Промышленный НЭП

Глава 24 Красный директор

Зал заседаний Дома Союзов на Большой Дмитровке казался величественным и строгим. Мраморные колонны, высокие потолки с лепниной, массивные хрустальные люстры, все дышало историей. На стенах висели знамена революционных полков и портреты вождей революции. В этом историческом зале проходили судьбоносные съезды партии и важнейшие государственные мероприятия.

Сегодня здесь собрались члены Центрального Комитета партии, руководители московской партийной организации, делегаты от крупнейших заводов и фабрик страны, около трехсот человек. Все они пришли на необычное мероприятие, торжественный прием меня, Леонида Краснова, в ряды ВКП(б) без кандидатского стажа.

Я сидел в первом ряду, чувствуя на себе взгляды присутствующих. Рядом расположились Орджоникидзе и Киров, мои главные сторонники. На сцене за длинным столом, покрытым традиционным красным сукном, находились члены Политбюро. В центре сидел Сталин, по обе стороны от него Молотов и Каганович. Лица большинства членов высшего руководства страны были непроницаемы, лишь Киров доброжелательно улыбался.

— Товарищи, — начал Молотов, поднимаясь со своего места и поправляя пенсне, — сегодня мы проводим торжественное собрание в связи с приемом в партию товарища Краснова Леонида Ивановича. Согласно решению Политбюро, подтвержденному на пленуме ЦК, товарищ Краснов принимается в члены партии минуя кандидатский стаж, учитывая его выдающиеся заслуги перед социалистическим строительством.

По залу пробежал шепот. Такой порядок приема в партию был исключительной редкостью, особенно в те годы, когда партия очищала свои ряды от «чуждых элементов» и ужесточила правила приема.

— Слово предоставляется товарищу Орджоникидзе для представления кандидата, — продолжил Молотов.

Серго энергично поднялся на трибуну. Его коренастая фигура излучала уверенность, густые усы и характерный грузинский акцент придавали выступлению особый колорит.

— Товарищи! Я знаю Леонида Ивановича Краснова уже давно, с тех пор как он показал исключительную эффективность в управлении металлургическими предприятиями, когда создал Горьковский автозавод, когда освоил нефтедобычу, разведал громаднейшие месторождения и прекрасно управлял «Союзнефтью», а затем предложил провести экономический эксперимент, получивший теперь название «социалистическая система экономического стимулирования». За это время я имел возможность близко познакомиться с его деловыми качествами, убеждениями и характером.

Орджоникидзе сделал краткую паузу, обводя взглядом зал.

— Товарищ Краснов проявил себя как исключительно талантливый организатор и экономист. Его эксперимент доказал, что социалистическая промышленность может работать гораздо эффективнее, если правильно использовать экономические стимулы и инициативу трудящихся. Благодаря его методам около сотни промышленных предприятий повысили производительность труда в среднем на сорок четыре процента!

Зал одобрительно загудел. Производственные показатели подобного масштаба не могли не впечатлять даже скептиков.

— Но особенно важно отметить, — продолжил Серго, повышая голос, — что товарищ Краснов доказал свою идейную стойкость и верность делу партии в сложнейших условиях. Когда противники пытались дискредитировать его эксперимент с помощью диверсий и клеветы, он не отступил. Когда его обвиняли в «правом уклоне» и «реставрации капитализма», он твердо отстаивал социалистический характер своих методов. Товарищ Краснов показал, что является настоящим революционером, не на словах, а на деле, своими конкретными достижениями в строительстве социализма.

Орджоникидзе говорил еще около десяти минут, описывая мои заслуги в развитии промышленности и укреплении обороноспособности страны. Закончил он патетически:

— Я уверен, товарищи, что прием товарища Краснова в ряды нашей партии станет важным шагом к дальнейшему укреплению социалистической экономики и мощи нашего государства!

После него выступил Киров, также горячо поддержавший мою кандидатуру. Особенно он подчеркнул стойкость в борьбе с «троцкистскими и правоуклонистскими элементами», якобы пытавшимися дискредитировать экономический эксперимент.

Затем было еще несколько выступлений, директора Путиловского завода, секретаря парткома Нижнетагильского комбината, председателя профсоюза металлургов. Все они говорили о конкретных результатах ССЭС на своих предприятиях и выражали уверенность, что я достоин высокой чести стать членом партии.

