Паладин против правил

Глава 1 Падение в бездну

Столица Империи должна была сказать нам спасибо. За все, что мы для нее сделали, хоть и вообще не обязаны были. Мы могли запереться в моих владениях, проданных безвестным графом, да жить припеваючи, ожидая, пока монстры доедят жителей столицы. Могли, но все же пошли навстречу даже не приказам, а просьбам Императора.

За то, что за три месяца, проведенных вне города, мы очистили окрестности от Червоточин, данжей, всевозможных монстров высокого и среднего уровня, оставив только тех, на которых могли качаться авантюристы и пригодные для употребления в пищу и бытовых нужд.

За то, что благодаря нам оживились торговые пути, и в Империю снова пошли караваны. Ведь это мы активно развивали и поддерживали торговые гильдии, которые совсем было зачахли в стоячей столице.

За то, что одним махом решили проблему работорговли, так мешавшую Императору. Конечно, в этом он мне признался гораздо позже во время одной личной аудиенции. На самом деле, доход в казну с налогообложения работорговцев шел мизерный, несмотря на то что постоянный приток рабов обеспечивал Империи самую дешевую рабочую силу. Но стоило только прервать его, лишить жизни главного управляющего, как все кончилось. Слишком много было заточено на Али-пашу. Лукас, не теряя времени, во всеуслышание объявил рабство вне закона. Гонцы с известиями были отправлены во все подвластные Империи города и деревни, даже те, властители которых давно забили на какого-то там далекого правителя.

За то, что, забрав у Империи зверолюдей, я тем самым освободил множество свободных рабочих мест, на которые толстосумам пришлось нанимать и платить местному населению, тем самым снижая безработицу и повышая производительность труда. Иначе говоря, Империя постепенно стала превращаться в нормальную страну без нищих и голодных. Конечно, не все сразу, но дело набирало ход.

За то, что Церковь потеряла множество позиций. Мои куноичи раскрыли немало заговоров, готовящихся за куличами религиозных фанатиков, в том числе наркобизнес. Тонны ангельской пыли безжалостно сжигались подальше от города, чтобы никто не задохнулся в сладком дыму. Церковь ежедневно отрекалась от десятков священнослужителей, обвиненных в ереси и желании поднять легкие деньги, сжигая на кострах собственных фанатиков. Добраться до главных боссов нам, естественно, не удавалось, но мы особо и не стремились пачкать руки в их крови. Хватало своих забот.

За то, что жизнь принцессы была вне опасности. Да, она живет в моем поместье, защищенном от любых покушений на ее жизнь, коих было еще с десяток. Попытки темного Братства, наемников и прочих теневых убийц со стороны казались детскими по сравнению со степенью подготовки моих куноичи. Девочки только развлекались, вылавливая пачками типов, которые сначала и двух слов связать не могли вместе, так как до конца не могли поверить, что провалили миссию. Еще бы! На уровне людей их навыки были достаточно развиты, но рядом с любой из ниндзя они были все равно что муравей рядом со слоном. Тем не менее, никого из них мы не убили, просто заставив выполнять ту работу, которую раньше за них делали рабы. Конечно, они пытались бежать, но все попытки неизменно проваливались. Примерно через месяц поток шпионов и наемных убийц стал иссякать, а через полтора закончился совсем.

В общем, мы для Империи за пару месяцев сделали больше, чем церковь и сам Император за год. Лукас сам признал это на очередном собрании, где мне волей-неволей пришлось присутствовать, сопровождая Селестину. Конечно, я мог бы и не приходить, но, учитывая напряженную ситуацию в столице, даже Эльза не смогла бы защитить принцессу от яда, ножа в спину или магической ловушки. По крайней мере мои куноичи обезвредили с десяток всевозможных покушений на ее высочество.

Само собрание прошло очень напряженно. Церковники не присутствовали. Впрочем, верное решение с их стороны. Я бы не удержался казнить их на месте, несмотря на самого Императора. Оба принца держались настороженно, не спуская глаз ни с меня, ни с принцессы. Но если в глазах старшего, Альберта, ясно читалась зависть и настороженность, то второй принц, Фридрих, даже не скрывает злобу и ярость, скрежеща зубами и сверкая глазами. Не знаю, зачем ему это все понадобилось: миссия по отправке меня в одно из самых опасных подземелий, покушение на принцессу и все последующие попытки подослать наемных убийц, но ни одна из его идей не увенчалась успехом. И все-таки у меня нет доказательств того, чтобы испепелить его на месте. Хотя, уверен, проблем бы у нас поубавилось. Император не посмел бы открыто противостоять мне, но убивать принца прямо здесь во дворце было бы не самым лучшим решением. Так мы и сидели друг напротив друга, догадываясь о планах противника, но не делая попыток объясниться.

