Промышленный НЭП

Глава 3 Доклад

Я поднялся, ощущая на себе изучающие взгляды высшего руководства страны. В руках папка с тщательно выверенными документами, результат бессонных ночей и консультаций с лучшими экономистами.

— Товарищи, — начал я, стараясь говорить четко и уверенно, — анализ текущего хода выполнения пятилетнего плана показывает ряд системных проблем, требующих корректировки экономического механизма. Мы добились впечатляющих результатов в количественных показателях, но качество продукции, себестоимость, эффективность использования ресурсов остаются неудовлетворительными.

Я выложил на стол несколько диаграмм, наглядно показывающих рост производства в тоннах и штуках при одновременном снижении качественных показателей.

— Основная причина — недостаточная экономическая заинтересованность предприятий и работников в реальных результатах труда. План, выполненный любой ценой, часто оборачивается перерасходом ресурсов и низким качеством продукции.

Молотов недовольно поморщился, но промолчал. Каганович что-то быстро записывал в блокнот.

— Предлагаю концепцию промышленного НЭПа, сочетание государственного планирования с элементами хозяйственной самостоятельности предприятий и материального стимулирования работников, — я раздал всем присутствующим краткое изложение основных положений.

— Суть в следующем. Предприятия остаются в государственной собственности, но переводятся на полный хозрасчет. Директора получают больше свободы в выборе методов выполнения плана. Формируется премиальный фонд из части сверхплановой прибыли. Поощряется инициатива по снижению себестоимости и повышению качества продукции.

Я специально начал с наименее спорных предложений. Заметив, что Сталин внимательно изучает документы, продолжил:

— В легкой промышленности, сфере услуг и торговле предлагается разрешить ограниченное частное предпринимательство при строгом государственном регулировании и прогрессивном налогообложении. Это позволит быстро насытить рынок товарами народного потребления, улучшить бытовое обслуживание населения и одновременно высвободить государственные ресурсы для развития тяжелой промышленности.

Тут я заметил, как Каганович и Молотов обменялись неодобрительными взглядами, но продолжал:

— Особое внимание уделяется оборонной промышленности, которая должна получить приоритетное финансирование и режим наибольшего благоприятствования в получении ресурсов.

Я четко акцентировал этот пункт, следуя совету Величковского, и заметил, как Сталин слегка кивнул.

— Предлагается также новая форма организации производства, народные предприятия с элементами коллективного управления, где государство сохраняет контрольный пакет, но часть акций распределяется среди рабочих и инженерно-технического персонала, создавая прямую заинтересованность в результатах труда.

Это было наиболее радикальное предложение, и я спешил перейти к обоснованию его преимуществ, но Молотов резко прервал меня:

— Товарищ Краснов, вы предлагаете возврат к капитализму под социалистическими лозунгами? — его голос звучал холодно и жестко. — Частное предпринимательство, акции, материальное стимулирование… Где тут социализм?

— Позвольте мне закончить, товарищ Молотов, — я постарался говорить спокойно. — Социализм сохраняется в главном, в государственной собственности на основные средства производства и центральном планировании. Экономические стимулы лишь инструмент для более эффективного выполнения плана. Ленин не раз говорил о необходимости использовать все доступные методы для построения социализма, включая элементы госкапитализма.

— НЭП был временной тактической мерой, вынужденным отступлением, — вступил в разговор Каганович. — Сейчас мы наступаем по всему фронту, строим социализм в одной стране. А вы предлагаете снова открыть двери капитализму.

— Не капитализму, а экономической эффективности, — парировал я. — Взгляните на эти цифры, — я разложил еще несколько диаграмм. — Падение производительности труда, рост себестоимости, снижение качества продукции. При таких тенденциях план первой пятилетки не будет выполнен по качественным показателям.

— У вас есть конкретные доказательства, что ваша модель даст лучшие результаты? — это был первый вопрос от Сталина, и все обратили внимание, насколько спокойно и деловито он прозвучал.

— Да, товарищ Сталин, — ответил я, развернув следующую диаграмму. — Во-первых, опыт операции «Дацин» доказал эффективность сочетания государственного контроля с инициативой исполнителей. Используя экономические стимулы и делегирование полномочий, мы смогли создать передовое вооружение в рекордные сроки.

Я разложил на столе фотографии танков Т-30 и «Катюш», проходивших испытания в Маньчжурии. Сталин внимательно изучил их, затем передал Орджоникидзе.

— Во-вторых, мировой кризис показал: чисто капиталистическая экономика неустойчива, но и полностью централизованная имеет недостатки. Предлагаемая модель берет лучшее из обеих систем, при сохранении централизованного планирования.