Наконец, наступил решающий момент.

— Товарищ Краснов, вам слово, — произнес Молотов.

Я поднялся на трибуну, ощущая напряженное внимание аудитории. Понимал, что мое выступление должно сочетать скромность с уверенностью, идеологическую выдержанность с практическим уклоном.

— Товарищи! — начал я, окидывая взглядом зал. — Для меня сегодняшний день — величайшая честь. Вступление в ряды Всесоюзной коммунистической партии (большевиков) — это не только высокая привилегия, но и огромная ответственность.

Я сделал небольшую паузу, затем продолжил:

— Моя жизнь и работа всегда были связаны с промышленностью, с производством, с экономическими вопросами. Но я всегда понимал, что экономика — это не просто цифры и механизмы. Экономика — это прежде всего люди, их труд, их благосостояние. И главная задача социалистической экономики — использовать все возможности для повышения благосостояния трудящихся при одновременном укреплении мощи нашего государства.

Мой голос окреп, когда я перешел к главной части выступления:

— Товарищ Сталин поставил перед нами историческую задачу — пройти за десять лет то расстояние, которое другие страны проходили за столетие. Это невозможно сделать старыми методами. Для этого необходимы новые подходы к организации промышленности, новые методы стимулирования труда, более эффективное использование ресурсов и, главное, более полное раскрытие творческого потенциала рабочего класса и инженерно-технической интеллигенции.

Я видел, как Сталин внимательно слушает, слегка наклонив голову, а Молотов делает пометки в блокноте.

— Социалистическая система экономического стимулирования, одобренная руководством партии, позволяет решить эту задачу. Она соединяет преимущества плановой экономики с инициативой трудящихся, централизованное руководство с хозяйственной самостоятельностью предприятий в рамках плана. И первые результаты показывают, что мы на правильном пути.

Я позволил себе немного эмоциональности:

— Вступая в ряды ВКП(б), я клянусь отдать все свои силы, все знания, весь опыт для укрепления социалистической экономики, для усиления обороноспособности нашей страны, для повышения благосостояния трудящихся. Клянусь быть беспощадным к врагам социализма, к вредителям, диверсантам и саботажникам. Клянусь высоко нести звание члена великой партии Ленина-Сталина!

Зал разразился аплодисментами. Я вернулся на свое место, чувствуя смешанное ощущение триумфа и тревоги. Выступление было принято хорошо, но я понимал, что эта клятва — не просто ритуальные слова. В условиях сталинского режима их могли в любой момент напомнить и потребовать выполнения.

После кратких прений состоялось голосование. Все присутствующие, как по команде, подняли руки «за». «Против» и «воздержавшихся» не оказалось.

Молотов зачитал постановление о приеме меня в члены ВКП(б), и Сталин лично вручил мне партийный билет. Его рукопожатие было сухим и крепким.

— Поздравляю, товарищ Краснов, — произнес он негромко. — Теперь вы один из нас.

Эта простая фраза прозвучала двусмысленно, как признание и как предупреждение одновременно.

После торжественной части состоялся небольшой прием в одном из залов Дома Союзов. Члены партийного руководства, директора крупных предприятий, секретари обкомов и горкомов подходили ко мне, поздравляли, выражали поддержку. Я пытался запомнить все лица и имена, эти люди должны стать моей опорой в предстоящих преобразованиях.

Орджоникидзе подошел одним из последних, когда поток поздравлений уже иссякал.

— Поздравляю, Леонид, — сказал он, обнимая меня по-кавказски. — Ты выдержал первый экзамен. Но впереди испытание посложнее — Совнарком.

— Когда это произойдет?

— Завтра в двенадцать часов в Кремле. Подготовься хорошо. От тебя ждут не просто согласия занять пост, а конкретной программы действий.

Я кивнул, понимая важность момента. Завтра начинался новый этап моей жизни в этом времени — и новый этап истории СССР.

Заседание Президиума Центрального Исполнительного Комитета СССР проходило в Свердловском зале Кремля. Это торжественное помещение с высокими потолками и мощными колоннами, названное в честь первого главы советского государства Якова Свердлова. В глубине зала возвышалась трибуна под огромным гербом СССР. Вдоль стен стояли знамена республик, входящих в Союз.