Что мне с того, что я публично расскажу правду о том, что за покушениями стоит Альберт вместе с Церковью? Да ничего. Второй принц копает под брата, стремясь завалить его любым способом и занять трон, а я просто попался под руку. Фридрих ошибочно полагает, что я на стороне старшего брата, хотя мне их грызня побоку. Я всего лишь вступился за принцессу, ее охранницу, с которой знаком еще с Пограничья, да служаночку, которая прекрасно печет булочки. За такие булочки, поданный стесняющейся молодой девушкой, да еще и утром с горячим кофе, я готов убить кого угодно. Даже некоронованных принцев, решивших, что они — пуп земли…

Но это все лирика. Сейчас я стою в темном мрачном подземелье. В сырой комнате, освещаемой лишь парой факелов и открытым огнем печки у левой стены. Сидящий возле нее полноватый, обнаженный до пояса, мужчина-зверолюд с оборванными волчьими ушами и обугленным хвостом поворачивается ко мне и густым басом говорит:

— Усе готово, ваша мылость. Звольте приступать?

Я перевожу взгляд на центр комнаты. Там стоит самый обыкновенный стул, к которому привязан избитый молодой человек аристократичной наружности. То есть, бледноватое холеное лицо, тонкие руки с напомаженными ногтями, маникюр, все дела. Сейчас, конечно, его тело покрывают кровоподтеки и синяки. Как ни просил я девочек быть с ним помягче, но стоило им увидеть, что творилось в зале Масонов… Впрочем, об это потом.

Делаю шаг в его направлении. Юноша тут же вскидывает голову, пытаясь закричать от ужаса, но кляп не дает ему этого сделать. Его глаза до сих пор полны чего угодно, только не страха: изумления, неверия, ярости, надежды на то, что сейчас в ту маленькую дверку ворвется отряд бравых королевских мушкетеров во главе с Д'Артаньяном и пригвоздит меня к стене. Но время идет, а вместе с ним иду и я, подходя и нависая над сидящим.

— Оноре де Бальзак, — говорю равнодушно даже спокойно, хотя ярость во мне бушует такая, что я готово собственноручно перегрызть ему горло. Стискиваю кулаки с такой силой, что ногти впиваются в кожу. — Вы виновны в многочисленных убийствах, надругательствах, издевательствах с особой жестокостью, изнасилованиях и пытках, причиненных зверолюдам. Ваша ложа Масонов распущена и все члены подвергнуты аресту. Ваши покровители…

На этих словах в глазах аристократишки впервые появляется страх. Он дергает головой и отчаянно мычит. К нему из тени подскакивает невидимая во тьме Хатико, влепляя полновесную пощечину. Киваю ей. Она выдергивает кляп.

— Это… Это же просто рабы! Грязные безбожники! — кричит парень, глядя на нас с надеждой, что мы одумаемся. — Это ведь не люди! Церковь сказала, что у них нет души! Как можно жалеть тех, у кого нет души?

Хатико смотрит на него с диким отвращением, будто перед ней разговаривающий таракан, и, не дожидаясь сигнала, втыкает кляп обратно. Я же рассматриваю комнату. На полу лежит гранитная плитка, стоки которой так плотно подогнаны друг к другу, что, кажется, будто мы находимся на цельной монолитной плите. Стул пленника стоит в самом центре, от которого к стенам бежит канавка для сбора нечистот и крови. Мы находимся в Императорской Пыточной, ужасном. Отвратительном месте, откуда еще ни один заключенный не вышел свободным. Если только не на казнь.

— Приступайте, — киваю палачу. — И кляп вытащить не забудьте.

— О, ваша мылость! Благо на ваш Род! — кланяется мне зверолюд. Я вижу его оскал, когда он поворачивается в сторону пленника. В нем не осталось почти ничего человеческого. Руки пытателя подрагивают, сжимая инструменты.

Его зовут Клаус. В отличие от многих других некотян, мужику удалось устроиться помощником палача во дворец Императора, а некоторое время спустя и самому занять его место, отправив того на заслуженную пенсию. У Клауса есть жена, замечательная толстушка Дженни и шестеро веселых жизнерадостных волчат… Были шестеро…

Я успел вытащить двоих с того света, когда с катаной наперевес ворвался в зал, полный боли и ужаса. Это был АД в самом его настоящем смысле. Сейчас я жалею только о том, что успел подарить многим мерзавцам быструю и безболезненную смерть от клинка. Четыре волчонка так и остались лежать на холодном полу клеток… Частями…

Трясу головой, пытаясь отогнать кровавые воспоминания. Тяжелее всего пришлось в тот момент, когда я вынес наружу уцелевших детей, передавая их родителей. Клаус, как привыкший к таким ужасам, последовал за мной. Его вой, полный непередаваемой ярости и тоски, долго раздавался в зале Масонов, пугая уцелевших его членов.