Киров, просмотрев документы, неожиданно поддержал меня:

— В Ленинграде мы экспериментировали с хозрасчетом на нескольких предприятиях. Результаты обнадеживают. Рост производительности на тридцать процентов, снижение себестоимости, повышение инициативы рабочих.

Молотов скептически поморщился:

— Локальные эксперименты — одно, системная перестройка экономики совсем другое. Как ваш «промышленный НЭП» отразится на коллективизации? Понятно, что зажиточное крестьянство ухватится за новые возможности.

— Моя концепция не предполагает отказа от коллективизации, — быстро ответил я, следуя совету Величковского. — Речь о введении в колхозах тех же экономических стимулов, что и в промышленности. Коллективное хозяйство сохраняется, но меняется система вознаграждения за труд, от уравниловки к оплате по результатам.

— А как быть с классовой борьбой? — подал голос Каганович. — Ваша модель фактически реабилитирует мелкобуржуазные элементы.

— Напротив, — возразил я. — Частное предпринимательство допускается в строго ограниченных рамках и под контролем государства. При этом прогрессивное налогообложение не позволит накапливать значительные капиталы. В отличие от первого НЭПа, все ключевые отрасли остаются в руках государства.

Куйбышев, до сих пор молчавший, задал технический вопрос:

— Как в вашей модели будет функционировать Госплан? Как совместить директивное планирование с хозяйственной самостоятельностью предприятий?

Тут я ощутил невольную благодарность к Вознесенскому, именно его замечания помогли подготовиться именно к таким вопросам.

— Госплан сохраняет ключевую роль, товарищ Куйбышев. Но меняется характер планирования, от детальной микрорегламентации каждого действия к определению основных показателей и балансов. Предприятия получают свободу в выборе способов достижения плановых целей.

— Звучит неопределенно, — заметил Куйбышев. — Ваша модель требует кардинального пересмотра всей системы планирования.

— Да, это серьезная перестройка, — согласился я. — Но современные методы математического анализа позволяют создать систему индикативного планирования, более гибкую и эффективную.

Орджоникидзе, внимательно слушавший дискуссию, наконец высказался:

— В тяжелой промышленности мы сталкиваемся с парадоксом: план требует непрерывного роста, но качество падает, оборудование изнашивается, кадры работают на износ. Может быть, товарищ Краснов прав, и нам нужны новые методы?

Это была важная поддержка со стороны одного из главных промышленников страны. Я заметил, как Сталин бросил быстрый взгляд на Серго, потом снова на меня.

— А что вы скажете о партийном контроле, товарищ Краснов? — спросил вождь, раскуривая трубку. — В вашей модели роль партии снижается в пользу директоров и специалистов?

Это был критический момент. Я понимал, что от ответа зависит судьба всего проекта.

— Напротив, товарищ Сталин, роль партии усиливается качественно, — ответил я. — Вместо мелочной опеки и административного нажима партийные органы сосредотачиваются на стратегических решениях, подборе и воспитании кадров, общем направлении развития. Это более высокий уровень руководства.

Сталин задумчиво выпустил струйку дыма, не выказывая ни одобрения, ни порицания.

Неожиданно дверь открылась, и секретарь доложил:

— Товарищ Сталин, прибыл академик Покровский, приглашенный на совещание.

Сталин кивнул:

— Пусть войдет.

В зал вошел пожилой человек в профессорском сюртуке и пенсне. Михаил Николаевич Покровский, известный историк-марксист и теоретик экономики, был давним соратником Ленина и пользовался непререкаемым авторитетом в партийных кругах.

— Простите за опоздание, товарищи, — произнес академик, занимая место за столом. — Задержался на лекции в Коммунистической академии. Мне передали материалы товарища Краснова, и я готов высказаться.

По глазам Покровского я понял, что мои предложения ждет жесткая критика. Так и случилось.

— Концепция товарища Краснова представляет собой классический пример ревизионизма, — академик говорил сухо и жестко. — Отход от ленинских принципов планового хозяйства в пользу рыночной стихии. Это не просто «правый уклон», это фактическая реабилитация капитализма под новой вывеской.

Каганович с удовлетворением кивал, Молотов сохранял непроницаемое выражение.

— Материальное стимулирование и хозрасчет противоречат самой сути социалистического строительства, — продолжал Покровский. — Они порождают мелкобуржуазные настроения, индивидуализм, подрывают коллективистскую психологию пролетариата. Предложения товарища Краснова ведут страну на путь, прямо противоположный марксистско-ленинскому учению.

В зале повисла напряженная тишина. Я понимал, что должен ответить немедленно и убедительно, иначе все мои усилия пойдут прахом.