Члены Президиума ЦИК, высшего органа государственной власти СССР в период между съездами Советов, занимали места за большим столом, покрытым зеленым сукном. Председательствовал «всесоюзный староста» Михаил Иванович Калинин, пожилой человек с бородкой и в пенсне, напоминавший земского учителя дореволюционной эпохи. Но эта простецкая внешность скрывала опытного политика, одного из старейших большевиков.

Присутствовали все высшие руководители страны — члены Политбюро, наркомы, председатели высших судебных и контрольных органов. В первых рядах сидели директора крупнейших предприятий и представители общественности. За их спинами расположились журналисты центральных газет.

Я сидел в первом ряду, готовясь к своему выступлению. Рядом со мной находился Молотов, человек, которого мне предстояло сменить на посту председателя Совнаркома. Он выглядел совершенно невозмутимым и держался с достоинством.

— Объявляю заседание Президиума Центрального Исполнительного Комитета Союза Советских Социалистических Республик открытым, — произнес Калинин, постукивая карандашом по столу. — На повестке дня один вопрос — об изменениях в составе Совета Народных Комиссаров СССР. Слово предоставляется товарищу Сталину.

Сталин поднялся на трибуну. В отличие от многих партийных ораторов, он говорил негромко, без излишнего пафоса, с характерным грузинским акцентом. Но в этой сдержанной манере чувствовалась огромная внутренняя сила.

— Товарищи! Центральный Комитет партии обсудил вопрос о руководстве Советом Народных Комиссаров и принял решение рекомендовать Президиуму ЦИК освободить товарища Молотова от обязанностей Председателя Совнаркома СССР.

Он сделал паузу, затем продолжил:

— Товарищ Молотов проделал большую работу на этом посту, но сегодня, в условиях развернутого социалистического наступления по всему фронту, требуются новые подходы к руководству советским правительством. Центральный Комитет рекомендует на пост Председателя Совнаркома товарища Краснова, зарекомендовавшего себя как талантливого организатора и экономиста, создателя социалистической системы экономического стимулирования.

Сталин говорил еще примерно пять минут, перечисляя мои заслуги и объясняя важность внедрения ССЭС в масштабах всей страны. Закончил он так:

— Политбюро считает, что товарищ Краснов сможет обеспечить более эффективное управление народным хозяйством и ускорить темпы социалистического строительства.

После Сталина выступил Молотов. Его речь была краткой и формальной. Он признал обоснованность критики в свой адрес, согласился с решением ЦК и выразил уверенность, что я справлюсь с новыми обязанностями. В его голосе чувствовалась горечь, но он сохранял выдержку.

Затем слово предоставили мне. Поднимаясь на трибуну, я ощущал историческую значимость момента. Человек из будущего становился главой правительства СССР начала 1930-х годов, получая возможность изменить историческую траекторию огромной страны.

— Товарищи! — начал я, обводя взглядом зал. — Принимая на себя обязанности Председателя Совета Народных Комиссаров СССР, я полностью осознаю огромную ответственность, которая ложится на мои плечи. Руководить советским правительством в период развернутого строительства социализма — ответственейшая задача, требующая полной самоотдачи и глубокого понимания стоящих перед страной проблем.

Я сделал небольшую паузу, затем продолжил:

— Главную задачу нового состава Совнаркома я вижу в обеспечении ускоренной индустриализации страны на основе социалистической системы экономического стимулирования. Эта система, одобренная Политбюро и лично товарищем Сталиным, доказала свою эффективность на экспериментальных редприятиях. Теперь нам предстоит внедрить ее в масштабах всей страны.

Я перешел к конкретным задачам:

— Во-первых, необходимо разработать новую систему планирования, которая сочетала бы централизованное руководство с инициативой на местах. Во-вторых, создать эффективный механизм материального стимулирования трудящихся, делающий каждого рабочего и инженера заинтересованным в результатах своего труда. В-третьих, обеспечить техническое перевооружение промышленности на основе новейших достижений науки и техники, как отечественных, так и зарубежных.

Я говорил около получаса, подробно излагая программу действий нового правительства. Особое внимание уделил вопросам повышения обороноспособности страны, развития тяжелой промышленности, создания новых промышленных комплексов на Урале и в Сибири. Затронул и аграрные проблемы, подчеркнув необходимость материального стимулирования колхозников, внедрения новой сельскохозяйственной техники, применения научных методов ведения сельского хозяйства.

