывать удавку откровенно.

— Именно, товарищ Сталин. Мы получим те же результаты, но без открытого диктата. Новое правительство сможет сохранить лицо перед немецким народом, а мы — реальный контроль.

Сталин сделал правки в списке:

— Хорошо. Но помните, за видимым равноправием должно стоять реальное преимущество Советского Союза. И если ваши немецкие друзья попытаются нас перехитрить…

Он не закончил фразу, но угроза прозвучала ясно.

Он дописал и протянул лист мне:

— И последнее. Ответственность за все лежит на вас лично, товарищ Краснов. В случае неудачи я вас не пожалею, несмотря на все ваши заслуги.

Я взял новый список условий, понимая, что получил и разрешение, и смертный приговор одновременно.

— Понимаю, товарищ Сталин. Благодарю за доверие.

— Доверие? — усмехнулся он. — Это не доверие, товарищ Краснов. Это расчет. Холодный политический расчет.

Сталин поднялся, давая понять, что аудиенция окончена. При выходе он неожиданно остановил меня:

— Товарищ Краснов. Помните, в большой политике не бывает друзей. Есть только попутчики на определенном отрезке пути. Ваши немецкие партнеры могут оказаться как союзниками, так и предателями.

— Буду помнить, товарищ Сталин.

Я вышел из кабинета с ощущением, что впереди меня ждут самые сложные недели в жизни. Операция «Нибелунги» получила официальную санкцию, но цена провала оказалась слишком высока.

В длинных коридорах Кремля горели электрические люстры. Охранники смотрели прямо перед собой, как будто не замечая проходящих.

Мои шаги гулко отдавались под сводами. Я думал о том, что история дает нам шанс изменить ее ход. Но воспользуемся ли мы этим шансом или сломаем себе шею, покажет время.