— Товарищи, — начал я, стараясь говорить спокойно и уверенно, — позвольте напомнить слова Ленина: «Нам нужно строить наше хозяйство в связи с хозяйством мелкого крестьянина, которого мы не можем переделать в годы. Это строительство социализма возможно только через НЭП».

Я достал из папки выписки из работ Ленина.

— Вот еще цитата: «Строить социализм нужно не из фантазии и не из материала, созданного нами, а из того, что создал капитализм». Владимир Ильич всегда призывал к гибкости, к использованию всех инструментов для построения нового общества.

Покровский пытался возразить, но я продолжил:

— Главный критерий истины — практика. Операция «Дацин» продемонстрировала преимущества сочетания централизованного руководства с инициативой исполнителей. Мы создали технику, превосходящую лучшие мировые образцы, в рекордные сроки. Не этого ли мы хотим для всей нашей промышленности?

Наступила пауза, которую нарушил Киров:

— Я склонен согласиться с товарищем Красновым. Мы все видим проблемы первой пятилетки — невыполнение планов по качеству, брак, низкая производительность. Возможно, настало время скорректировать механизмы, не меняя стратегических целей.

Орджоникидзе поддержал его:

— Моим наркоматам поставлены задачи, которые трудно выполнить при нынешней системе управления. Хозрасчет и материальное стимулирование могли бы решить многие проблемы.

Молотов резко возразил:

— Товарищи, неужели вы готовы отказаться от классовых принципов ради сомнительных экономических теорий? НЭП был временной мерой, вынужденным отступлением. Сейчас мы должны наступать, а не откатываться назад.

Дискуссия приобрела острый характер. Каганович и Молотов выступали против любых уступок «рыночной стихии». Киров и Орджоникидзе отстаивали необходимость экономических стимулов. Куйбышев занимал промежуточную позицию, признавая проблемы, но опасаясь радикальных изменений.

Все это время Сталин молчал, внимательно слушая аргументы сторон и попыхивая трубкой. Наконец, когда накал споров достиг апогея, он медленно поднялся.

— Товарищи, — его негромкий голос мгновенно заставил всех замолчать, — у нас есть задача — построить сильную индустриальную державу в кратчайшие сроки. Опыт первых лет пятилетки показывает, что не все идет гладко. Предложения товарища Краснова заслуживают внимательного изучения.

Это было неожиданно. Я заметил удивление в глазах Молотова и Кагановича.

— Предлагаю компромиссное решение, — продолжил Сталин. — Создать опытные хозрасчетные предприятия, реализующие концепцию Краснова, в нескольких ключевых отраслях. Через шесть месяцев сравнить результаты с обычными предприятиями и принять окончательное решение

Покровский попытался возразить, но Сталин остановил его жестом.

— Наука хороша, товарищ Покровский, когда она помогает строить социализм, а не мешает. Практика критерий истины, как верно заметил товарищ Краснов.

Затем, обращаясь ко мне:

— Вы, товарищ Краснов, возглавите эксперимент. Подберите несколько предприятий в разных отраслях, разработайте детальную программу и представьте на утверждение. Нам нужны результаты, а не теории.

— Есть, товарищ Сталин, — ответил я, чувствуя, что первый шаг сделан. — Разрешите привлечь экономистов Вознесенского и Величковского для научного обоснования?

— Привлекайте кого считаете нужным, — согласился Сталин. — Но помните, ответственность лежит на вас лично. Еще раз подчеркну, нас интересуют практические результаты, прежде всего в оборонной промышленности.

— Я предлагаю включить в эксперимент Путиловский завод, — неожиданно сказал Киров. — В Ленинграде мы подготовили почву для таких изменений. Тем более, что товарищ Краснов знаком с деятельностью завода.

— Разумное предложение, — кивнул Сталин. — Товарищ Орджоникидзе, какие предприятия вашего наркомата могут участвовать?

— Коломенский машиностроительный и Дзержинский металлургический, — без паузы ответил Серго. — Там хорошие директора, понимающие суть экономических механизмов. Они и так знают Краснова.

Сталин удовлетворенно кивнул:

— Хорошо. Товарищ Куйбышев, поручаю Госплану обеспечить особый режим планирования для экспериментальных предприятий. Товарищ Краснов, жду от вас подробный план реализации через три дня.

На этом совещание завершилось. Выходя из зала, я перехватил благодарный взгляд Кирова и легкий одобрительный кивок Орджоникидзе. Молотов и Каганович демонстративно не смотрели в мою сторону.

У выхода из Кремля меня нагнал молодой помощник Сталина:

— Товарищ Сталин просит вас зайти к нему перед отъездом.