Закончил я свое выступление так:

— Товарищи! Перед нами стоит историческая задача — превратить СССР в мощную индустриальную державу в кратчайшие сроки. Мы должны решить эту задачу, чтобы обеспечить независимость нашей страны, укрепить ее обороноспособность, повысить благосостояние трудящихся. И я уверен, что с помощью социалистической системы экономического стимулирования мы сможем это сделать!

Зал разразился аплодисментами. Я видел, как Сталин сдержанно хлопает, одобрительно кивая. Орджоникидзе аплодировал с искренним энтузиазмом. Молотов и Каганович сохраняли непроницаемые выражения лиц.

После кратких прений, носящих формальный характер, состоялось голосование. Оно было единогласным — все члены Президиума ЦИК проголосовали за мое назначение. Калинин зачитал соответствующее постановление:

— Постановлением Президиума Центрального Исполнительного Комитета Союза Советских Социалистических Республик товарищ Краснов Леонид Иванович назначается Председателем Совета Народных Комиссаров СССР.

Он подошел ко мне и пожал руку:

— Поздравляю, товарищ Краснов. Надеюсь, вы оправдаете высокое доверие партии и советского народа.

После заседания состоялась официальная церемония передачи дел. Молотов провел меня в здание Совнаркома на Старой площади и показал свой кабинет, просторное помещение с массивным письменным столом, за которым когда-то работал Ленин. На стенах висели портреты Маркса, Энгельса и Ленина, карта СССР, диаграммы выполнения первого пятилетнего плана.

— Вот ваше новое рабочее место, товарищ Краснов, — сказал Молотов, указывая на кресло за столом. — Желаю удачи.

В его голосе не было ни злобы, ни зависти, только усталость и, возможно, облегчение. Он понимал, что эпоха, которую он олицетворял, закончилась, и начинается новый этап в истории страны.

Я поблагодарил Молотова за добрые пожелания и спросил:

— Какие будут ваши первые рекомендации?

Молотов задумался на мгновение, затем ответил:

— Берегите себя, Леонид Иванович. Власть в нашей стране опасная вещь. Сегодня вы на вершине, а завтра…

Он не закончил фразу, но я понял ее смысл. В условиях сталинского режима положение даже самых высокопоставленных руководителей было ненадежным. Сам Молотов, один из старейших большевиков, теперь отстранен от руководства.

Но я был полон решимости изменить ход истории.

— Спасибо за предупреждение. Я постараюсь быть осторожным.

После ухода Молотова я остался один в огромном кабинете. Подошел к окну и посмотрел на Москву, раскинувшуюся внизу. Столица СССР выглядела провинциально по сравнению с мегаполисом XXI века, который я помнил.

Малоэтажные дома, редкие автомобили на улицах, конные повозки, разносчики с лотками. Но в этом неприхотливом городе решались судьбы огромной страны и всего мира.

Я отвернулся от окна и сел за письменный стол. Предстояло сформировать новую команду, разработать детальный план действий, подготовить необходимые постановления. Работы невпроворот.

В дверь постучали, и в кабинет вошел Поскребышев, личный секретарь Сталина.

— Товарищ Краснов, товарищ Сталин просил передать вам список рекомендуемых кандидатур в новый состав Совнаркома.

Он положил передо мной папку с документами. Я открыл ее и увидел перечень имен с краткими характеристиками. Большинство наркомов оставались на своих местах, но были и новые фигуры, преимущественно технократы, инженеры, экономисты.

— Товарищ Сталин просил подчеркнуть, что это именно рекомендации, а не директива, — добавил Поскребышев с едва заметной улыбкой. — Он рассчитывает на ваше согласие, но готов обсудить возможные изменения.

Я понимал, что это своеобразная проверка. Сталин хотел посмотреть, как я буду реагировать на его «рекомендации».

— Передайте товарищу Сталину мою благодарность за ценные предложения. Я внимательно изучу список и сегодня же представлю свои соображения.

Поскребышев кивнул и вышел. Я углубился в изучение документов. Список составлен грамотно, в нем присутствовали как опытные администраторы, так и специалисты в различных отраслях экономики. Очевидно, Сталин стремился сформировать технократическое правительство, способное обеспечить ускоренную индустриализацию.

Но мне нужны не просто компетентные исполнители, а единомышленники, понимающие суть ССЭС и готовые внедрять ее на практике. Я сделал несколько пометок на полях документа, добавил несколько имен, вычеркнул пару кандидатур, известных своим догматизмом.

