Промышленный НЭП

Глава 26 Спасение села

Сталин задумчиво потер усы:

— Интересное предложение, товарищ Краснов. Но не слишком ли радикальное? Не подорвет ли оно основы социалистического сельского хозяйства?

— Товарищ Сталин, — я посмотрел прямо в его желтоватые глаза, — сейчас мы должны выбирать не между разными моделями социализма, а между жизнью и смертью миллионов советских граждан. Если не изменим курс немедленно, то через несколько месяцев будем хоронить крестьян целыми деревнями.

В зале повисла тяжелая тишина. Молотов и Каганович обменялись быстрыми взглядами. Ворошилов нервно теребил ус. Киров смотрел на меня с нескрываемым уважением.

Сталин медленно поднялся с места, обвел взглядом присутствующих:

— Товарищи, предложения товарища Краснова заслуживают самого серьезного рассмотрения. Ситуация действительно критическая. Мы не можем допустить массового голода в стране. Это подорвет не только экономику, но и международный престиж Советского Союза.

Он сделал паузу, выпустил колечко дыма:

— Предлагаю создать комиссию Политбюро во главе с товарищем Кировым для детальной проработки плана товарища Краснова. Срок три дня. После этого примем окончательное решение.

На том и порешили. Комиссия была сформирована немедленно. В нее вошли Киров, Микоян, Андреев, а также Вавилов и Тулайков как научные консультанты. Я как председатель Совнаркома курировал работу комиссии.

Три дня прошли в напряженной работе. Мы детально прорабатывали каждый пункт плана, учитывали особенности различных регионов, просчитывали необходимые ресурсы. Тулайков и Вавилов внесли множество ценных предложений, основанных на их научном и практическом опыте.

На повторном заседании Политбюро план был утвержден с незначительными поправками. Сталин, вопреки ожиданиям многих, поддержал основные положения реформы, хотя и настоял на усилении партийного контроля за деятельностью Чрезвычайной комиссии.

— Товарищ Краснов, — сказал он, когда мы остались наедине после заседания, — ваш план необычен. Он противоречит многим устоявшимся представлениям о коллективизации. Но в нем есть рациональное зерно.

Сталин неторопливо прошелся по кабинету, пожевывая погасшую трубку:

— Вы берете на себя огромную ответственность. В случае успеха это спасение миллионов жизней. В случае провала…

Он не закончил фразу, но смысл повис в воздухе.

— Я понимаю ответственность, товарищ Сталин, — спокойно ответил я. — И готов отвечать за результаты.

— Хорошо, — кивнул он. — Действуйте. Но помните, мы не можем позволить себе отступление от генеральной линии партии. Ваши экономические реформы должны укреплять социализм, а не подрывать его.

— Так и будет, товарищ Сталин. Мы создаем более эффективную модель социалистического сельского хозяйства, основанную на коллективной собственности и научных методах.

Сталин смерил меня долгим, внимательным взглядом, затем кивнул:

— Идите, товарищ Краснов. Работайте. Результаты покажут, кто прав.

Следующие недели превратились в настоящую битву за урожай. Повсюду разворачивались мероприятия по спасению сельского хозяйства. Первые эшелоны с семенным зерном, горючим и запчастями уже отправились в наиболее пострадавшие районы.

Чрезвычайная комиссия под руководством Кирова работала круглосуточно. Ежедневно на стол мне ложились сводки с мест, отчеты уполномоченных, аналитические записки специалистов. Положение оставалось тяжелым, но первые признаки перелома уже появились.

В конце апреля я решил лично проверить, как реализуется план в одном из ключевых сельскохозяйственных регионов, на Кубани. По пути заехал в Ростов-на-Дону, где обсудил положение дел с руководством Северокавказского края.

Секретарь крайкома Борис Петрович Шеболдаев, высокий худощавый мужчина с нервным лицом и глубоко запавшими глазами, явно нервничал во время нашей встречи.

— Товарищ Краснов, — начал он, когда мы остались вдвоем в его кабинете, — я должен откровенно сказать… Ситуация крайне тяжелая. Хлебозаготовки прошлого года изъяли практически все, включая семенной фонд. Крестьяне бегут из станиц. Многие колхозы фактически обезлюдели.

— Потому мы и начали реформу, товарищ Шеболдаев, — ответил я. — Как идет реализация плана?

