Промышленный НЭП

Глава 13 Саботаж

Гулкий рев сирены разорвал предрассветную тишину Нижнетагильского металлургического комбината.

Заводские гудки, обычно размеренные и привычные, на этот раз звучали тревожно и надрывно. Красные вспышки огня отражались в окнах административного корпуса, освещая испуганные лица рабочих, выбежавших из проходной.

В мартеновском цехе творилось невообразимое. Из разрушенного ковша вытекал раскаленный металл, образуя огненную реку, которая стремительно растекалась по бетонному полу, угрожая соседним агрегатам.

Рабочие в брезентовых робах и защитных очках метались вокруг, пытаясь локализовать аварию. Гудели насосы пожарных машин, облака пара поднимались, когда вода соприкасалась с раскаленным металлом.

Директор комбината Василий Петрович Зубов появился на месте происшествия спустя двадцать минут после первого сигнала тревоги. Высокий, сухопарый, с глубокими залысинами, сейчас он выглядел постаревшим на десять лет. Лицо покрывала копоть, глаза слезились от едкого дыма.

— Что случилось? — хрипло выкрикнул он, перекрывая грохот и шипение.

— Ковш оборвался, Василий Петрович! — крикнул в ответ мастер смены Ковшов, приземистый мужчина с обгоревшими бровями. — Просто взял и развалился!

— Как развалился? Его же только недавно ремонтировали!

— Вот именно! Ничего не понимаю!

Через час совместными усилиями пожарной команды и рабочих аварию удалось локализовать. Поток расплавленного металла остановили, направив его в аварийный приямок.

Обошлось без жертв, но ущерб был колоссальным, вышел из строя основной мартеновский цех, срывались планы поставок стали для Путиловского завода и Коломенского машиностроительного.

В кабинете директора тем же утром собралось экстренное совещание. Сюда прибыли начальники цехов, главный инженер Пирогов, секретарь парткома.

Лица у всех были мрачные, осунувшиеся. На столе лежали обломки крепления ковша, почерневшие, искореженные куски металла.

— Товарищи, — Зубов обвел присутствующих тяжелым взглядом, — это не случайность. Это преднамеренный саботаж.

В помещении повисла напряженная тишина.

— У нас есть доказательства? — осторожно спросил секретарь парткома, полный мужчина с одутловатым лицом.

Зубов кивнул главному инженеру. Пирогов, невысокий, крепко сбитый человек с внимательными глазами за стеклами очков в стальной оправе, поднялся и взял один из обломков.

— Посмотрите сюда, — он указал на место излома. — Металл не просто сломался, он подпилен. Тонкая работа, незаметная при обычном осмотре. Но под нагрузкой конструкция должна была неизбежно разрушиться.

— Кто мог это сделать? — спросил начальник доменного цеха.

— Возможно, кто-то из ремонтной бригады, — ответил Пирогов. — Они работали с ковшом позавчера. Но я не верю, что наши рабочие могли пойти на такое.

— Значит, диверсия, — мрачно констатировал Зубов. — И, товарищи, это не первый случай. Неделю назад необъяснимая поломка на электроподстанции, до этого порча документации в плановом отделе… Но сегодняшний случай самый серьезный.

Он повернулся к начальнику заводской охраны, щуплому человеку с пронизывающим взглядом:

— Товарищ Фомичев, свяжитесь с ОГПУ. Пусть присылают специалистов. Это уже не просто вредительство, это политическая диверсия.

Секретарь парткома нервно поправил галстук:

— Василий Петрович, давайте без спешки. Может быть, стоит сначала разобраться своими силами? ОГПУ начнет такое расследование, что всем несладко придется…

— А вы предлагаете замять дело? — резко спросил Зубов. — Замять прямую попытку сорвать экономический эксперимент товарища Краснова? Это уже не первая авария, а организованная кампания саботажа!

В этот момент дверь распахнулась, и в кабинет вошел мастер цеха Ромашкин, потный, взволнованный:

— Товарищ директор! Мы обнаружили следы взлома на складе инструментов. Кто-то подменил чертежи и документы на ремонт ковша!