— Клаус, только не удави его случайно, — напоминаю палачу. — Я хочу, чтобы эта тварь жила долго, пусть и несчастливо.

Тот вдруг поворачивается и падает на колени передо мной, хватаясь за штаны. Я сажусь перед ним, обнимая здоровенного мужика, нисколько не стесняясь момента. Чувствуя, как того трясет и сам в который раз вздрагиваю, вспоминая произошедшее.

— Ваша м-мылость… — пытается произнести Клаус. — Н-не волнуйтесь. Уж я-то прослежу, чтобы наш гость… Наш гость… Р-р-ры-ыа-а-ау-у-у.

Он поспешно отворачивается, пряча звериное нутро, рвущееся на волю. Я встаю и одобряюще хлопаю его по плечу. А потом выхожу из комнаты, прикрывая за собой дверь, слыша дьявольский звериный смех за собой. Иду по темному коридору, сопровождаемый молчаливыми Хатико и Масяной. Мы проходим мимо целого ряда некогда свободных темниц. Теперь в каждой из них по два-три пленника. Мы собрали огромный урожай зажравшихся мажоров, как старых, так и молодых, собиравшихся в ложе Масонов. Орден, в котором были доступны любые удовольствия, связанные с похотью, наркотиками, болью и прочими «прелестями». Сам Император, знакомясь с заключенными, вздрагивал, когда узнавал их. Понимаю, разгребать все это дерьмо придется ему, а не мне. Но отпустить подонков я не мог. Да и не собирался. А когда Лукас заикнулся о помиловании для некоторых особо важных персон, я просто зажег на ладони пламя, поднеся его к лицу Императора.

Лукас понял и больше тему не поднимал. Лишь сказал, покидая подземелье:

— Ричард. Никто из них не должен покинуть Пыточную. Никто.

Я кивнул, спускаясь обратно. Перед моим лицом так и стояли кровавые картины зала Масон. Я вздохнул, выходя на свежий воздух, хотя из подземелья все равно несло сладковатым запахом горелой плоти и запекшейся крови. Лишь отойдя подальше, мне удалось подышать более-менее чистым воздухом. Выдрав камешек из декоративного заборчика, я в сердцах швыряю его в какую-то скульптуру, виднеющуюся из-за кустов.

— Ай, бля! — кричит та, падая на землю.

Соглядатаи. Шпионы. Даже тут, на территории дворца Императора. Казалось бы — кому нужно тут за нами подглядывать?

Девочки быстро, не стесняясь с методами, на месте допрашивают шпиона, а потом волокут его в то же самое подземелье. За спиной вырастает Масяна.

— Один из слуг тех аристократов, которые сегодня не попали в мясорубку, — с некоторым сожалением в голосе произносит она. — Он ничего не знает, просто ждал своего господина. Рич, мы же их так не оставим?

— Никто не уйдет от возмездия, — отвечаю ниндзя. — Хорошо, что нам в руки попал их предводитель. Он расскажет Клаусу все, что только знает. Надо лишь чуть набраться терпения. Мы из этой сволочи вытрясем все: имена, явки, пароли. Не может быть, чтобы те двадцать человек, которые сидят в подвале, были всеми Масонами.

— Еще десяток-другой остался в зале, — напоминает куноичи. Я киваю.

— Помню. Все равно мало. Помнишь, сколько там было диванов? Стульев? Приборов? Этих сволочей должно быть больше! Гораздо больше! Надеюсь, ни одна тварь не ускользнула, чтобы предупредить остальных. По крайней мере, я никого не почувствовал.

— Мы контролируем все входы-выходы, — подтверждает та. — Нет, в городе пока тихо. Операция прошла без шума и пыли. Но я с тобой согласна — слишком много гадов осталось без справедливого наказания…

Она прижимает ладошки к побледневшему лицу.

— Меня чуть не вывернуло, когда я увидела, что они делали. А ведь у меня крепкие нервы, Рич! Как хумансы могли так низко пасть? Мне стыдно, что я одного племени с ними!

— И не говори! — мрачно подтверждаю я. — И не говори…

…Во время очередного рейда по освобождению рабов из поместья буржуя, игнорирующего прямой приказ Императора, мы наткнулись на неожиданное сопротивление в лице самого герцога и его холуев, схватившихся за оружие. Обычно, узнав меня, аристократы шли навстречу, пусть неохотно, но освобождая рабов. Если с Императором шутки плохи и за неисполнение приказа можно было как получить нехилый штраф, так и лишиться звания, а то и поместья. Но угрожать холодным оружием фавориту Императрицы, который зачистил Королевский данж, уничтожил рынок Работорговцев, имеет статус Избранного и владеет магией так, как не умеет никто из архимагов… Тут, согласитесь, надо быть умалишенным.

