Промышленный НЭП

Глава 11 Сельскохозяйственная реформа

Апрельское солнце пригревало весенние поля, на которых уже вовсю шли посевные работы. Сельские пейзажи Рязанской области радовали глаз после промышленных ландшафтов Урала и Кузбасса. Но за этой идиллической картиной скрывалась настоящая трагедия.

Колхоз «Красный путь» в Рязанской области выбрали для эксперимента не случайно. Средние по размеру хозяйство с типичными проблемами: низкая производительность, отсутствие мотивации у колхозников, проблемы с выполнением плана государственных поставок.

Председатель колхоза, Фирсов Матвей Егорыч, встретил нашу делегацию с настороженностью. Коренастый мужчина лет пятидесяти с обветренным лицом и натруженными руками, он смотрел на городских с явным недоверием.

— Слышал я про ваши эксперименты, товарищ Краснов, — произнес он, когда мы расположились в правлении колхоза, небольшом деревянном доме с потрескавшейся краской на стенах. — Только боюсь, что на заводах одно, а в колхозе другое. У нас тут сама земля работает, а не станки. Ее маслом не смажешь, деталями не заменишь.

— В этом вы правы, Матвей Егорыч, — согласился я. — Потому и методы будут иные. Но принцип тот же, материальная заинтересованность в результатах труда.

Несколько часов мы обсуждали новую модель организации сельскохозяйственного производства. Ключевой элемент, перевод колхоза на хозрасчет с сохранением обязательных поставок государству, но введением системы материального стимулирования за сверхплановую продукцию.

— По нынешней системе, — объяснял я, — колхоз сдает все, что произвел, по фиксированным низким ценам. У колхозников нет стимула производить больше. При новой системе базовые поставки сохраняются, но все, что сверх плана, колхоз может продавать по более высоким ценам через кооперацию. Часть вырученных средств идет на премии колхозникам, часть — на развитие хозяйства.

— А если план не выполним? — нахмурился Фирсов.

— Тогда придется закупать недостающее у других хозяйств по рыночным ценам, — ответил я. — Это создает дополнительный стимул выполнять план.

Втроем мы вышли во двор. Колхозники работали на прополке озимых.

— Внедрим и другие элементы, — продолжил я. — Например, хозрасчетные звенья и бригады. Каждое звено получает участок земли, семена, технику и задание. От результатов зависит оплата труда.

— Чем это от нынешних бригад отличается? — скептически спросил Фирсов.

— Хозрасчетная самостоятельность. Звено само решает, как организовать работу. Само учитывает затраты и результаты. И главное, получает вознаграждение в зависимости от этих результатов.

Еще одним важным нововведением стала организация машинно-тракторной станции нового типа. В нескольких километрах от «Красного пути» располагалась МТС, обслуживающая несколько колхозов района. Но традиционная система, когда МТС выполняла работы по разнарядке райисполкома, часто приводила к задержкам и низкому качеству.

Директор МТС, Кулагин Иван Степанович, рослый инженер с военной выправкой, энергично включился в эксперимент:

— По старой схеме, — рассказывал он, когда мы осматривали тракторный парк, — колхоз не мог выбирать, когда ему пахать или сеять. Все по разнарядке сверху. А теперь заключаем прямые договоры. Колхоз определяет сроки, объемы работ, требования к качеству. Мы выставляем счет. Оплата частично в деньгах, частично натурой, зерном или другой продукцией.

— Но главное новшество, — добавил я, — система материального стимулирования трактористов и механизаторов. Раньше они получали фиксированную оплату, независимо от качества работы. Теперь их заработок зависит от обработанной площади, экономии горючего, соблюдения агротехнических сроков.

— И результаты уже видны, — кивнул Кулагин. — За месяц выработка на трактор выросла на тридцать два процента, расход горючего снизился на восемнадцать. Трактористы стали бережнее относиться к технике.

В соседнем районе мы внедрили еще одно новшество, систему контрактации вместо обязательных поставок. Колхоз «Заря социализма» стал экспериментальной площадкой для этой модели.

Председатель, Рогожкина Зинаида Петровна, энергичная женщина средних лет с умными глазами и решительным характером, встретила нас на колхозном поле, где шла посевная.