Пирогов поднялся и подошел к Ромашкину:

— Какие конкретно документы?

— Технические спецификации для крепежных узлов. В оригинальных чертежах стояла одна толщина металла, а в подмененных совсем другая, меньше на пять миллиметров. Вот смотрите.

Он развернул на столе два чертежа, один потрепанный, с печатями отдела технического контроля, другой более свежий, с теми же печатями, но явно поддельными.

— Видите разницу в спецификации? Если следовать этому чертежу, ковш должен был обязательно разрушиться под нагрузкой.

Зубов внимательно изучил документы:

— Это профессиональная работа. Обычный мастер не заметил бы подмены. Кто имел доступ к чертежам?

— Вот список лиц, получавших документацию за последнюю неделю, — Ромашкин протянул журнал регистрации. — Но есть одна странность. Позавчера в отдел технической документации приходил какой-то человек, представился инженером из Москвы. Показал удостоверение ведомственной комиссии. Наш архивариус выдал ему несколько папок с документами.

— Имя этого «инженера» известно? — резко спросил Зубов.

— Записано в журнале посещений. Горохов Сергей Павлович. Но сегодня утром мы проверили через спецотдел, такого человека в ведомственной комиссии нет.

— Приметы запомнили?

— Высокий, сухопарый, в очках с толстыми стеклами. Говорил тихо, вежливо. Одет прилично, костюм-тройка, галстук. Производил впечатление технического специалиста, задавал грамотные вопросы.

Зубов стукнул кулаком по столу:

— Вот вам и доказательство! Это профессиональная диверсия. Кто-то целенаправленно организует саботаж нашего эксперимента.

Он решительно снял трубку телефона:

— Соедините меня с Москвой. С товарищем Мышкиным, заместителем Краснова по безопасности.

Секретарь парткома нервно поправил галстук:

— Василий Петрович, давайте без спешки. Может быть, стоит сначала разобраться своими силами? Сообщим в ОГПУ, начнут расследование…

— Вы предлагаете замять дело? — резко перебил Зубов. — Замять прямую попытку сорвать экономический эксперимент товарища Краснова? Это уже не первая авария, а организованная кампания саботажа!

На следующий день в заводской столовой собрались рабочие всех смен. Зубов и Пирогов решили открыто рассказать коллективу о произошедшем.

— Товарищи, — начал директор, обводя взглядом сотни напряженных лиц. — Произошла серьезная диверсия, направленная против нашего эксперимента. Кто-то очень хочет, чтобы «промышленный НЭП» провалился. Кто-то боится, что наша модель экономики докажет свою эффективность.

Рабочие слушали молча, внимательно.

— Мы начали расследование, — продолжил Зубов. — Выяснили, что на комбинат проник диверсант, подменивший техническую документацию. В результате его действий произошла авария в мартеновском цехе.

По толпе пробежал ропот.

— Кто это сделал? — выкрикнул кто-то из задних рядов.

— Пока не знаем, — ответил Зубов. — Но обязательно выясним. Товарищи, я прошу вас о бдительности. Обращайте внимание на незнакомых людей, на странные разговоры, на необычные действия. Не поддавайтесь на провокации.

Главный инженер Пирогов выступил следом. Он рассказал о технических деталях диверсии, объяснил, какие меры безопасности будут введены, чтобы подобное не повторилось.

Неожиданно один из рабочих поднялся, пожилой человек с морщинистым лицом и седыми висками:

— Товарищ Зубов, нас не запугать этими диверсантами. Мы за ваш эксперимент горой стоим. При старой системе я получал восемьдесят рублей и не видел смысла стараться. А сейчас у меня по сто пятьдесят выходит, потому что работаю на совесть. И таких, как я, большинство. Мы не дадим саботажникам испортить хорошее дело!

Столовая взорвалась аплодисментами. Зубов с удовлетворением отметил, что эксперимент дал главный результат, изменил отношение людей к труду.