Вечером того же дня я представил Сталину свои предложения по составу правительства. Мы встретились в его кабинете в Кремле. Он внимательно изучил мои пометки, затем поднял глаза:

— Интересные предложения, товарищ Краснов. Особенно по кандидатуре наркома финансов.

Я предложил на этот пост Николая Николаевича Крестинского, опытного финансиста, работавшего еще с Лениным, но попавшего в опалу из-за поддержки Троцкого в 1920-е годы.

— Крестинский имеет большой опыт финансовой работы, — объяснил я. — А его прошлые ошибки не имеют отношения к экономическим вопросам. К тому же, он давно порвал с оппозицией.

Сталин задумчиво покачал головой:

— Смелое решение, товарищ Краснов. Но, пожалуй, оправданное. Мы можем дать Крестинскому шанс реабилитировать себя. Но вы берете на себя ответственность за его дальнейшие действия.

— Разумеется, товарищ Сталин.

— Хорошо, — кивнул он. — Остальные ваши предложения я принимаю. Завтра представьте список на утверждение Политбюро.

На следующий день новый состав Совнаркома был утвержден. Я получил возможность формировать свою команду, с которой предстояло внедрять ССЭС в масштабах всей страны.

Но уже в первые дни работы я столкнулся с серьезным сопротивлением бюрократического аппарата. Старая система управления, построенная на административном принуждении и жестком контроле, не желала уступать место новым методам, основанным на экономических стимулах и хозяйственной самостоятельности предприятий.

Первый конфликт возник с Госпланом, руководство которого не понимало, как совместить централизованное планирование с элементами хозрасчета и материального стимулирования. Второй — с финансовыми органами, не готовыми к новой системе распределения прибыли предприятий. Третий — с местными партийными руководителями, опасавшимися потерять контроль над экономикой своих регионов.

Я проводил бесконечные совещания, объяснял, убеждал, иногда угрожал. Постепенно сопротивление ослабевало, но полностью преодолеть его за короткий срок было невозможно.

Однажды вечером, после особенно тяжелого совещания с руководством Госплана, я пригласил в свой кабинет Орджоникидзе и Вознесенского, своих главных союзников в экономических преобразованиях.

— Дела идут труднее, чем я предполагал, — признался я, когда мы остались втроем. — Система сопротивляется изменениям на всех уровнях.

Орджоникидзе усмехнулся в усы:

— А ты чего ожидал, Леонид? Что все сразу бросятся выполнять твои указания? Это же советская бюрократия! Они только и умеют, что саботировать любые изменения.

Вознесенский, более сдержанный, заметил:

— Дело не только в сопротивлении бюрократии, — он поправил очки, склонившись над разложенными на столе диаграммами. — Проблема глубже. Старая система управления слишком глубоко укоренилась в самом фундаменте нашего государственного аппарата. Люди десятилетиями привыкли к командному методу руководства, к слепому исполнению директив сверху.

Он указал на диаграмму, изображающую структуру управления металлургической промышленностью.

— Взгляните сюда, товарищ Краснов. Между директором завода и рабочим у станка — семь промежуточных звеньев! Каждое решение, каждый приказ проходит через эти семь фильтров, теряя первоначальный смысл и обрастая бюрократическими формальностями.

Я задумчиво потер переносицу. Бессонные ночи давали о себе знать, но сейчас не время для отдыха.

— Тебе не кажется, Николай, что наша ССЭС требует принципиально иной структуры управления? Не вертикальной, а скорее горизонтальной? Меньше этажей, больше самостоятельности на местах.

Орджоникидзе шумно выдохнул, его крупное лицо с пышными усами выражало смесь раздражения и тревоги.

— Вы оба рассуждаете как кабинетные теоретики! — он резко поднялся, его грузинский акцент стал заметнее, как всегда в моменты волнения. — Конечно, аппарат тяжеловесный, неповоротливый, часто противоречит сам себе. Но ваша проблема, Леонид, в том, что вы пытаетесь ломать существующие механизмы, вместо того чтобы заставить их работать на нас!

Он подошел к карте Советского Союза, занимающей всю стену кабинета.

— Посмотрите на масштабы! Двести миллионов человек в пятнадцати республиках, разные народы, языки, уровни экономического развития. Как вы собираетесь управлять этой громадой без централизованного аппарата?

