Меченый. Том 5. Линия разлома

Глава 17 Стратегии экономического развития

28 февраля 1988 года; Москва, СССР

The Wallstreet Journal: Фонд Бернарда Мейдоффа укрепляет позиции в сфере высоких технологий

После громкого успеха конца 1986 года, когда фонд Бернарда Мейдоффа блестяще предсказал обвал на бирже и заработал миллиарды долларов на укреплении японской иены к доллару, финансист, которого аналитики уже называют «экономическим визионером нового поколения», продолжает расширять влияние — на этот раз в сфере высоких технологий.

Если еще несколько лет назад Мейдофф управлял преимущественно активами частных клиентов и институциональных инвесторов, то теперь его финансовая империя заметно меняет направление. Ставка делается на создание вертикально интегрированной технологической структуры, объединяющей производство компьютерных компонентов, разработку программного обеспечения и инновационные исследования в области микроэлектроники.

Главной новостью недели стала покупка фондом 50% акций совместного предприятия ASM Lithography, ранее принадлежавших голландской компании АСМ International. По сообщениям отраслевых источников, нидерландская корпорация Phillips, испытывающая сейчас финансовые трудности, также рассматривает вариант частичной продажи своего литографического бизнеса американскому инвестору. Аналитики отмечают, что контроль Мейдоффа над этим направлением может существенно изменить баланс сил в производстве оборудования для полупроводниковой промышленности.

Ключевым инструментом инвестора в сфере технологий остаётся дочерняя компания Google, аккумулирующая активы фонда в компьютерной и телекоммуникационной отраслях. Эксперты Уолл-стрит уже называют Google «будущим конгломератом Кремниевой долины», способным составить конкуренцию таким компаниям, как IBM и Digital Equipment.

Наблюдатели также отмечают политическую активность Мейдоффа: финансист стал одним из крупнейших доноров предвыборного штаба лидера президентской гонки Майкла Дукакиса, направив в поддержку кампании более 10 миллионов долларов. По мнению политических обозревателей, это может свидетельствовать о подготовке к масштабной экспансии фонда в случае победы Дукакиса на выборах в ноябре.

Так или иначе, Бернард Мейдофф, сумевший объединить финансовую проницательность с технологическим чутьём, вновь доказал, что в эпоху цифровой экономики главное богатство — не нефть и не золото, а информация и скорость её использования.

— О! — Я вытащил из корзинки с «входящими» очередной документ. Это оказался «квиток» по зарплате за предыдущий месяц. В кассу я как генсек все же не ходил, мне деньги сразу на счет в сберкассе зачисляли, но бухгалтерия есть бухгалтерия, поэтому бумажку с расчетом зарплаты все равно приносили и просили расписаться. Ну а как же, коммунизм — это же учет и контроль. — А вот и налоги подъехали.

В расчетном листке было черным по белому отмечено, что у меня из оклада удерживается не 13% НДФЛ, а 17. Тут нужно сделать отступление и немного рассказать о налоговой системе СССР.

Основным налогом у нас был налог с оборота предприятий, и для того, чтобы понять, как он работает, нужно было иметь реально, как говорила моя бабушка, не голову, а Дом Советов. Там было несколько методов расчета, в твердых ценах и в процентах, но если совсем упрощать, то налог этот был фактически изъятием торговой маржи. Единица товара поступила по оптовой цене в рубль, продали за два, рубль перечислили в бюджет. Тут государство работало как одна большая корпорация, и единственное, что я не мог глобально понять, — почему процесс перечисления дохода от торговых операций в бюджет назывался налогообложением.

Вторым масштабным источником пополнения казны был налог с предприятий за право пользоваться основными фондами. Тут тоже все было очень сложно и запутано, кто-то платил 3%, кто-то — 6%, а, например, высокорентабельные предприятия нефтяной и газовой отрасли — 11% в год. Плюс часть из этих денег — обычно что-то в районе трети — шла в республиканские бюджеты.

