Промышленный НЭП

Глава 8 Первые результаты

Декабрьская Москва встретила меня пронизывающим ветром и серыми громадами заснеженных зданий. После моих бесконечных поездок по экспериментальным предприятиям столица выглядела чужой и неприветливой.

Но сегодня мне предстояло главное испытание. Представить первые результаты «промышленного НЭПа» наркомату тяжелой промышленности.

У подъезда здания ВСНХ автомобиль затормозил, взметнув снежную пыль. На ступенях меня уже ждал Вознесенский, нетерпеливо переминающийся с ноги на ногу, с огромной папкой документов подмышкой.

— Николай Алексеевич, заставляете себя мерзнуть? — поприветствовал я молодого экономиста, поднимаясь по обледенелым ступеням.

— Времени в обрез, Леонид Иванович, — он поправил заиндевевшие очки. — Пришли последние данные от Магнитогорского комбината. Показатели превзошли даже наши оптимистичные прогнозы!

Его энтузиазм оказался заразительным. Трехмесячные результаты действительно впечатляли даже самых отъявленных скептиков.

В приемной наркома тяжелой промышленности толпились руководители главков и директора крупнейших предприятий. Атмосфера напряженного ожидания висела в воздухе. Многие косились на наши с Вознесенским папки с материалами, пытаясь угадать содержимое.

Помощник Орджоникидзе, молодой человек с военной выправкой, подошел ко мне:

— Товарищ Краснов, нарком ждет вас. Остальные участники совещания уже в кабинете.

Просторный кабинет Серго Орджоникидзе, наполненный табачным дымом, гудел от приглушенных разговоров. За длинным столом разместились члены коллегии наркомата, руководители основных главков и несколько директоров предприятий, не входящих в экспериментальную зону.

Серго, коренастый, с характерными усами и пронзительным взглядом, энергично поднялся мне навстречу:

— А, Леонид, наконец-то! Ну, выкладывай свои результаты. Товарищи изнывают от любопытства.

Его грузинский акцент стал заметнее, признак того, что нарком находился в приподнятом настроении.

Я разложил на столе диаграммы и таблицы, в которых систематизировались результаты трехмесячной работы экспериментальной экономической зоны.

— Товарищи, перед вами итоги первого этапа внедрения «промышленного НЭПа» на двенадцати предприятиях Урало-Сибирского региона, — начал я, обводя взглядом аудиторию. — За три месяца мы зафиксировали рост производительности труда в среднем на тридцать два процента. На отдельных участках, например, на Нижнетагильском комбинате, этот показатель достиг сорока процентов.

По рядам прокатился удивленный шепот. Орджоникидзе удовлетворенно кивнул.

— Себестоимость продукции снизилась в среднем на семнадцать процентов, — продолжил я, указывая на соответствующую диаграмму. — При этом качественные показатели значительно улучшились. Брак на Путиловском заводе сократился с восьми процентов до трех. На Коломенском машиностроительном процент возврата продукции от потребителей снизился в четыре раза.

— А как народ? — прервал меня Орджоникидзе. — Рабочие как отреагировали?

— Средняя заработная плата рабочих выросла на двадцать два процента без дополнительных затрат со стороны государства, — ответил я. — Премиальный фонд формируется исключительно за счет экономии ресурсов и перевыполнения качественных показателей. Текучесть кадров снизилась на сорок процентов, трудовая дисциплина укрепилась.

Вознесенский развернул еще одну диаграмму:

— Особенно показателен пример Горьковского автозавода. На ключевом участке сборки двигателей производительность выросла на сорок восемь процентов, а расход цветных металлов снизился на двадцать один процент.

Один из членов коллегии, пожилой человек с аскетичным лицом, поднял руку:

— Звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой. Кто подтверждал эти цифры? Не сами ли директора заводов, заинтересованные в положительных результатах?

— Все данные проверены комиссией Госплана и Наркомфина, — ответил я, ожидавший подобного вопроса. — В состав комиссии специально включили представителей, скептически настроенных к нашему эксперименту. Вот заключение, подписанное товарищем Куйбышевым.