— Семена и горючее поступают, — кивнул секретарь крайкома. — Техника ремонтируется. Но есть сложности с внедрением новой системы оплаты труда в колхозах. Местные руководители не понимают, как это сочетается с линией партии.

— А вы им объясните, товарищ Шеболдаев, — жестко сказал я. — Линия партии сейчас — спасти урожай и предотвратить голод. Для этого необходимо заинтересовать крестьян в результатах труда. Это и есть социализм — справедливая оплата по труду.

Шеболдаев нервно потер лоб:

— Будем работать, товарищ Краснов. Но не скрою, многие на местах сопротивляются новым подходам. Особенно те, кто проводил коллективизацию силовыми методами.

— Их придется заменить, — отрезал я. — У нас нет времени на убеждение саботажников. Дайте понять всем: эта реформа утверждена Политбюро и лично товарищем Сталиным. Сопротивление ей равносильно выступлению против линии партии.

После встречи с Шеболдаевым я отправился в поездку по колхозам Кубани. Мы двигались на трех автомобилях ГАЗ-А по пыльным грунтовым дорогам, пролегавшим среди бескрайних полей. В моей машине находились Тулайков и Анастас Иванович Микоян, нарком снабжения, отвечавший за продовольственное обеспечение страны.

Кубанские степи встретили нас синим бездонным небом и теплым весенним ветром. Черноземы, еще недавно считавшиеся одними из самых плодородных в Европе, зияли проплешинами не засеянных полей.

Многие станицы выглядели полупустыми. Покосившиеся хаты с заколоченными окнами, заброшенные сады, разрушенные амбары.

Первым пунктом нашей инспекции стал колхоз «Красный пахарь» в станице Ильской. Это хозяйство считалось показательным, сюда уже направили семена и отремонтировали технику.

Председатель колхоза, Степан Митрофанович Горбатюк, коренастый казак с обветренным лицом и густыми седеющими усами, встретил нас у правления. В его глазах читалась смесь надежды и настороженности.

— Добро пожаловать, товарищи! — Горбатюк раскланялся, протягивая мозолистую ладонь для приветствия. — Колхоз «Красный пахарь» готов к севу. Ждем только вашего последнего слова насчет новой системы.

Я пожал ему руку и оглянулся вокруг. На площади перед правлением собрались десятки колхозников: мужчины в выцветших гимнастерках и широких шароварах, женщины в платках и длинных юбках. Все худые, с запавшими глазами, но в их взглядах ощущалось ожидание перемен.

— Здравствуйте, товарищи колхозники! — обратился я к собравшимся. — Я приехал, чтобы лично увидеть, как идет подготовка к севу, и рассказать о новой системе оплаты труда, которую мы внедряем в колхозах.

Толпа заволновалась, послышались приглушенные голоса. Горбатюк поднял руку, призывая к тишине.

— Товарищ Краснов вам все растолкует. Слушайте внимательно!

Я начал с объяснения причин кризиса, не скрывая горькой правды о последствиях прошлогодних хлебозаготовок. Затем перешел к сути новой системы:

— Отныне колхоз будет заключать с государством договор на поставку определенного количества продукции по фиксированным ценам. Это называется контрактация. После выполнения обязательств перед государством все остальное остается в колхозе и распределяется между вами в зависимости от трудового вклада каждого.

— А кто будет определять этот вклад? — спросил худой мужчина в драном пиджаке, стоявший в первом ряду.

— Сам колхоз, — ответил я. — Вы будете вести учет трудодней, оценивать сложность и качество работы. Кто лучше работает, тот больше получает. Это справедливо и соответствует принципам социализма.

— А семьи как же? — подала голос пожилая женщина. — У кого детей много, а работников мало?

— Предусмотрены минимальные гарантии для всех членов колхоза, — объяснил я. — Плюс создаются детские ясли, чтобы матери могли работать. И еще — разрешается иметь личное подсобное хозяйство. Участок до половины гектара, корова, мелкий скот, птица.

Эта новость вызвала настоящий взрыв эмоций. Колхозники оживленно переговаривались, многие улыбались впервые за долгое время.

— Тихо, станичники! — призвал к порядку Горбатюк. — Дайте товарищу председателю Совнаркома закончить.