Ну а третьим большим налогом у нас был НДФЛ, или, как его называли тут, — налог на доходы граждан. И вот тут с 1 февраля 1988 года произошли изменения. Раньше установленная еще в 1984 году дифференциация выглядела так — до 70 рублей вообще налога нет, от 70 до 100 там по хитрой схеме взималась конкретная сумма от 25 копеек до 8 рублей, а после 100 рублей ко всем зарплатам применялась одна ставка — 13%. При том, что средняя зарплата у нас на начало 1988 года уже доросла до 220 рублей, выглядит как-то не очень справедливо.

Теперь ставки скорректировали и унифицировали, привязав их к средней зарплате в стране, показатель которой стал таким себе расчетным макрофинансовым показателем. Новые налоговые правила фиксировали следующее положение дел:

ЗП меньше 50% от средней по стране вообще не облагалась налогами. Те, кто получал от половины средней зарплаты до собственно тех самых 220 рублей, отчисляли по 9%. Те, кто получал до ×2 от средней зарплаты — 15%, до ×4 — 17%, а заработки свыше ×4 — да были в СССР и такие, причем немало — шли по общей налоговой ставке в 19%. Отдельно облагались налогом всякие авторские отчисления и отдельно — заработки от индивидуальной трудовой деятельности.

Но даже не это было главным. У нас наконец-то появились полноценные налоговые органы, а с ними еще государственная служба по борьбе с экономическими и налоговыми преступлениями. Налоговая полиция, короче говоря, в которую из МВД передали ОБХСС и соответствующие полномочия. Я тут продолжал свой принципиальный курс на разукрупнение силовых органов и после деребана КГБ вновь обратил внимание на второго нашего монстра — Министерство внутренних дел.

— Товарищ генеральный секретарь, к вам товарищи на совещание по экономическим вопросам, — ожил селектор, напоминая, что работа, к сожалению, сама себя не сделает.

Я бросил взгляд на часы — одиннадцать утра. Тяжело вздохнул — у нас сегодня предполагалось совещание по подведению итогов 1987 года, что означало выслушивание очень долгих и очень нудных отчетов на заданную тему — и ответил.

— Пускай.

Ну что сказать? Жаловаться в плане экономических показателей нам было не на что. С учетом всех вложений, в том числе и валютных — как в виде покупки оборудования на те самые нефтедоллары, так и инвестиций в советские СЭЗ — экономика СССР в 1987 году выросла на приличных 4,8% против 3,2% годом ранее и 2,9% в 1985 году. Опять же сложно сказать, насколько такие цифры были реальны, а не надуты, но даже сама динамика — последний раз 4,8% у нас было в конце 1970-х, что само по себе уже о многом говорит — радовала.

Что тут сыграло? Для этого нужно было взять другую сводку — по количеству незавершенных объектов капитального строительства. Выйдя на пик в 1985 году с рекордными 79% объема незавершенного капитального строительства по отношению к объему капитальных вложений, график медленно, со скрипом, но пошел вниз. 1987 год дал нам 74%. Что это значит? Это значит, что строящиеся фабрики, заводы, объекты инфраструктуры и т.д. не зависают недостроем, а оперативно начинают работать и генерировать народное богатство. Это значит, планы выполняются, значит, сама система управления оздоравливается, напомню, что в моей истории в самом конце существования СССР данный показатель перевалил за 100%. То есть в моменте недостроем было больше годового объема бюджетных вложений в капстроительство. Сотни миллиардов рублей, учитывая долю этой статьи в бюджетных расходах.

Жилья построили в 1988 году 148 миллионов квадратных метров, что было очередным рекордом и, считай, на 16 миллионов больше, чем в иной истории. В следующем году строители обещали выйти на 170 миллионов, а к концу пятилетки на 200, как и закладывалось в план.