Я передал документ Орджоникидзе, который внимательно изучил печати и подписи.

— Не придраться, — удовлетворенно хмыкнул он. — Что ж, переходим к обсуждению. Какие проблемы выявились за эти три месяца?

Этот вопрос позволил мне перейти к сложностям, с которыми столкнулся эксперимент:

— Проблемы условно делятся на три категории. Первая — сопротивление части руководства предприятий. Не все директора готовы брать на себя дополнительную ответственность, привыкли работать по указке сверху. На Нижнетагильском комбинате пришлось заменить двух начальников цехов, которые саботировали внедрение системы материального стимулирования.

— Кадровые перестановки дело привычное, — кивнул Серго. — Что еще?

— Вторая категория — бюрократические препоны. Госснаб, например, отказывается признавать договоры прямых поставок между нашими предприятиями, требует оформления стандартных нарядов. Это сводит на нет всю оперативность новой системы.

— С этим разберемся, — Орджоникидзе сделал пометку в блокноте. — Дальше?

— Третья проблема — неподготовленность кадров. Инженеры и экономисты не умеют работать в условиях хозрасчета, не знают, как рассчитывать себестоимость, как вести учет по новым формам. Приходится организовывать ускоренные курсы обучения.

Вознесенский дополнил:

— Мы разработали программу подготовки экономистов новой формации. Уже обучили более трехсот специалистов. Но этого недостаточно, если эксперимент будет расширяться.

Орджоникидзе ударил ладонью по столу, прерывая шепот, расходившийся по кабинету:

— Результаты впечатляющие, товарищи! Думаю, настало время расширить эксперимент на другие предприятия наркомата. Леонид Иванович, подготовьте предложения по следующей группе заводов, которые можно включить в программу.

— Сколько предприятий, Серго Орджоникидзе? — спросил я, уже прикидывая масштаб работы.

— Двадцать пять, — решительно ответил нарком. — По пять от каждого главка. Пора переходить от эксперимента к системному внедрению.

Это превосходило мои самые смелые ожидания. С двенадцати предприятий сразу к тридцати семи!

— Но сначала, — продолжил Орджоникидзе, — нужно представить результаты товарищу Сталину. Подготовьте доклад, самый лаконичный, но с конкретными цифрами. Иосиф Виссарионович не любит водянистых отчетов.

— Когда представлять доклад? — уточнил я.

— Через неделю. Сталин дал согласие выслушать информацию о результатах первого этапа. Учтите, решение о дальнейшей судьбе эксперимента будет зависеть от этого доклада.

После совещания мы с Вознесенским вышли в приемную. Молодой экономист сиял от удовольствия:

— Тридцать семь предприятий, Леонид Иванович! Это же прорыв! Если и здесь получим такие же результаты, никто не сможет остановить распространение новой модели на всю промышленность.

— Не торопитесь, Николай Алексеевич, — остудил я его пыл. — Впереди доклад Сталину, а это испытание посерьезнее любых цифр и диаграмм.

В коридоре нас нагнал один из членов коллегии, скептически настроенный пожилой человек:

— Товарищ Краснов, признаю, результаты впечатляют. Но помните, эти успехи могут вскружить голову. Не отрывайтесь от принципиальных основ социалистической экономики. Многие в партийном руководстве наблюдают за вашим экспериментом с настороженностью.

Его предупреждение прозвучало почти дружелюбно, но в глазах читался холодный расчет человека, привыкшего выживать в постоянно меняющейся политической обстановке.

— Благодарю за откровенность, — ответил я. — Наша цель не пересмотр основ, а повышение эффективности социалистического хозяйства. Будем рады видеть вас на экспериментальных предприятиях, чтобы убедиться в этом лично.

— Непременно воспользуюсь приглашением, — криво улыбнулся он и, коротко кивнув, удалился.

— Кто этот товарищ? — тихо спросил Вознесенский.

— Черепанов, старый большевик, член коллегии наркомата. Держится в тени, но имеет обширные связи в аппарате ЦК. За внешней настороженностью скрывается трезвый ум. Прислушивайтесь к таким людям, Николай Алексеевич, они помогают видеть подводные камни.