— При обязательных поставках, — объясняла она, наблюдая за работой сеялок, — колхоз должен сдать фиксированное количество продукции по низким ценам. Неважно, сколько мы произвели. А при контрактации государство заключает с нами договор на поставку продукции по более высоким ценам, плюс авансирует закупки, предоставляет семена, удобрения, технику.

— Это создает совершенно иные стимулы, — добавил я. — Колхоз заинтересован произвести как можно больше, ведь вся продукция будет закуплена по контрактным ценам.

— Но самое интересное, — продолжила Рогожкина, — что при контрактации колхоз может выбирать культуры для выращивания, ориентируясь на свои возможности и особенности почв. При системе обязательных поставок такого выбора нет.

К началу мая, когда посевная заканчивалась, первые результаты сельскохозяйственного эксперимента стали очевидны. Площадь засеянных земель в экспериментальных колхозах выросла на восемнадцать процентов по сравнению с предыдущим годом. Производительность труда увеличилась на двадцать четыре процента. МТС нового типа обработали на тридцать семь процентов больше земли при снижении затрат на пятнадцать процентов.

Особенно впечатляли результаты колхоза «Заря социализма», где внедрили систему контрактации. Они полностью выполнили посевной план на десять дней раньше срока и дополнительно засеяли сто двадцать гектаров кукурузы, на которую заключили выгодный контракт с государственной заготовительной организацией.

На совещании в Наркомземе я докладывал о первых результатах эксперимента. В просторном зале собрались руководители сельскохозяйственных ведомств, представители Госплана, экономисты. В президиуме заседали наркомзем Яковлев, Молотов и Каганович.

— Товарищи, — начал я свой доклад, — эксперимент по внедрению методов «промышленного НЭПа» в сельском хозяйстве показывает обнадеживающие результаты. В пяти экспериментальных колхозах и трех машинно-тракторных станциях мы наблюдаем значительный рост производства при снижении затрат.

Я подробно изложил методику эксперимента и первые результаты. Особый акцент сделал на том, что новая система не противоречит основам коллективизации, земля и основные средства производства остаются в общественной собственности, сохраняется плановый характер экономики.

— Но главное, товарищи, — подчеркнул я, — это изменение отношения колхозников к труду. Появилась заинтересованность в результатах, инициатива, бережливость.

После доклада посыпались вопросы. Большинство касались технических деталей организации хозрасчета, методики расчета оплаты труда, формирования фондов накопления и потребления.

Но Каганович молчал, сумрачно глядя на меня из-под густых бровей. Лишь когда основная дискуссия завершилась, он поднял руку:

— У меня вопрос принципиального характера, товарищ Краснов. Не считаете ли вы, что ваша система поощрения материальной заинтересованности противоречит основам социалистического строительства в деревне? Не возрождает ли это кулачество в новой форме?

Зал затих. Каганович задал именно тот вопрос, которого многие опасались, но не решались сформулировать.

— Товарищ Каганович, — спокойно ответил я, глядя ему прямо в глаза, — наш эксперимент как раз и направлен на укрепление социалистических основ сельского хозяйства, а не на их подрыв. Посудите сами: земля остается в общественной собственности, основные средства производства — тоже. Распределение производится по труду, а не по капиталу. Никакой эксплуатации человека человеком тут нет и быть не может.

— Но дифференциация доходов… — начал Каганович.

— Да, дифференциация доходов увеличивается, — кивнул я. — Но разве это противоречит ленинскому принципу «от каждого по способностям, каждому по труду»? Тот, кто работает лучше, должен получать больше. Это основа социализма.

Каганович, явно недовольный ответом, продолжил:

— А что насчет использования наемного труда в колхозах? Появление богатых колхозов неизбежно приведет к эксплуатации бедных. Разве это не возрождение классовых противоречий?

— В нашей модели исключена возможность использования наемного труда, — парировал я. — Все работы выполняются членами колхоза или МТС на договорной основе. Никто не может нанять батрака и присваивать продукты его труда.

Наркомзем Яковлев, до сих пор молчавший, вмешался:

— Вопрос действительно принципиальный, товарищи. Но давайте оценивать результаты по практике, а не по теоретическим схемам. Если эксперимент товарища Краснова дает увеличение производства сельхозпродукции, повышение урожайности, улучшение жизни колхозников, разве это плохо? При этом основы советского строя не затрагиваются.