После собрания в кабинете директора состоялось закрытое совещание. Присутствовали только самые доверенные лица: Зубов, Пирогов, начальник охраны Фомичев и представитель местного отдела ОГПУ.

— Товарищи, это не первый случай диверсии на экспериментальных предприятиях, — сообщил представитель ОГПУ, щуплый человек в гражданском костюме. — У нас есть информация о подобных происшествиях на Путиловском заводе и в Сталинграде. Везде один почерк, техническая диверсия в ключевых узлах производства.

— Кто за этим стоит? — прямо спросил Зубов.

— Это выясняется, — уклончиво ответил чекист. — Но масштаб операции говорит о серьезной организации и высоком уровне покровительства.

Фомичев, начальник охраны, откашлялся:

— Нам нужно усилить режим на всех критически важных участках. Тройная проверка документации, сопровождение всех посторонних, дополнительные посты охраны.

— А как с восстановлением производства? — спросил Пирогов. — Ковш разрушен, часть оборудования повреждена…

— Я уже связался с Москвой, — ответил Зубов. — Товарищ Краснов распорядился выделить нам дополнительные материалы из резервного фонда наркомата. Ремонт начнем завтра же. Через десять дней цех должен заработать.

— А если будут новые диверсии? — озвучил общие опасения Пирогов.

Зубов выпрямился, его худое лицо с глубокими морщинами выражало решимость:

— Не будет. Теперь мы начеку. И весь коллектив тоже. Наш эксперимент слишком важен для будущего советской экономики, чтобы его могли остановить какие-то саботажники!

Когда все разошлись, Зубов задержался у окна, глядя на дымящие трубы комбината. Диверсия показала, что противостояние перешло на новый уровень. От идеологических нападок противники эксперимента перешли к активным действиям.

Значит, боятся. Значит, видят реальную угрозу своим позициям.

Это одновременно тревожило и обнадеживало. Тревожило, потому что следующая диверсия могла привести к человеческим жертвам.

Обнадеживало, потому что подтверждало эффективность «промышленного НЭПа». Люди не борются так яростно с тем, что считают безнадежным.

Старый доходный дом на Большой Лубянке ничем не выделялся среди других построек царской эпохи. Серый фасад с потемневшей лепниной, массивная дверь подъезда, стершиеся от времени ступени. Квартиру на третьем этаже ОГПУ использовало для секретных встреч с информаторами и агентами.

Алексей Владимирович Рогов, оперуполномоченный экономического отдела, сидел у окна, наблюдая за улицей. Тридцатипятилетний мужчина с невыразительным лицом и цепким взглядом серых глаз выглядел как типичный советский служащий средней руки.

Простой костюм, аккуратно подстриженные усы, неприметная внешность. И только длинные нервные пальцы, непрерывно перебирающие папиросную коробку, выдавали внутреннее напряжение.

Часы на стене показывали без пяти семь. Рогов в третий раз проверил содержимое папки, лежавшей на столе. Внутри находились фотографии, документы, справки — материалы на ключевых фигур эксперимента Краснова.

Дверной звонок прозвучал коротко, два раза. Условный сигнал. Рогов бесшумно подошел к двери и открыл ее, пропуская посетителя.

— Проходите, товарищ Шилов, — негромко произнес оперуполномоченный.

Вошедший мужчина выглядел изможденным и нервным. Тощий, с впалыми щеками и глубоко запавшими глазами, он непрерывно оглядывался, словно боялся преследования. Его потертый костюм висел на худых плечах как на вешалке.

— Меня никто не видел, — пробормотал Шилов, присаживаясь к столу.

— Успокойтесь, товарищ. Квартира чистая, слежки нет, — отрезал Рогов, усаживаясь напротив. — Что вы принесли?

Шилов достал из внутреннего кармана пиджака пухлый конверт и положил его на стол.

— Здесь все, что удалось собрать. Протоколы закрытых совещаний, списки иностранных специалистов, копии договоров, частная переписка Краснова с Вознесенским…

Рогов приоткрыл конверт, бегло просматривая содержимое. Его лицо оставалось бесстрастным, но в глазах промелькнуло удовлетворение.