— Никто не говорит об отмене централизации, Серго, — я покачал головой. — Речь о ее разумном сочетании с инициативой на местах. Смотри, что происходит сейчас. У нас председатель треста не может заменить директора завода без согласования с комиссией главка, а директор завода не имеет права купить запчасти без разрешения снабженческого отдела треста. В результате месяцы простоя, срыв производственных заданий и огромные убытки.

Вознесенский кивнул, развивая мою мысль:

— Кроме того, настоящая централизация вовсе не означает существование огромного количества передаточных звеньев. Напротив, чем короче путь от решения до исполнения, тем эффективнее система управления.

— Хозрасчет и материальное стимулирование — вот ключи к успеху, — добавил я, подходя к книжному шкафу и вынимая тонкую брошюру. — Взгляните на цифры Путиловского завода: полтора месяца хозрасчета, и производительность труда выросла на тридцать восемь процентов! Без дополнительных капиталовложений, просто благодаря изменению системы оплаты труда и повышению самостоятельности цехов.

Орджоникидзе плюхнулся в кресло, задумчиво потирая усы.

— Да, цифры впечатляют, не стану спорить. Но ведь вопрос не только в экономической эффективности, товарищи. Есть еще политический аспект. Вы явно недооцениваете силу сопротивления.

Он понизил голос, хотя в кабинете были только мы трое:

— Половина секретарей обкомов воспринимает ССЭС как покушение на партийное руководство экономикой. Для них хозрасчет и самостоятельность предприятий — это подрыв вертикали власти.

— Абсурд! — воскликнул я. — Наоборот, партийное руководство должно сосредоточиться на стратегических вопросах, а не вязнуть в повседневной хозяйственной рутине. Разве не об этом говорил товарищ Ленин?

— Теорию Ленина каждый толкует по-своему, — с горечью произнес Орджоникидзе. — А практику определяют аппаратчики на местах. Я вот что думаю: нам придется создать специальный орган для контроля за внедрением ССЭС — своего рода штаб реформы. И провести массированную идеологическую кампанию по разъяснению сути новых методов хозяйствования.

Вознесенский, молча слушавший наш диалог, вдруг оживился:

— А что, если подойти к этой проблеме с другой стороны? Вместо того чтобы ломать сопротивление бюрократии в лоб, давайте создадим условия, при которых ей станет выгоднее поддерживать реформу, чем противостоять ей.

Мы с Орджоникидзе одновременно повернулись к нему.

— Что ты имеешь в виду, Николай? — спросил я.

— Материальное стимулирование не только для рабочих и инженеров, но и для управленцев, включая партийных работников. Вознаграждение за результат, а не за правильное заполнение бумаг. Пусть рост производительности труда и снижение себестоимости напрямую влияют на зарплату всех участников процесса, от наркома до мастера.

— Рискованная идея, — покачал головой Орджоникидзе. — Идеологически очень уязвимая. Нас могут обвинить в возрождении буржуазных методов управления.

— А мы ответим ростом выпуска продукции для обороны страны, — парировал я. — Эффективность производства — лучший аргумент. И разве не говорил товарищ Сталин на последнем пленуме о необходимости конкретных результатов?

Орджоникидзе задумался, барабаня пальцами по подлокотнику кресла. Затем его лицо прояснилось.

— Значит так, товарищи. Я согласен с вашим планом. Но действовать нужно максимально осторожно. Предлагаю следующую стратегию, начинаем с предприятий Наркомтяжпрома, где у меня больше возможностей для маневра. Одновременно готовим постановление Совнаркома о расширении хозяйственной самостоятельности предприятий. И, это крайне важно, организуем серию публикаций в центральной прессе об успехах экспериментальных заводов.

— Плюс выступления передовых рабочих в поддержку ССЭС, — добавил я. — Нам нужна массовая поддержка снизу.

— Согласен, — кивнул Вознесенский. — А я займусь разработкой конкретных механизмов внедрения новой системы. Типовые положения о хозрасчете, нормативы материального стимулирования, методики оценки эффективности. Все это должно быть предельно ясным и понятным для исполнителей на местах.

Мы все трое замолчали, ощущая масштаб стоящей перед нами задачи. Перестроить экономику огромной страны, преодолеть инерцию государственной машины, сломить сопротивление многочисленных противников, все это казалось почти невозможным. И все же…