Молотов, сидевший рядом с Кагановичем, нахмурился:

— Лазарь Моисеевич поднимает важный вопрос об идеологических основах нашего строительства. Нельзя механически переносить методы промышленности на сельское хозяйство. Деревня имеет иную классовую структуру, иные традиции.

— Совершенно верно, товарищ Молотов, — согласился я. — Потому мы и не переносим механически, а адаптируем принципы, доказавшие эффективность в промышленности, к специфике сельского хозяйства. Социалистическое соревнование, хозрасчет, материальное стимулирование, все это работает и в промышленности, и в сельском хозяйстве, но с учетом особенностей.

Каганович не сдавался:

— Мы наблюдаем очевидный уклон в сторону индивидуализма, товарищ Краснов. Вы поощряете частнособственнические инстинкты крестьянства, которые мы десятилетиями пытались преодолеть!

— Товарищ Каганович, — я старался говорить спокойно, хотя внутри все кипело, — вы ошибаетесь. Мы не поощряем индивидуализм, а направляем естественное стремление человека к улучшению жизни в русло коллективных интересов. Колхозник знает: чем лучше работает коллектив, тем лучше живет каждый член коллектива. Это и есть подлинный коллективизм, а не уравниловка.

— Вы процитировали Ленина о принципе «от каждого по способностям, каждому по труду», — не отступал Каганович. — Но забыли, что Владимир Ильич также говорил о необходимости преодоления мелкобуржуазной стихии в сельском хозяйстве!

— Не забыл, товарищ Каганович, — возразил я. — Но мелкобуржуазная стихия преодолевается не административными методами, а созданием экономических условий, когда коллективный труд становится выгоднее индивидуального. Что мы и делаем.

Дискуссия продолжалась еще около часа. Каганович и Молотов нападали, я отбивался, приводя конкретные факты и цифры. Наркомзем Яковлев занимал промежуточную позицию, признавая положительные результаты эксперимента, но выражая опасения относительно его идеологической чистоты.

В конце заседания Молотов, как председательствующий, подвел итоги:

— Эксперимент товарища Краснова показывает определенные положительные результаты в повышении производительности труда и увеличении производства сельхозпродукции. Это важно. Однако возникают серьезные вопросы идеологического характера. Мы не можем допустить возрождения кулачества или подрыва основ колхозного строя. Предлагаю создать специальную комиссию для постоянного контроля за ходом эксперимента и оценки его соответствия линии партии. Товарищ Каганович возглавит эту комиссию.

Я понимал, что это означает серьезные проблемы. Каганович сделает все возможное, чтобы дискредитировать эксперимент и доказать его «идеологическую вредность». Но отступать было некуда.

После совещания Яковлев отозвал меня в сторону:

— Осторожнее, Леонид Иванович, — тихо сказал он. — Каганович настроен решительно. Будет искать любые зацепки, чтобы обвинить вас в правом уклоне. Убедитесь, что на экспериментальных участках все безупречно с идеологической точки зрения.

— Спасибо за предупреждение, Яков Аркадьевич, — ответил я. — Но отступать не собираюсь. Результаты говорят сами за себя. Если эксперимент докажет свою эффективность, даже Каганович не сможет его остановить.

— Не будьте так уверены, — покачал головой Яковлев. — В нашей стране идеология часто перевешивает экономику.

В тот же вечер я отправил телеграмму Орджоникидзе, кратко информируя о совещании и создании комиссии Кагановича. В ответ получил лаконичное: «Продолжайте работу. Результаты важнее слов. Ваш С. О.»

На следующий день я вернулся в Рязанскую область. В колхозе «Красный путь» мне предстояло проверить, как идет внедрение хозрасчетных бригад и новой системы оплаты труда.

Председатель Фирсов встретил меня уже не с настороженностью, а с нескрываемым энтузиазмом:

— Извините, Леонид Иванович, что сомневался в вашей системе, — признался он, когда мы обходили поля. — Результаты поразительные. Колхозники работают совсем иначе. Раньше приходилось чуть ли не плеткой гнать на поле, а теперь сами встают до рассвета.