Я последовал за ним через лабиринт кремлевских коридоров в небольшой рабочий кабинет вождя. Сталин стоял у окна, глядя на вечернюю Москву.

— Присаживайтесь, товарищ Краснов, — он указал на стул у небольшого столика. — Хочу сказать вам несколько слов без свидетелей.

Я молча сел. Сталин медленно прошелся по кабинету, затем остановился напротив.

— Ваши идеи интересны, но опасны, — произнес он без предисловий. — Вы открываете ящик Пандоры, товарищ Краснов. Экономические механизмы имеют свою логику, которая может противоречить политическим целям.

— Я понимаю риски, товарищ Сталин, — ответил я. — Но считаю, что в текущих условиях преимущества перевешивают опасности.

— Возможно, — он задумчиво покачал головой. — Во всяком случае, эксперимент покажет. Я разрешаю его не потому, что верю в рыночные механизмы, а потому что нам нужны результаты, быстрые и ощутимые.

Он сделал паузу и посмотрел мне прямо в глаза:

— У вас шесть месяцев, товарищ Краснов. Если за это время ваши экспериментальные предприятия не покажут значительного превосходства над обычными, мы вернемся к прежней системе. И кое-кому придется отвечать за потраченное время и ресурсы.

В его словах явственно слышалась угроза.

— Я добьюсь результата, товарищ Сталин, — твердо ответил я.

— Надеюсь, — он слегка кивнул и продолжил — Однако помните, в экономике, как и в войне, мы не можем позволить себе поражения. Страна окружена врагами, у нас нет права на ошибку. Ваш эксперимент должен укрепить, а не ослабить нашу систему.

— Я сделаю все возможное, товарищ Сталин.

— Идите, работайте, — он сделал жест в сторону двери. — Жду ваш план через три дня.

Сталин уже повернулся к столу, но внезапно остановился и снова посмотрел на меня. В его глазах появилось задумчивое выражение.

— А еще, товарищ Краснов, — произнес он негромко, — скажите откровенно, ваши экономические предложения, они каким-то образом связаны с вашей особой интуицией о будущем?

Я невольно напрягся. После ареста мне пришлось частично раскрыть Сталину свою способность предвидеть события. Не всю правду, конечно, не то, что я переместился из XXI века, а лишь намекнул на некую интуицию, позволяющую иногда заглядывать вперед. Сталин тогда отнесся к этому с неожиданным пониманием.

— Да, товарищ Сталин, — ответил я после короткой паузы. — Я вижу определенные тенденции развития. И то, что мы сейчас закладываем в фундамент экономики, определит будущее страны на десятилетия вперед.

Сталин медленно потер усы, не отводя от меня пристального взгляда.

— И каков ваш прогноз, если мы продолжим нынешний курс без изменений?

— Мы построим мощную промышленность, — ответил я осторожно, — но ценой таких жертв, которых можно было бы избежать. Сельское хозяйство не восстановится до войны, — я запнулся, поняв, что сказал лишнее.

— До какой войны, товарищ Краснов? — мгновенно отреагировал Сталин, подавшись вперед.

— Большая война неизбежна, товарищ Сталин, — я решил не отступать. — Через несколько лет. Точные сроки я не могу назвать, но к ней нужно готовиться уже сейчас. И промышленный НЭП — самый быстрый путь создать экономическую базу для победы.

Сталин долго молчал, глядя куда-то мимо меня. Затем медленно кивнул:

— Хорошо, товарищ Краснов. Ваша интуиция уже доказала свою ценность в Маньчжурии. Будем надеяться, что в экономике она не подведет. Идите, работайте.

Я чувствовал его взгляд, пока дверь кабинета не закрылась за мной.

Покидая Кремль, я чувствовал смешанные эмоции. С одной стороны, первый шаг сделан, эксперимент одобрен. С другой, я получил лишь шесть месяцев и личную ответственность за результат. Впереди напряженная работа, сопротивление бюрократии, вероятные саботаж и интриги со стороны противников.

Но у меня появился шанс изменить экономический курс страны, предотвратить катастрофы коллективизации и форсированной индустриализации, сэкономить миллионы жизней. Ради этого стоило рискнуть.

На улице меня ждал автомобиль. За рулем сидел Степан, мой водитель еще со времен, когда у меня только была пара металлургических заводов.

— Куда едем, Леонид Иванович? — спросил он, заводя мотор.

— В Госплан, — ответил я. — Нужно срочно увидеть Вознесенского.

Москва погружалась в сумерки. На улицах еще не зажгли фонари, но в окнах домов уже светились огни. Город жил своей обычной жизнью.