Из 148 миллионов квадратов 11 миллионов пришлось на кооперативы и еще 14 миллионов были предназначены под свободную продажу населению. Ну как «были предназначены»? Уже, собственно, продались, продажа недвижимости оставалась у нас вместе с искусственной инфляцией главными драйверами сокращения лишней денежной массы у населения. Пока мы работали в «оперативный ноль»: в относительных числах — в абсолютных, понятное дело, он рос благодаря инфляции — неудовлетворенный спрос населения фактически застыл на месте. Вернее, даже чуть упал, но я все же мысленно делал поправку на неточность статистики.

Тут, кстати, еще одна интересная тенденция наметилась. Чтобы там не говорили про недалекость и оторванность от финансовых реалий советского народа, мозги у людей имелись. И понять, что в долгую держать деньги под подушкой вообще нет смысла в данных условиях, их вполне хватило. Это привело к резкому росту одновременно вложений в сберкассы — где процентная ставка хотя бы перекрывала инфляцию — и потребления дорогих товаров.

Например, возьмем — цветные телевизоры опустим, и так понятно, что закупки населением пережили просто лавинообразный рост в последние полтора года — стиральные машины. В 1988 году всего было выпущено чуть меньше 8 миллионов стиралок всех видов. Это много по любым меркам, если не смотреть на ассортимент — большую его часть составляли всякие небольшие неавтоматические «малютки», куда нужно было воду набирать ведром и где такая полезная функция, как отжим, просто не предполагалась. Популярность такой техники объяснялась просто — она была дешевле и занимала меньше места в стесненных советских квартирах. Однако время шло, квартиры становились больше, да и с дензнаками население стало чаще встречаться, что в совокупности с агрессивной рекламой на ТВ создавало спрос уже на более серьезную технику. И вот в 1987 году в СССР было продано больше 200 тысяч стиральных машин-автоматов. 200 тысяч из 8 миллионов — это вроде бы не много, но учитывая цену аппарата в полторы средних зарплаты…

При этом нужно понимать, что 8 миллионов стиральных машин — это фактически предел насыщения внутреннего рынка. 286 миллионов населения — это примерно 100 миллионов домохозяйств. Одна стиралка спокойно работает 10–15 лет, а значит, именно для Союза больше производить просто не было смысла. Ну и да, 300 тысяч стиральных машин ушедших на экспорт в 1987 году тоже погоды особо не делают.

То же самое происходило и с холодильниками, и с микроволновками, и даже — у нас и такое появилось в продаже — посудомоечными машинами! Последняя, правда, пока была представлена только одной моделью в том самом «мини» форм-факторе, но…

Ну и еще один показатель, на который хотелось обратить внимание, — количество зарегистрированных субъектов индивидуальной трудовой деятельности. К концу 1985 года во всем Союзе их было всего примерно 230 тысяч человек, еще через год число удвоилось, на рубеже 1987–1988 годов мы вышли с показателем чуть меньше миллиона. Много это? Сложно сказать. Прямые налоговые отчисления в казну от самозанятых составили в 1987 порядка миллиарда рублей, при общем госбюджете, достигшем уровня в 500 миллиардов рублей, выглядит не очень значительно, но главное ведь не это, а то, что самозанятые закрывали широкий спектр народных запросов, который государственная машина вследствие инертности просто не успевала «ловить». И вот тут у нас прямо на совещании вспыхнул очередной скандал.

Ну ладно, скандал — сказано слишком громко, но все же.

— Отличные показатели! Нужно продолжать двигаться в том же направлении, усилить опору на частника на низовом уровне. Министерство финансов по моему заданию готовит предложения в этом направлении на 13 пятилетку.

— Да только через мой труп, — взвился из-за стола Долгих, представлявший оппонирующую Рыжкову группу советских экономистов. Ну, в общем-то, все логично, бытие определяет сознание, об этом еще Ленин писал, тут хрен поспоришь. С точки зрения Госплана любое расширение частного сектора было просто серпом по яйцам. С другой стороны, имелась пачка оптимистов-реформаторов, которых у нас представлял премьер-министр, и вот они со своей стороны видели все проблемы именно процесса администрирования этих самых планов.