Мы остановились у участка, где работала бригада Семенова. Десять человек методично обрабатывали всходы, ни на минуту не прерывая работу. Вечная невеселость труда, знакомая мне по колхозам центральной России, исчезла. Колхозники переговаривались, иногда смеялись, но главное, работали с видимой заинтересованностью.

— Эта бригада у нас передовая, — пояснил Фирсов. — За первый месяц перевыполнили план на тридцать два процента. Получили премиальные. Теперь остальные тянутся за ними, не хотят отставать.

— А как с приусадебными участками? — спросил я. Этот вопрос волновал меня особенно, зная о трагедии голода, разворачивавшейся в СССР из-за коллективизации.

— Стараемся не ущемлять, — ответил председатель. — Если колхозник выполняет норму в общественном хозяйстве, имеет право свободно распоряжаться своим участком.

Я задумчиво кивнул. Это разумно. Приусадебные участки служили страховкой от голода, особенно в период становления колхозов. К тому же они давали крестьянам психологическое ощущение хоть какой-то собственности.

Посетив еще несколько экспериментальных колхозов, я убедился: наша модель работает.

Там, где внедрили хозрасчет, материальное стимулирование, новую систему организации труда, результаты превосходили все ожидания. Посевные работы шли с опережением графика, качество обработки земли значительно улучшилось, настроение колхозников изменилось к лучшему.

В машинно-тракторной станции под руководством Кулагина также наблюдался прогресс. Трактористы и механизаторы, получив материальную заинтересованность в результатах труда, стали работать совсем иначе. Выработка на трактор выросла на тридцать два процента, расход горючего снизился на двадцать один процент, количество простоев из-за поломок уменьшилось в три раза.

Однако не обошлось и без проблем. В некоторых колхозах возникло сопротивление новой системе. Особенно со стороны тех, кто привык получать свою долю независимо от трудового вклада. Кое-где пришлось столкнуться с саботажем, когда намеренно усложняли учет, искажали отчетность, срывали внедрение хозрасчета.

В колхозе имени Калинина, куда по настоянию районного партийного руководства тоже распространили эксперимент, дела шли особенно тяжело. Председатель, Глухов Семен Палыч, придерживался старых методов управления и внутренне сопротивлялся новшествам.

— У нас не завод, товарищ Краснов, — сердито говорил он, когда я пытался объяснить принципы хозрасчета. — Колхозники народ темный, счету не знают. Какой с них спрос?

— Не надо недооценивать людей, Семен Палыч, — возразил я. — Крестьянин прекрасно понимает, что выгодно, а что нет. Дайте ему правильные стимулы, и он горы свернет.

— Может, оно и так, — не сдавался Глухов. — Только партия нам велит мелкобуржуазные пережитки изживать, а не поощрять. А ваша система на что нацелена? На личную выгоду!

— На согласование личных интересов с общественными, — поправил я. — Чтобы человек, работая на общество, видел пользу для себя. Это не противоречит социализму, а наоборот, составляет его суть.

Особенно острая борьба развернулась вокруг системы контрактации, которую мы внедряли вместо обязательных поставок. Районное руководство, привыкшее к административному нажиму, с трудом воспринимало идею договорных отношений с колхозами.

— Как это так, — возмущался секретарь райкома Булычев, грузный мужчина с багровым лицом, — колхоз будет сам решать, сколько и чего сеять? А план кто выполнять будет?

— План остается, товарищ Булычев, — терпеливо объяснял я. — Но теперь он оформляется в виде контракта, где обе стороны принимают обязательства. Государство гарантирует закупки по фиксированным ценам, предоставляет семена, технику, удобрения. Колхоз обязуется произвести продукцию в определенном объеме и надлежащего качества.

— И что, если колхоз не выполнит контракт? — прищурился Булычев.

— Тогда он несет материальную ответственность, — ответил я. — Должен вернуть полученные авансы, заплатить штраф. Это создает дополнительный стимул выполнять взятые обязательства.

— А если не заплатит? — не унимался секретарь.

— Тогда вступают в силу административные механизмы, — признал я. — Но основа — экономические отношения, а не голое принуждение.