— Очень хорошо, товарищ Шилов. Особенно интересны контакты с иностранцами. Вот здесь, — он указал на один из документов, — упоминается встреча Краснова с американцем Томпсоном без официального переводчика. О чем они говорили?

— Не могу сказать наверняка, — Шилов нервно облизнул губы. — Но после этой встречи Краснов распорядился изменить методику учета на экспериментальных предприятиях. Ввел какие-то новые формы отчетности, явно скопированные с американских.

— Передача секретной экономической информации иностранному специалисту, — медленно проговорил Рогов, делая пометки в блокноте. — А что с Вознесенским? Есть что-нибудь на него?

— Вот из личного дела, — Шилов извлек из конверта еще один документ. — Его отец до революции был присяжным поверенным, имел собственную практику. Дядя эмигрировал в двадцатом году, сейчас в Париже. Сам Вознесенский в анкетах это скрывает, пишет, что отец был служащим.

— Сокрытие социального происхождения, связи с эмигрантскими кругами… — Рогов продолжал делать заметки. — Что еще?

— Я собрал выступления Краснова и Вознесенского на экономических совещаниях, — продолжал Шилов. — Если вырвать цитаты из контекста, получается откровенно ревизионистская позиция. Вот, например…

Он достал стенограмму и зачитал:

— «Мы должны использовать экономические механизмы, доказавшие эффективность в различных системах хозяйствования». Это прямое оправдание капиталистических методов! А вот еще: «Плановое начало не исключает элементов рыночной конкуренции внутри государственного сектора». Чистый правый уклон!

Рогов удовлетворенно кивнул:

— Очень хорошо, товарищ Шилов. Теперь нам нужны факты о реальном положении на экспериментальных предприятиях. Не о достижениях, которыми хвастается Краснов, а о проблемах. О росте индивидуализма среди рабочих, о случаях сокрытия ресурсов, о конфликтах между хозрасчетными бригадами.

— Я подготовил и такие материалы, — Шилов снова полез в конверт. — Вот рапорты от осведомителей с Горьковского автозавода и Путиловского. Описаны случаи сокрытия резервов, приписок в отчетности, конфликтов на почве распределения премий.

— Конкретные фамилии есть?

— Да, есть списки рабочих и инженеров, замеченных в подобных действиях. Особенно интересен случай с бригадиром Морозовым с Путиловского завода. Он создал собственную систему учета, скрывал от администрации резервы, чтобы потом, в удобный момент, выдать их за сверхплановую продукцию и получить премию.

— Мелкобуржуазное перерождение пролетариата, — прокомментировал Рогов. — Именно то, что нам нужно.

Он сложил документы обратно в конверт и убрал его в свой портфель. Затем извлек оттуда другую папку и раскрыл ее перед Шиловым:

— А теперь ознакомьтесь с этими материалами. Здесь выдержки из статей западных экономистов о рыночных механизмах, очень похожие на тезисы Краснова. Нам нужно доказать, что его идеи заимствованы у буржуазных теоретиков.

Шилов внимательно просмотрел документы и неуверенно произнес:

— Но ведь эти статьи опубликованы позже, чем Краснов начал свой эксперимент. Как он мог у них заимствовать?

— Не задавайте лишних вопросов, товарищ Шилов, — холодно ответил Рогов. — Ваша задача — найти и подчеркнуть сходство идей, а не анализировать хронологию. Составьте аналитическую записку, показывающую идейную связь «промышленного НЭПа» с буржуазными экономическими теориями.

Шилов съежился и кивнул:

— Я понял, товарищ Рогов.

— И еще одно задание, — продолжил оперуполномоченный. — Нам нужен компромат на Вознесенского. Он самое уязвимое звено в команде Краснова. Молодой, неопытный, с сомнительным социальным происхождением. Если мы его сломаем, получим доступ ко всем секретам эксперимента.

— Что именно вы хотите?

— Найдите свидетельства его контактов с иностранцами. Особенно с теми, кто связан с эмигрантскими кругами. Проверьте его личную переписку, круг общения, посещаемые места.

