Промышленный НЭП

Глава 31 Новый мир

Самолет АНТ-20 «Максим Горький» коснулся бетонной полосы берлинского аэропорта Темпельхоф ровно в девять тридцать утра 4 июля 1935 года. Я выглянул в иллюминатор и увидел выстроившийся почетный караул.

Солдаты в серо-голубой форме рейхсвера, а не в коричневых рубашках штурмовиков. Перед самолетом развевались два флага: советский красный и германский черно-красно-золотой — символ новой, демократической Германии.

Немедленно подкатили трап. Я спустился первым, за мной последовали члены делегации — Вознесенский, переводчики, эксперты по международному праву, торговые представители. В руках у меня был кожаный портфель с документами, которые должны заложить основы нового европейского порядка.

Меня встречали фон Нойрат и генерал Бек. Министр иностранных дел выглядел усталым, последние дни наверняка были для него изнурительными, но в его глазах читалось облегчение. Бек держался с военной выправкой, его рукопожатие было крепким и уверенным.

— Товарищ Краснов, добро пожаловать в новую Германию, — сказал фон Нойрат. — Мы с нетерпением ждали вашего прибытия.

— Надеюсь, наши переговоры заложат основу долгого мира в Европе, — ответил я, окидывая взглядом выстроенный караул.

Мы прошли мимо солдат к автомобилям. Я заметил, что на зданиях аэропорта уже не было нацистских символов. Вместо свастик развевались флаги веймарской республики, а на некоторых зданиях висели транспаранты на немецком: «Да здравствует мир!», «Долой войну!», «Германия выбирает дружбу!»

Кортеж автомобилей тронулся по улицам Берлина. Город выглядел спокойно, но я чувствовал напряжение в воздухе. Прохожие останавливались, глядя на проезжающие машины с советскими флажками. Некоторые махали руками, другие просто наблюдали с любопытством.

— Как обстановка в городе? — спросил я фон Нойрата, сидевшего рядом.

— Спокойная. Большинство народа поддерживает перемены. Все устали от напряженности последних лет.

Мы остановились у отеля «Адлон» — того самого, где я останавливался три месяца назад. Но сейчас атмосфера была совершенно иной.

Портье и другой персонал встретили нас с явным облегчением. Один из гостей в холле подошел ко мне:

— Простите, вы товарищ Краснов? Я читал о ваших экономических преобразованиях в СССР. Удивительные достижения!

Это был пожилой мужчина в дорогом костюме, судя по акценту, австриец.

— Фон Хоттенбергер, — представился он. — Банкир из Вены. Мы следим за вашими экономическими чудесами. Рост промышленности на восемьдесят процентов за год, полная ликвидация безработицы… Как вам это удалось?

— Сочетанием планирования и материальных стимулов, — ответил я. — Но сейчас важнее поговорить о будущем Европы.

Переговоры начались во второй половине дня в здании министерства иностранных дел. Зал, где месяц назад я встречался с нацистскими функционерами, теперь выглядел по-другому.

Портрет Гитлера сняли, оставив только изображения Бисмарка и Гинденбурга. За длинным столом расположились представители нового германского правительства: фон Нойрат, Бек, Гордлер, несколько генералов и дипломатов.

— Господа, — начал фон Нойрат, — мы собрались, чтобы обсудить новые основы отношений между Германией и Советским Союзом. Прошу учесть, что новое правительство стремится к миру и сотрудничеству.

Я открыл свой портфель и достал подготовленные документы:

— Советский Союз готов к самому широкому сотрудничеству. Но нам нужны четкие гарантии и долгосрочные обязательства.

Я разложил на столе несколько типовых договоров:

— Первое — пакт о ненападении сроком на двадцать пять лет с возможностью продления. Второе — торговое соглашение, предусматривающее увеличение товарооборота в пять раз. Третье — создание Континентального экономического союза.

Гордлер заинтересованно склонился над документами:

— Континентальный союз? Расскажите подробнее.

— Экономическое объединение Германии, СССР, Франции и, возможно, других европейских стран. Общий рынок, координация промышленной политики, свободное движение капиталов и технологий.

Бек нахмурился:

— А военно-политические аспекты?

— Совместные гарантии безопасности. Обязательство не участвовать в коалициях, направленных против участников союза. Возможность создания общей системы коллективной обороны.

Фон Нойрат обменялся взглядами с коллегами:

— Товарищ Краснов, ваши предложения масштабны. Но какие гарантии вы можете дать относительно внутреннего развития Германии?

— Советский Союз не вмешивается во внутренние дела других стран. Но мы ожидаем демократизации, освобождения политических заключенных, восстановления многопартийности.

Второй день переговоров прошел в обсуждении конкретных деталей. Мы говорили о восстановлении КПГ, о судьбе концлагерей, о будущем нацистской партии. Немецкая сторона показала готовность идти на серьезные уступки.