Холодный декабрьский воздух ударил в лицо, когда мы вышли из здания. Москва готовилась к наступающему 1932 году.

Институт экономики имени Карла Маркса располагался в бывшем особняке промышленника Рябушинского, двухэтажном здании с мезонином, украшенном лепниной и колоннами. Совсем рядом с моим полусекретным танковым КБ. Теперь роскошные интерьеры превратились в аскетичные кабинеты и лаборатории, где молодая советская экономическая наука искала новые пути развития.

Наша лаборатория занимала весь третий этаж мезонина, просторное помещение с высокими потолками и огромными окнами. Стены увешаны диаграммами, графиками, таблицами.

Вдоль стен тянулись стеллажи с папками документов, отчетами предприятий, статистическими сборниками. В центре большой стол для совещаний, вокруг которого сгрудились молодые экономисты, инженеры, статистики.

Вознесенский, назначенный научным руководителем лаборатории, собрал под своим началом удивительную команду. Молодые выпускники экономических вузов соседствовали со старыми специалистами, получившими образование еще при царе.

Бухгалтеры-практики работали рядом с теоретиками-математиками. Такое сочетание рождало необычные идеи и подходы.

— Товарищи! — обратился я к коллективу, войдя в лабораторию. — Только что на коллегии наркомата тяжелой промышленности принято решение о расширении нашего эксперимента. Готовимся к включению еще двадцати пяти предприятий.

По комнате пронесся возбужденный гул. Вознесенский, стоявший у доски с какой-то сложной формулой, просиял:

— Это признание успеха! Наши расчеты подтвердились на практике.

— Не торопитесь с выводами, Николай Алексеевич, — остудил я его пыл. — Через неделю нам предстоит доклад товарищу Сталину. От него зависит дальнейшая судьба эксперимента.

Лаборатория моментально затихла. Все понимали серьезность момента. Молодой экономист Ларионов, бледный юноша с копной рыжих волос, спросил:

— Какие материалы готовить к докладу, Леонид Иванович?

— Самые убедительные, Петр, — ответил я. — Нам нужны не просто общие цифры по росту производительности и снижению себестоимости. Требуются конкретные примеры, показывающие, как именно работает новая система.

Вознесенский начал делать пометки на доске:

— Предлагаю структурировать доклад следующим образом. Первая часть — общие результаты по всем предприятиям. Вторая часть — детальный анализ трех наиболее успешных примеров: Нижнетагильский комбинат, Горьковский автозавод и Путиловский.

— Добавьте раздел о влиянии эксперимента на оборонную промышленность, — посоветовал я, зная приоритеты Сталина. — Покажите, как «промышленный НЭП» способствует укреплению обороноспособности страны.

Величковский, тоже присутствовавший здесь, поднял руку:

— Леонид Иванович, разрешите представить результаты нашей теоретической работы.

Я кивнул. За три месяца группа под руководством Величковского проделала колоссальную работу по систематизации опыта экспериментальных предприятий и созданию теоретической базы «промышленного НЭПа».

Профессор бережно раскрыл объемную папку:

— Мы завершили работу над монографией «Теоретические основы социалистического хозрасчета». Двести сорок страниц текста, семьдесят две диаграммы, тридцать пять таблиц. Детально проанализирован опыт каждого предприятия. Выведены математические модели для различных отраслей промышленности.

— Особое внимание уделено идеологическому обоснованию, — добавил Вознесенский. — Мы доказываем, что «промышленный НЭП» не противоречит марксистско-ленинской теории, а развивает ее применительно к новому этапу строительства социализма.

Я взял увесистую рукопись. Труд впечатлял фундаментальностью.

— Отлично, Николай Александрович. Это станет основой для дальнейшего распространения нашей модели. А что с учебными программами для директоров и экономистов предприятий?