Несмотря на сопротивление, эксперимент продолжал расширяться. К началу июня под него попадало уже пятнадцать колхозов и пять МТС в трех областях. Первые результаты превзошли все ожидания: увеличение производства на двадцать девять процентов, снижение себестоимости на семнадцать процентов, рост производительности труда на тридцать два процента.

Особенно впечатляющие результаты наблюдались в колхозе «Заря социализма», где внедрили систему контрактации. Они не только полностью выполнили план посевной, но и дополнительно засеяли сто восемьдесят гектаров техническими культурами, на которые заключили контракты с перерабатывающими предприятиями. Зинаида Петровна Рогожкина, председатель колхоза, с гордостью показывала мне эти поля:

— Раньше бы эта земля пустовала, — говорила она, поглаживая колосящуюся рожь. — Никто бы не стал сверх плана сеять. А теперь колхозники сами просятся на эти участки, знают, что дополнительный урожай даст дополнительный доход.

Но лишь вернувшись в Москву, я в полной мере осознал масштаб противодействия, с которым столкнулся наш эксперимент. Комиссия Кагановича работала на полную мощность, собирая любые материалы, которые можно было интерпретировать как «возрождение кулачества», «подрыв колхозного строя», «правый уклон».

Мышкин передал мне украденную из комиссии секретную сводку. В ней перечислялись всевозможные недостатки и проблемы экспериментальных колхозов, многие из которых были либо обычными трудностями роста, либо откровенными фальсификациями.

— Готовят удар, Леонид Иванович, — сказал Мышкин, когда мы обсуждали ситуацию в моем кабинете. — Каганович лично редактирует доклад для ЦК. Основной тезис: ваш «промышленный НЭП» в сельском хозяйстве — это шаг назад, к индивидуализму, к частнособственническим инстинктам, к возрождению кулачества.

— Цифры опровергают эти обвинения, — возразил я. — Экспериментальные колхозы демонстрируют лучшие результаты по всем показателям. Разве это не доказательство правильности нашего подхода?

— Цифры… — Мышкин скептически покачал головой. — Вы хорошо знаете, Леонид Иванович, как у нас бывает. Если ваша система будет признана «идеологически вредной», никакие цифры не спасут.

— Что предлагаете? — спросил я, хотя примерно догадывался, что услышу.

— Подстраховаться, — ответил Мышкин. — У нас есть определенные рычаги воздействия на некоторых членов комиссии. Компромат, личные интересы… Можно нейтрализовать двоих-троих ключевых фигур.

Я задумался. Искушение было велико.

Но такой подход противоречил сути того, что я пытался сделать, создать систему, основанную на экономических механизмах, а не на подковерных играх.

— Нет, Алексей Григорьевич, — твердо ответил я. — Будем действовать честно. Соберем максимально подробную документацию по всем экспериментальным колхозам. Пригласим Орджоникидзе или Кирова посетить лучшие из них. Подготовим убедительный доклад для Сталина. Пусть цифры и факты говорят сами за себя.

Мышкин пожал плечами:

— Ваше решение, Леонид Иванович. Но помните: Каганович не играет по правилам. И цель у него одна, уничтожить ваш эксперимент любой ценой.

— Знаю, — кивнул я. — Но наши козыри — Орджоникидзе, Киров и, самое главное, результаты. Если мы действительно нашли путь к повышению производительности сельского хозяйства без отказа от коллективизации, даже Сталин это оценит.

На следующее утро я направил подробный отчет о сельскохозяйственном эксперименте Сталину и Орджоникидзе. К отчету приложил сравнительные таблицы, показывающие результаты экспериментальных и обычных колхозов, фотографии полей, свидетельства колхозников.

Особо подчеркнул тот факт, что «промышленный НЭП» не подрывает основы колхозного строя, а укрепляет их, делая коллективное хозяйство более эффективным и привлекательным для крестьян.

«Мы не отступаем от коллективизации, а предлагаем иной путь ее проведения, — писал я в заключении. — Путь, основанный не на принуждении, а на экономической заинтересованности. Результаты говорят сами за себя».

Теперь предстояло ждать. Битва за «промышленный НЭП» в сельском хозяйстве вступала в решающую фазу.