— Концентрационные лагеря будут немедленно ликвидированы, — заверил Бек. — Все политические заключенные освобождены. Мы создаем комиссию по расследованию преступлений режима.

— А что с НСДАП?

— Партия распущена. Ее лидеры либо арестованы, либо лишены гражданских прав. Гитлер объявлен душевнобольным и содержится под медицинским наблюдением.

Третий день был посвящен экономическим вопросам. Здесь мой опыт в области ССЭС оказался неоценимым. Немцы с огромным интересом слушали рассказы о советских достижениях.

— Товарищ Краснов, — сказал министр экономики Шахт, — ваша система экономического стимулирования показала фантастические результаты. Можно ли адаптировать ее к германским условиям?

— Конечно. Более того, мы предлагаем создать совместные предприятия, где наши специалисты будут работать вместе с вашими.

Вознесенский развернул диаграммы:

— За последний год промышленное производство в СССР выросло на семьдесят восемь процентов. Безработица полностью ликвидирована. Уровень жизни повышается невиданными темпами.

Глаза немецких экономистов загорелись:

— А секрет в чем?

— В правильном сочетании централизованного планирования и материальной заинтересованности работников. Когда человек видит прямую связь между своим трудом и заработком, производительность растет в геометрической прогрессии.

На четвертый день к переговорам подключился неожиданный участник — французский посол Франсуа-Понсе. Он прибыл с секретным поручением от правительства Лаваля.

— Джентльмены, — сказал он, — Франция с интересом следит за вашими переговорами. Мы тоже заинтересованы в создании стабильной системы безопасности в Европе.

— Мистер посол, — ответил я, — мы только что обсуждали возможность присоединения Франции к Континентальному экономическому союзу.

— Париж готов рассмотреть такую возможность. Особенно в свете экономических успехов Советского Союза.

Франсуа-Понсе достал из портфеля документ:

— У меня есть предложение от президента Лебрена. Францию интересует возможность подписания трехстороннего пакта Франция-Германия-СССР о взаимопомощи против агрессии.

Это неожиданное развитие событий. Переговоры приобретали еще больший размах.

К концу недели основные документы были готовы. Пакт о ненападении между СССР и Германией. Торговое соглашение на десять лет. Протокол о создании Континентального экономического союза. Соглашение о восстановлении дипломатических отношений в полном объеме.

Но самым важным было секретное приложение о судьбе Гитлера и нацистского режима. Фюрер помещен в замок Нойшванштайн под постоянным медицинским наблюдением. Официальная версия — глубокое психическое расстройство, мания величия. Остальные лидеры НСДАП либо арестованы, либо высланы из страны.

В день подписания соглашений, 10 июля, в Берлине царила праздничная атмосфера. Улицы украшены флагами, играют оркестры. Церемония проходила в том же зале, где когда-то Гитлер принимал парады.

— Господа, — сказал фон Нойрат, поднимая бокал шампанского после подписания, — сегодня мы заложили основы новой Европы. Европы мира, сотрудничества и процветания.

— За мир! — поднял бокал я. — За дружбу народов!

В тот вечер состоялся грандиозный банкет. За столами сидели дипломаты, генералы, промышленники. Разговоры велись на разных языках, но главной темой были перспективы сотрудничества.

— Товарищ Краснов, — подошел ко мне один из немецких промышленников, — когда начнется обмен технологиями? Наши инженеры горят желанием изучить ваши методы организации производства.

— Уже в следующем месяце, — ответил я. — Первая группа советских специалистов прибудет в Германию для работы на ваших заводах.

Поздним вечером я вышел на балкон отеля «Адлон». Берлин сверкал огнями, над рекой Шпрее поднимались салюты. Я думал о том, как изменился мир за эти несколько дней.

Помощник прервал мои размышления. Звонил Сталин из Москвы:

— Товарищ Краснов, поздравляю с успехом. Читал телеграммы о ходе переговоров. Впечатляет.

— Спасибо, товарищ Сталин. Мы действительно добились многого.

— А что с нашими условиями? Помните, мы говорили о конкретных гарантиях.

— Все учтено. Созданы совместные экономические комиссии с правом вето по ключевым вопросам. КПГ легализована. Многочисленные советские представительства будут иметь особый статус.

— Хорошо. А что думают другие страны?

— Реакция превосходная. Англичане нервничают, но ничего поделать не могут. Франция хочет присоединиться к союзу. Даже американцы проявляют интерес к нашим экономическим методам.

— И правильно. Наши достижения говорят сами за себя.

После разговора со Сталиным я долго стоял на балконе. Внизу, на улицах Берлина, люди праздновали конец эпохи страха и начало новой эры.

Но я понимал, что это только начало. Впереди долгая работа по строительству нового европейского порядка.