Шилов записал указания в блокнот.

— Срок выполнения?

— Неделя, не больше, — отрезал Рогов. — События развиваются быстро, товарищ Каганович ждет материалы для доклада товарищу Сталину.

При упоминании этих имен Шилов заметно побледнел.

— Я сделаю все возможное, — пробормотал он.

Рогов откинулся на спинку стула, внимательно изучая своего информатора. Худой, нервный, с бегающими глазами, Шилов был типичным представителем старой интеллигенции, попавшей в жернова новой эпохи. Бывший экономист царского министерства финансов, чудом избежавший репрессий, теперь он пытался выслужиться перед новой властью, предавая коллег.

— Скажите, товарищ Шилов, — неожиданно спросил Рогов, — вы действительно считаете эксперимент Краснова вредительским? Или просто выполняете задание?

Информатор вздрогнул, не ожидая такого вопроса.

— Я… я думаю, что отступление от марксистско-ленинских принципов недопустимо, — пробормотал он заученную фразу. — Материальное стимулирование порождает индивидуализм и подрывает коллективистское сознание пролетариата…

— Бросьте, Шилов, — поморщился Рогов. — Мы здесь одни. Говорите правду.

Информатор помолчал, собираясь с мыслями, потом выпалил:

— Если честно, я считаю, что Краснов на правильном пути. Его методы действительно повышают эффективность. Но… — он запнулся, — но я не могу этого говорить. Меня уничтожат.

— Вот именно, — кивнул Рогов. — И помните, товарищ Шилов. Если вы хоть кому-нибудь об этом скажете, если попытаетесь предупредить Краснова или его людей, вы пожалеете, что родились на свет. Мы знаем о вашей семье, о вашей дочери в балетной школе, о вашей матери в Ленинграде…

Шилов побелел еще сильнее:

— Я все понял, товарищ Рогов. Я буду молчать.

— Вот и хорошо, — оперуполномоченный встал, давая понять, что встреча окончена. — Через неделю жду вас здесь же, в то же время. И не приходите с пустыми руками.

Проводив информатора до двери, Рогов вернулся к столу и достал из портфеля еще одну папку, с грифом «Совершенно секретно». В ней содержались настоящие материалы по делу Краснова, не сфабрикованные обвинения, а реальные достижения экспериментальных предприятий, стенограммы выступлений, аналитические записки экономистов.

Рогов закурил, глядя на документы. Он сам не верил в виновность Краснова. Более того, понимал всю перспективность «промышленного НЭПа».

Но задание есть задание. Каганович хотел компромат, он его получит.

Оперуполномоченный подошел к телефону и набрал номер:

— Товарищ Макаров? Рогов на связи. Первичные материалы готовы. Да, будет убедительно. Через неделю представлю полное досье. Как успехи на других направлениях?

Выслушав ответ, он удовлетворенно кивнул:

— Отлично. Тогда продолжаем по плану. Следователь Горбунов уже подготовил первого арестованного?

Рогов помедлил, слушая собеседника:

— Хорошо. Пусть работает. Нам нужны показания о вредительском характере эксперимента. Да, я знаю, что это неправда. Но такова задача. До связи.

Повесив трубку, он подошел к окну. На улице зажигались фонари, прохожие спешили домой. Обычный московский вечер. Никто из этих людей не подозревал, какие интриги плетутся в высоких кабинетах, какая борьба идет за будущее советской экономики.

Рогов затянулся последний раз и затушил папиросу в пепельнице. Ему не нравилась эта работа, но выбора не было.

Машина запущена, и остановить ее невозможно. Экспериментом Краснова занялись слишком влиятельные люди. Если Сталин не вмешается лично, «промышленному НЭПу» не выжить. А Сталин… кто знает, что на уме у вождя?

Оперуполномоченный вздохнул, собрал документы и покинул конспиративную квартиру. Время работало против Краснова. Вскоре ему придется сражаться не только с идеологическими обвинениями, но и с сфабрикованными свидетельствами вредительства. И это будет намного опаснее.