— Товарищи! Давайте не будем ссориться. Вопрос о разрешении кооперативов очевидно рано или поздно рассматривать придется, но давайте не будем гнать лошадей. Пускай наши налоговые органы освоятся, заматереют, систематизируют деятельность… Потому что иначе мы вместо пользы получим хаос в экономике, придется все откатывать назад, только изжогу у населения это вызовет.

— Я не позволю! — Глава Госплана был возмущен до глубины души. — Или найдите мне на замену тем, кто уйдет в частный сектор, 2–3 лишних миллиона работников, или снимайте с должности ко всем чертям! Я за это нести ответственности не желаю. Подобные реформы приведут к тотальному неисполнению всех целевых показателей, пятилетний план можно будет сразу смывать в унитаз.

Такие вот конфликты между экономическими консерваторами и реформаторами вспыхивали у нас с завидной регулярностью. С одной стороны, введение самозанятых явно сняло остроту проблем со снабжением товарами и услугами, особенно в специфических узких областях, с другой… Я, честно говоря, просто боялся развивать эту тему дальше.

— Повторяю, — мысли насчет того, где достать лишних работников, у меня вообще-то имелись, но пока озвучить их было рано. — Вопрос разрешения кооперативов пока не актуален.

Фактически имелось ровно два способа узаконивания системы частных кооперативов в социалистической экономике, без разрушения двухконтурной системы обращения денег СССР. Первый — кооператив должен находиться полностью во внутреннем контуре. Такой себе производственный цех, делающий… Пусть будут деревянные прищепки: кооператив получает план от государства, покупает сырье за безналичные рубли, имеет четко установленную норму прибыли и сдает свои прищепки в госторговлю, никак не контактируя с конечным покупателем. Именно такие, кстати, кооперативы в основном были при Сталине, и именно из-за своей встроенности в плановую экономику в какой-то момент оказалось проще окончательно их сделать государственными, чем наводить порядок в каждом по отдельности.

Второй вариант — ровно противоположный. Кооператив должен находиться полностью во внешнем контуре, вообще никак не пересекаясь с безналом. Условный ресторан, который закупает продукты в соседнем магазине — а лучше в системе коопторга, но как это проконтролировать, было решительно непонятно — за наличку, делает из продуктов еду, продает ее за наличку и наличку же сдает в виде налогов государству. С запретом заключать с таким кооперативом любые безналичные договора вообще. Тут проблемой могло стать то, что подобные рестораны начнут неизбежно вымывать из госторговли лучшие продукты, что только ухудшит ситуацию с дефицитом. Не нужно было быть экономическим гением, чтобы понять, что никакие репрессии не остановят продавца из ближайшего гастронома от продажи лучших продуктов в такие рестораны через заднюю дверь. Отследить это практически невозможно, по отчетности все будет чисто, ну и приставить к каждому продавцу по контролеру тоже очевидно невозможно. Во всяком случае, пока камеры видеонаблюдения повсеместно не войдут в нашу жизнь.

И казалось бы — какая разница? Ну купит килограмм мяса не человек с улицы, а ресторан, если из этого мяса все равно потом сделают котлеты? Вот только ресторан, имея возможность ставить наценку в 200–300%, непроданные котлеты просто выкинет, покрыв убытки свои за счет других посетителей, и реально потребленного продукта в итоге станет меньше. Плюс пойдет расслоение на тех, кто имеет возможность питаться в ресторане и кушать мясо каждый день, и тех, кто сосет лапу. Короче говоря, несмотря на всю внешнюю привлекательность данной затеи, реализовать ее в натуре можно будет только после окончательного насыщения рынка продуктами до такой степени, что изъятия из общей массы некой части вообще никак не повлияет на остальных. Когда мы к этому придем? Сложно сказать, учитывая имеющиеся тенденции, я бы поставил на середину 1990-х, а как оно будет в реале — одному Богу ведомо.