Я продолжил объяснять принципы новой системы, роль МТС, научные методы повышения урожайности. Тулайков дополнял меня, рассказывая о засухоустойчивых сортах пшеницы и современных методах обработки почвы. Микоян говорил о системе снабжения и закупок.

После общего собрания мы осмотрели поля, машинно-тракторную станцию, семенной склад. Везде чувствовались перемены. Техника, недавно простаивающая без запчастей, теперь ремонтировалась. На складе аккуратно складировали мешки с семенной пшеницей, прибывшие из Ленинграда от Вавилова. МТС готовила тракторы к выходу в поле.

К вечеру, когда мы завершили инспекцию и собирались уезжать, Горбатюк отвел меня в сторону:

— Товарищ Краснов, могу я сказать прямо?

— Говорите, Степан Митрофанович.

— Если б вы приехали месяц назад, думаю, не поверил бы. Ситуация казалась безнадежной. Многие уже собирались бросать все и бежать. — Председатель понизил голос. — В соседней станице два месяца назад восемь человек умерли от голода. Просто легли и не встали. И у нас к тому шло.

Он провел ладонью по усам:

— А сейчас… появилась надежда. Люди увидели, что о них думают, что их труд будет оценен по справедливости. Это многое меняет. Очень многое.

— Вы справитесь, Степан Митрофанович? — спросил я.

— Справимся, — твердо ответил Горбатюк, распрямляя плечи. — Раз уж товарищ Сталин и вы лично вступились за крестьянина, не подведем. Будет урожай, товарищ Краснов. Даю слово.

За десять дней мы объехали более двадцати колхозов Кубани, Ставрополья и Дона. Ситуация постепенно менялась к лучшему. Сев начался, техника работала, семена высаживались.

Но главное менялся настрой людей. Исчезла апатия, появлялся интерес к работе. Колхозники, еще недавно равнодушно относящиеся к общественным полям, теперь обсуждали, как лучше организовать сев, как распределить трудодни, как повысить урожайность.

На обратном пути в Москву я пригласил Тулайкова в свой вагон. За самоваром, потягивая крепкий чай, мы подводили итоги поездки.

— Как считаете, Николай Максимович, успеем? — спросил я. — Получится спасти урожай?

Тулайков задумчиво погладил бородку:

— Если погода не подведет, то да. Семена высокого качества, почва подготовлена, техника работает. Но важнее всего, что люди поверили в новую систему. Это дорогого стоит.

— А долгосрочные перспективы? Как вы оцениваете жизнеспособность нашей реформы?

— Если не свернете на полпути, товарищ Краснов, то через два-три года сельское хозяйство преобразится. Урожайность вырастет минимум в полтора раза. Поголовье скота восстановится. Деревня оживет. — Тулайков улыбнулся. — Это будет настоящее социалистическое сельское хозяйство, эффективное и справедливое.

Я кивнул, думая о долгом пути, который еще предстояло пройти. Реформа только начиналась, и сопротивление ей никуда не исчезло.

Многие в партийном аппарате воспринимали новую систему как отступление от принципов, как ревизионизм. Даже Сталин, поддержавший план спасения урожая, не был окончательно убежден в правильности долгосрочного курса.

Но первые шаги уже сделаны. Семена посеяны, и не только в буквальном смысле. Посеяны семена новой аграрной политики, которая могла спасти миллионы жизней и изменить судьбу страны. Вопрос теперь в том, дадут ли этим семенам прорасти и окрепнуть или заморозят ростки в угоду догматическим представлениям о социализме.

Глядя на проплывающие за окном вагона бескрайние поля, я поклялся себе, что сделаю все возможное для успеха реформы. Слишком высока цена поражения, миллионы человеческих жизней, которые в моей прежней реальности были принесены в жертву идеологическим догмам. Здесь, в этой измененной временной линии, у меня появился шанс исправить одну из величайших трагедий XX века.

И этот шанс я не собирался упускать.

К середине мая сев был полностью завершен во всех основных сельскохозяйственных районах страны. На заседании Политбюро я представил развернутый доклад о результатах первого этапа реформы.

— Товарищи, — начал я, обводя взглядом присутствующих, — нам удалось предотвратить срыв весеннего сева. Посевные площади сохранены на уровне прошлого года, а в некоторых районах даже увеличены. Качество семян значительно выше благодаря работе института товарища Вавилова. МТС обеспечены горючим и запчастями. Но сасое ценное то, что изменилось отношение крестьян к труду.