На следующий день я улетел в Москву. В самолете я просматривал западную прессу. «Таймс» писала о «сенсационном повороте в европейской политике». «Нью-Йорк Таймс» называла происходящее «новым переделом Европы». «Фигаро» анализировала «невероятные экономические достижения СССР».

Но самое важное было в передовице «Правды», которую мне показал корреспондент ТАСС:

«Товарищ Сталин объявил о начале новой эры в международных отношениях. Социалистическая система экономического стимулирования доказала свое превосходство не только внутри страны, но и в международной политике. СССР становится центром притяжения для всех прогрессивных сил Европы».

Самолет набирал высоту над Германией. Внизу простиралась страна, которая еще неделю назад готовилась к войне, а теперь строила планы мирного сотрудничества. Я закрыл глаза и попытался представить, как будет выглядеть Европа через десять лет.

Континентальный экономический союз, объединяющий промышленный потенциал Германии, природные ресурсы России и финансовую мощь Франции. Свободная торговля, обмен технологиями, совместные проекты. Политическая система, основанная на демократии и пацифизме.

Это была дерзкая мечта. Но после всего, что произошло, она казалась вполне достижимой. Главное — не допустить ошибок, не позволить амбициям отдельных лидеров разрушить хрупкое равновесие.

Я открыл глаза и посмотрел на карту Европы, лежавшую на столике. На ней красным карандашом были отмечены страны-участники будущего союза. Пока их только три, но я был уверен — скоро их станет больше.

Мир стоял на пороге новой эры. И Советский Союз, благодаря своим экономическим достижениям и мудрой дипломатии, оказался в центре этих перемен.

История сделала поворот. Остальное зависело от нас.

Кремлевский кабинет Сталина встретил меня теплом и приглушенным светом настольных ламп. Поздний августовский вечер 1935 года, и за окнами Кремля догорал московский закат. На столе вождя лежали распечатки телеграмм из европейских столиц, отчеты НКВД, а также, что удивило меня больше всего, несколько западных газет с фотографиями нашего берлинского триумфа.

— Садитесь, товарищ Краснов, — сказал Сталин, указывая на кресло напротив. — У нас есть о чем поговорить.

В его голосе звучали нотки, которых я раньше не слышал, что-то вроде удовлетворения, смешанного с уважением. Сталин поднялся, обошел стол и неожиданно протянул руку для рукопожатия.

— Позвольте поздравить вас с блестящей работой. То, что вы проделали в Германии, превзошло все наши ожидания.

Я встал и пожал его сухую, но крепкую ладонь. На мгновение мне показалось, что передо мной не грозный вождь, а просто человек, искренне радующийся успеху.

— Товарищ Сталин, это была работа всего коллектива. Наркомы, дипломаты, торгпредства, наши люди в НКВД…

— Не скромничайте, — перебил он. — Я читал все донесения. Идея была ваша. План разработали вы. Риски тоже брали на себя вы.

Он вернулся к столу и взял в руки свою трубку:

— Знаете, что пишет сегодня «Таймс»? «Советский Союз за один год из изгоя превратился в главного арбитра европейской политики.» А «Нью-Йорк Таймс» называет нашу страну «экономическим чудом XX века».

Сталин зажег трубку несколькими глубокими затяжками:

— Вчера получил телеграмму от Рузвельта. Американский президент хочет установить дипломатические отношения с СССР. Прямо ссылается на наши экономические достижения и «конструктивную роль в деле европейского мира».

Я молча слушал, понимая, что это лишь прелюдия к серьезному разговору.

— Сегодня утром состоялось заседание Политбюро, — продолжил Сталин. — Мы обсуждали вашу кандидатуру.

Сердце забилось быстрее. Я догадывался, к чему ведет разговор, но услышать это вслух все равно волнующе.

— Единогласно решено рекомендовать вас в члены Политбюро. Официальное утверждение состоится на пленуме ЦК через неделю, но это формальность.

Сталин сел в кресло и посмотрел на меня внимательно:

— Что думаете по этому поводу?

— Считаю это величайшей честью, товарищ Сталин. И огромной ответственностью.

— Правильно мыслите. Членство в Политбюро не награда, а поручение партии.

Он встал и подошел к карте мира, висевшей на стене:

— Посмотрите, товарищ Краснов. Еще недавно СССР был окружен врагами. Теперь мы в союзе с Германией, договариваемся с Францией, даже Англия ищет пути к сотрудничеству. Что изменилось?

— Наша экономическая политика, — ответил я. — ССЭС доказала, что социализм может быть эффективнее капитализма.

— Верно. Но не только это. — Сталин повернулся ко мне. — Изменился подход. Вместо революционного экспорта экономическое сотрудничество. Вместо классовой борьбы прагматичная дипломатия.