Молодая женщина в строгом костюме, заведующая учебным сектором Жданова, поднялась с места:

— Подготовлено три программы различной продолжительности. Двухнедельный интенсивный курс для директоров предприятий, месячный — для главных экономистов и инженеров, трехмесячный — для бухгалтеров и плановиков. Уже обучено триста двадцать семь специалистов. При расширении эксперимента можем увеличить пропускную способность наших курсов вдвое.

— Превосходно, Анна Сергеевна, — похвалил я. — Что с публикациями для партийной печати?

Сотрудник идеологического сектора Пермяков, невысокий молодой человек с умными глазами, отчитался:

— Подготовлены статьи для «Экономической газеты», «Плановое хозяйство» и закрытого бюллетеня ЦК. Все материалы выдержаны в правильном идеологическом ключе, делают акцент на укреплении социалистических принципов хозяйствования через повышение эффективности.

— Постарайтесь опубликовать их как можно скорее, — распорядился я. — Нам нужно формировать благоприятное мнение в партийной среде.

Совещание в лаборатории продолжалось около двух часов. Мы детально обсудили подготовку доклада для Сталина, распределили задания, установили жесткие сроки.

Время играло критическую роль. Нам требовалось не просто собрать факты, но представить их в наиболее убедительном виде.

Когда основные вопросы были решены, я задержался с Вознесенским для конфиденциального разговора. Мы стояли у окна, глядя на заснеженную Москву внизу.

За время совместной работы между нами установились доверительные отношения. Я ценил острый ум молодого экономиста и его смелость в защите новых идей.

— Николай Алексеевич, — начал я, убедившись, что нас никто не слышит, — вы должны понимать исключительную важность предстоящего доклада. Сталин не просто выслушает результаты. Он будет решать, соответствует ли наша модель его стратегическому видению развития страны.

— Понимаю, Леонид Иванович, — серьезно ответил Вознесенский. — Потому мы и работаем с такой тщательностью.

— Дело не только в цифрах и фактах, — продолжил я. — Важно показать, что «промышленный НЭП» не подрывает основы государственного управления, а усиливает его, делает более эффективным. Сталин чрезвычайно чувствителен к любым попыткам ослабить централизованный контроль.

Вознесенский задумчиво кивнул:

— Мы это учитываем. В нашей теоретической модели партийное руководство становится не слабее, а сильнее благодаря более эффективным механизмам управления.

— Точно, — подтвердил я. — И не забывайте об оборонном аспекте. Сталин убежден, что война с капиталистическим окружением неизбежна. Любая экономическая модель должна, прежде всего, укреплять оборонный потенциал страны.

— Мы детально проанализировали влияние новой системы на предприятия, связанные с оборонкой, — ответил Вознесенский. — Результаты более чем впечатляющие. Путиловский завод, например, увеличил выпуск артиллерийских систем на сорок два процента без дополнительных капиталовложений.

Разговор прервал телефонный звонок. Вознесенский снял трубку и через минуту протянул мне аппарат:

— Вас, Леонид Иванович. Товарищ Молотов.

Вячеслав Михайлович Молотов, председатель Совнаркома, не отличался любовью к телефонным разговорам. Если он лично звонит, значит, дело чрезвычайной важности.

— Слушаю вас, Вячеслав Михайлович, — сказал я в трубку.

— Товарищ Краснов, — сухой голос Молотова звучал отчетливо, — ваш доклад товарищу Сталину переносится на более ранний срок. Завтра в шестнадцать часов в кремлевском кабинете. Будьте готовы.

Мое сердце чуть не провалилось в желудок:

— Завтра? Но материалы еще не полностью…

— Завтра в шестнадцать, — повторил Молотов и повесил трубку.

Я ошеломленно посмотрел на Вознесенского:

— Доклад перенесен на завтра. Шестнадцать часов.

— Завтра⁈ — молодой экономист побледнел. — Но нам требовалась как минимум неделя…

— У нас ровно двадцать четыре часа, — я взглянул на часы. — Собирайте всех. Работаем без перерывов. К утру доклад должен быть готов.

За окном опускались ранние декабрьские сумерки. Предстояла бессонная ночь, от которой зависело будущее не только нашего эксперимента, но, возможно, всей советской экономики.