Я разложил на столе диаграммы и графики, показывающие первые результаты внедрения новой системы:

— В колхозах, где уже полностью внедрена система материального стимулирования и контрактации, производительность труда выросла на тридцать пять процентов. Прекратился отток населения из деревни, наоборот, отмечены случаи возвращения ранее ушедших колхозников.

Сталин, внимательно слушавший доклад, затягиваясь трубкой, наконец произнес:

— Интересные результаты, товарищ Краснов. Но не преждевременно ли делать выводы? Урожай еще не собран.

— Совершенно верно, товарищ Сталин, — согласился я. — Окончательные итоги подведем осенью. Но уже сейчас очевидно, мы на правильном пути. И я предлагаю не останавливаться, а расширять внедрение новой системы на все колхозы страны.

Киров, руководивший Чрезвычайной комиссией, поддержал меня:

— Товарищи, я лично посетил десятки колхозов в разных регионах. Изменения разительные. Колхозники перестали воспринимать коллективное хозяйство как чужое, навязанное сверху. Они видят прямую связь между своим трудом и благосостоянием. Это и есть подлинно социалистическое отношение к труду.

Каганович, хмурившийся на протяжении всего доклада, не выдержал:

— Не слишком ли мы увлекаемся материальным стимулированием, товарищи? Не забываем ли о классовой сущности крестьянства? О его мелкобуржуазной природе?

— Товарищ Каганович, — спокойно ответил я, — крестьянин — не классовый враг, а союзник пролетариата в строительстве социализма. И наша задача — создать условия, при которых этот союз будет крепнуть. Материальное стимулирование труда — не буржуазный пережиток, а социалистический принцип распределения. «От каждого по способностям, каждому по труду» — разве не так сформулировал Маркс принцип первой фазы коммунизма?

Сталин медленно кивнул, соглашаясь с моей аргументацией. Затем, выпустив очередное колечко дыма, произнес:

— Я думаю, товарищи, нам следует продолжить работу. В тех масштабах, которые предложил товарищ Краснов. Но при условии строгого партийного контроля за ходом реформы. Мы не можем допустить, чтобы под видом экономических преобразований происходило идеологическое разложение колхозной деревни.

Это было победой. Сталин фактически дал зеленый свет дальнейшему развитию реформы, хотя и с традиционными оговорками.

После заседания он задержал меня в своем кабинете.

— Вы делаете интересную работу, товарищ Краснов, — сказал Сталин, расхаживая по кабинету. — Ваша Социалистическая Система Экономического Стимулирования показывает хорошие результаты и в промышленности, и теперь в сельском хозяйстве.

Он остановился, внимательно посмотрел на меня:

— Вы ведь действительно знаете что-то, чего не знают другие. Я это сам вижу и чувствую, поэтому и даю дорогу всем вашим начинаниям. Вы и вправду заглянули в будущее и увидели там результаты разных экономических моделей.

У меня по спине пробежал холодок. До этого мы обходили молчанием мое невольное позапрошлогоднее признание о моей сверх интуиции, но видимо, проницательность Сталина так велика, что он почувствовал мое происхождение из будущего?

— Просто я внимательно изучал исторический опыт, товарищ Сталин, — ответил я как можно спокойнее. — И да, признаюсь, я видел, что экономические системы, игнорирующие материальную заинтересованность человека, рано или поздно терпят крах. Независимо от их идеологической окраски. Этого я и стараюсь избежать.

Сталин усмехнулся в усы:

— Может быть, может быть… В любом случае, результаты говорят сами за себя. Продолжайте работу, товарищ Краснов. Но никогда не забывайте, что в нашей стране экономика должна подчиняться политике, а не наоборот.

Я склонил голову, принимая предостережение. Сталин отпустил меня, и я вышел из Кремля с двойственным чувством. Радость от одобрения реформы смешивалась с тревогой. Вождь оставался вождем, и его поддержка могла смениться опалой в любой момент.

Но сейчас главным было другое. Аграрная реформа начала приносить первые плоды. Угроза массового голода отступала. Колхозное крестьянство получило стимул к труду и перспективу лучшей жизни. И это стоило любого риска.

Впереди ждало жаркое лето, время тяжелых полевых работ, время ухода за посевами, время ожидания урожая. Но главное — время надежды на новое будущее для советского села.