Он вернулся к столу и сел:

— Понимаете, товарищ Краснов, революция — это не только захват власти. Это умение эту власть удержать и использовать для блага народа. У старых большевиков была одна проблема, они хорошо знали, как рушить, но плохо понимали, как строить.

Сталин сделал паузу, затянулся трубкой:

— А вы строитель. Видите перспективу. Умеете находить нестандартные решения. Это редкие качества.

Я чувствовал, что разговор переходит на новый уровень. В глазах Сталина читалось что-то, чего я раньше не видел, возможно, доверие.

— Товарищ Сталин, я всегда стремился служить партии и народу.

— Знаю. И именно поэтому хочу с вами поговорить… как бы это сказать… на перспективу.

Он поднялся и неспешно прошелся по кабинету:

— Мне шестьдесят лет. По человеческим меркам это не так много, но для политика, особенно в наше время… Нужно думать о преемственности.

Мои мысли заметались. Неужели Сталин намекает на то, о чем я даже не смел думать?

— Партии нужны люди, которые могут сочетать революционную верность с практической мудростью. Люди, которые понимают, что социализм не догма, а живое учение, способное развиваться.

Сталин остановился и посмотрел мне в глаза:

— Вы доказали, что умеете мыслить стратегически. Операция в Германии тому подтверждение. Но это только начало.

— Что вы имеете в виду, товарищ Сталин?

— Впереди много вызовов. Нужно укреплять союз с новой Германией, развивать отношения с Францией, работать с американцами. Внутри страны — продолжать развитие ССЭС, повышать благосостояние народа.

Он сел обратно в кресло:

— И самое главное — готовить новое поколение руководителей. Людей, которые понимают, что сила советской системы не в догмах, а в способности к развитию.

Воздух в кабинете казался наэлектризованным. Сталин говорил о вещах, которые обычно не обсуждались вслух.

— Товарищ Краснов, если вы продолжите работать в том же духе, если будете развивать наши успехи… Кто знает, возможно, именно вам предстоит возглавить партию в будущем.

Слова прозвучали тихо, почти небрежно, но их вес был огромен. Сталин фактически назвал меня своим возможным преемником.

— Товарищ Сталин, я… я не знаю, что сказать. Это огромная ответственность.

— Пока это лишь возможность, — улыбнулся он. — Но возможность реальная. При условии, что вы будете придерживаться правильной линии.

Он встал, давая понять, что аудиенция подходит к концу:

— А сейчас идите, готовьтесь к пленуму. И помните, дальше будет еще труднее. Изменить историю легче, чем построить на этих изменениях устойчивое будущее.

Я встал и направился к двери. У порога Сталин остановил меня:

— Да, товарищ Краснов. Завтра приходите на завтрак ко мне домой. Поговорим в неформальной обстановке. Познакомитесь с семьей.

Приглашение на семейный завтрак от Сталина было исключительной честью. Это означало полное доверие.

— Обязательно приду, товарищ Сталин. Спасибо.

Выйдя из кабинета, я долго шел по кремлевским коридорам, осмысливая произошедшее. Член Политбюро. Возможный преемник Сталина. Человек, который может определять судьбу не только СССР, но и всего мира.

На улице был теплый августовский вечер. Москва жила обычной жизнью, люди возвращались с работы, в парках гуляли семьи с детьми, из окон доносились звуки радиоприемников.

Я сел в автомобиль и дал команду ехать домой. По дороге размышлял о том, как изменилась моя жизнь за эти годы. Человек из будущего, оказавшийся в прошлом, сумел не только выжить, но и подняться на самый верх власти.

Дома меня ждал накрытый стол, экономка приготовила ужин. Но есть не хотелось. Я прошел в рабочий кабинет, сел в кресло.

За окном простиралась Москва, столица страны, которая за несколько лет превратилась из изгоя в лидера мирового развития. Где-то там, в районах новостроек, жили люди, чья жизнь стала лучше благодаря ССЭС. Где-то работали заводы, показывающие невиданную производительность.

В далеком Берлине бывшие враги становились союзниками. В Париже обсуждали детали экономического союза. В Вашингтоне готовились к установлению дипломатических отношений с СССР.

Мир менялся. И я был одним из главных архитекторов этих перемен.

Завтра встреча со Сталиным в домашней обстановке. Послезавтра пленум ЦК и официальное введение в Политбюро. А дальше предстояло строить новое будущее для человечества.

Будущее без мировой войны. Будущее, где конфликты решаются за столом переговоров, а не на полях сражений. Будущее, где экономическое сотрудничество сильнее идеологических разногласий.

Я лег спать поздно, но сон пришел быстро. Мне снилась не прошлая жизнь в XXI веке, а завтрашний день. День, когда предстояло сделать очередной шаг к светлому будущему человечества.

История сделала поворот. Но самая сложная работа только начиналась.