Или же чувствовать за спиной некую грозную силу, благодаря которой можно мне в лицо кричать гнусные мерзопакости и потрясать клинками. Вот только от фаербола в лицо никакая сила не спасает, в чем и убедился некий герцог, имени которого я даже не запомнил. Стоило только его пеплу осыпаться на богатые ковры, как проняло всех остальных. Холуи побросали оружие, начав сдаваться и наперебой кричать о выполнении приказов, а куноичи принялись обшаривать дом.

Кольцо от подвала нашла Хатико. С ней и Масяней я шел на приступ этого особняка, справедливо посчитав, что больше нам не потребуется сил. Любой из нас мог легко уничтожить полгорода, если бы это потребовалось. Но то, что мы обнаружили внизу…

Сначала был длинный-длинный коридор, освещаемый сиянием встроенных кристаллов. Потом тяжелая кованая дверь, охраняемая двумя скучающими стражниками. Вырубив их, мы проникли в орден Совершенных Деятелей.

Сначала никого не было видно. Богатство окружения поражало всяческое воображение. Даже во дворце Императора я не видел такой кричащей роскоши. Картины, скульптуры, различные артефакты, изготовленные рукой мастера из платины, мифрила, золота, серебра. Ковры из густого ворса, в которые мы погружались по щиколотку. Впрочем, благодаря им мы оглушили всех охранников, стоявших по периметру главного зала. Убедившись в отсутствии свидетелей, мы подошли к толстым дверям главной комнаты. Кроме запасных выходов больше некуда было идти. Изнутри неслись странные приглушенные звуки… и дико несло кровью. В аурном зрении сквозь щели сочились огненные языки страха, боли и смерти.

— Будьте готовы ко всему! — шепчу напоследок девушкам, хотя те не хуже меня чувствуют эманации зла. Сам обнажаю катану и, примерившись, со всей силы пинаю тяжелые створки!

Стоит только им распахнуться, сшибая с ног неповоротливых, отвыкших от службы, стражников, как мы втроем влетаем в зал, выкрикивая боевые кличи, готовые кромсать, испепелять и запинывать до полусмерти всех, кто дерзнет пойти нам навстречу, но…

— Кто пустил сюда этих ненормальных⁈ Стража! Я за что вам плачу! Убить их немедленно! — верещит какой-то полуголый толстяк. Я лишь мазнул по нему отрешенным взглядом, так как до сих пор не могу поверить увиденному.

Кровь! Плач! Крики! Мольбы и стоны оглушают нас! Девчонки сгибаются в рвотных позывах, но через миг воинская воля берет верх, и они размазываются в движении, превращаясь в смерчи, вооруженные метательно-режущим оружием. Я же медленно спускаюсь по каменным ступеням в центр огромной комнаты, выстроенной в виде амфитеатра. Хлюп-хлюп. Мои ноги скользят по свежепролитой крови. Ее здесь целое озеро. Она стекает с развешанных по стенам зверолюдей, чьи тела вскрыты, как лягушка в анатомическом колледже. Снизу на меня с непониманием и удивлением смотрят холеные морды аристократов, которые заняты тем, что им больше все нравится: издевательствами, насилием и прочими извращениями над беззащитными рабами. Чувствую, как пелена ярости накрывает мой разум. Глаза застилает кровавая пленка, а руки до боли сжимают эфес катаны. Словно чей-то голос, зевая, говорит мне: — «Наконец-то. Давно пора. А теперь — время обеда!» А потом я вскрываю свою первую жертву снизу доверху, заливая его кровью гранитную плитку пола…

Очнувшись, понимаю. Что лежу на холодном полу, прижатый телами моих куноичи, одна из которых лупит меня по щекам. Поняв, что я пришел в чувство, отпускают. Оглядываюсь. Позади меня — море крови и обугленные части тел тех, кто совсем недавно издевался над беззащитными зверолюдьми. Остальные в ужасе жмутся к стенам. Куноичи тут же скручивают их, безжалостно пиная по ребрам, и закидывая в общую кучу. Я же иду исцелять и воскрешать тех, кого только можно…

Немного позднее, я обессиленно сижу у дома того герцога, жалея, что слишком многих прикончил быстрее, чем они того заслуживали. Чертовски хочется курить, хоть я всегда был против этой пагубной привычки. Масяна сует мне изъятую у охраны фляжку. Глотаю содержимое, чувствуя, как высокоградусная смесь дерет горло, но даже не закашливаюсь. Как же низко может пасть человек…