— Хорошо, — Долгих вновь сел на стул, но по его лицу было видно, что он все еще бурлит внутри.

— А скажи мне, Владимир Иванович, — когда острая тема была отставлена в сторону, мы смогли наконец вернуться к конструктиву, я задал давно интересующий меня вопрос. — Ведется ли где-то статистика по соотношению потребления и вклада в общий «бюджет» отдельных республик. У нас же еще не отменили социалистический принцип: «От каждого — по способностям, каждому — по труду»?

— Это сложный вопрос, — Долгих задумчиво потер подбородок. Глава Госплана у нас неожиданно для себя оказался на самом острие внедрения цифровизации в практическое государственное управление. К концу 1988 года мы планировали подключить к «СовСети» все областные и краевые плановые органы страны, а к концу пятилетки «освоить» уже и районный уровень, что позволило бы получать данные по основным экономическим показателям едва ли не в реальном времени. — Примерно посчитать можно, но целенаправленно такой статистики не ведется.

— Плохо, — в памяти всплыли все те таблички и инфографики из будущего, показывающие, что, мол, РСФСР всех кормила, при этом реальных материалов, которые бы могли стать основой для такой наглядной статистики, никто особо привести не мог. Что логично, его просто не собирали и не обрабатывали. При этом само явление глупо было бы отрицать, любой человек, живший в СССР, мог с лёгкостью проехать по территориям на границах республик и сравнить наполнение магазинов по обе стороны «забора».

— Насколько я понимаю, это было принципиальное решение, принятое до нас, — пожал плечами Владимир Иванович. — Если будет на то решение Политбюро, мы вполне можем начать обрабатывать эти данные. Точно посчитать все не получится, но примерный порядок цифр — вполне.

Из-за событий прошлого февраля-марта программа «выравнивания» снабжения была фактически заморожена на год. При тех масштабах чисток руководителей в нацреспубликах рисковать остаться еще и без поддержки народа было бы как минимум недальновидно. И вот теперь подошло время продолжать движение «к равенству», но хотелось все же опираться на какие-то более фундаментальные статистические данные, нежели субъективное ощущение от посещения продуктового магазина в условном Таллине и Твери.

— А я считаю, что это неправильно, — я повернулся к Рыжкову, тот только скривился и махнул рукой. Из-за всего случившегося в прошлом году кавардака экономическому блоку пришлось пересчитывать экономические показатели на 1987 и даже частично на 1988 годы, одно восстановление центра Алма-Аты влетело в серьезную копеечку, поэтому никаких новых обязательств наш премьер-министр брать на себя очевидно не желал. — И тем не менее. Что кричали казахи? «Хватит кормить русских!» Я вам открою секрет, такие вот настроения они не только в Средней Азии распространены. Закавказье, Прибалтика, даже Украина. Все почему-то считают, что именно они кормят Россию, а не наоборот.

— И что?

— Давайте начнем публикацию официальной статистики. Покажем, кто кого кормит, сколько валового продукта вкладывает житель каждой из республик и сколько потребляет. Мы же все понимаем, какой результат получится, если хорошенько все пересчитать. Это будет честно, по-большевистски.

Этот вопрос тоже вызвал тяжелую дискуссию. Причем забавно, но «голоса» разделились примерно в той же конфигурации. Генплан был «за», ветка исполнительной власти — «против». Вообще с Рыжковым и его реформаторами у нас последнее время все больше и больше разногласий вылезало. Классическое «головокружение от успехов»! Николай Иванович глядя на числа статистики реально уверовал, что взятый курс на «либеральные реформы» единственно верный и правильный и с упорством заслуживающим лучшего применения пытался толкать их расширение и углублений. Проблема в том, что я-то знал куда все это могло привести… Короче говоря, наш премьер министр на глазах превращался из верного сторонника Генсека в лидера «либеральной оппозиции». Грустно, что сказать, но такова жизнь.