Меч тени и обмана

Глава 26

Теос

Крики и одобрительные возгласы толпы стихают для моего слуха, поскольку все мое внимание приковано к мужчине, который выходит из туннеля. Дариус стоит во весь рост, кожаная туника без рукавов пристегнута ремнями к его груди и спине. Мышцы на его руках вздуваются с каждым шагом, и он поднимает голову, поворачивая ее из стороны в сторону, сосредоточив взгляд на трибунах. Он ищет меня.

Я стискиваю зубы и заставляю себя оставаться неподвижным. Я не поднимаю глаз на Богов напротив меня и не привлекаю к себе внимание Дариуса. Находясь рядом, я чувствую любопытство Терры. Черт возьми, лучше бы Каликса не вызывали туда. Земля залита кровью Дэвы, и даже если она быстро высохнет под палящим солнцем, зловоние, без сомнения, уже щекочет обострённые чувства Дариуса.

Я складываю руки перед собой и опускаю их между раздвинутых колен. Маладезия была идеальным судьей, но она была отвлекающим маневром. Я должен был догадаться. Наконец, после того, что кажется целой жизнью, я поднимаю голову и смотрю через арену на шатры, скрывающие Богов, наблюдающих за этим нечестивым представлением.

Это нечестивая демонстрация силы — которой они наслаждаются. Я могу выделить нескольких из них, которые ухмыляются, когда Дариус поднимает руки, а несколько наших сокурсников его друзья приветствуют его. Большинство из них настолько очарованы собственной кровью, что считают этот фарс честью. Моя спина выпрямляется, и я сажусь ровнее, когда тень снова появляется за Террой. Руэн стоит на платформе с мрачным выражением лица прежняя ярость из-за любопытства Кайры забыта.

Я отчасти удивлен, что он вернулся так быстро, но, несмотря на это, благодарен, когда он садится рядом со мной. — С ним все будет в порядке. — Слова Руэна это то, что я хочу услышать, но они не звучат от него с той уверенностью, к которой я привык.

— Мне следовало позволить тебе начать тренировать его раньше, — бормочу я, проклиная собственное высокомерие.

— Он силен, — отвечает Руэн. Это не подтверждение, но звучит как оно.

Мы оба знаем, что из нас двоих именно Руэн лучший наставник. Единственная причина, по которой я вообще настаивал, это то, кто такой Дариус. Я снова закрываю глаза. Если он умрёт…

Поднимающаяся волна эмоций вскоре сменяется силой. Она потрескивает вдоль моего позвоночника и течёт по венам. Под кожей что-то меняется, будто молнии обрели форму и ожили. Чья-то рука крепкая, слишком тёплая ложится мне на плечо. Это должно причинять боль. Один только этот жест должен позволить Руэну ощутить мою Божественность, проходящую сквозь него и разрушающую его защиту.

Но Руэн не реагирует на это. Его знание боли позволяет ему впитывать ее в себя, сводя на нет реакцию, которая должна произойти. — Не показывай им. — Его шепота практически не слышно. Это произносится так тихо, что из-за следующей волны криков толпы, когда второй противник выходит на арену, его почти невозможно расслышать.

Мне не нужно спрашивать, кого он имеет в виду. Мы всегда знаем о наших Повелителях. Всегда наблюдающие. Всегда поджидающие. Мышцы на моей спине ноют и растягиваются от прошлых напоминаний о нашем неповиновении. Передо мной Дариус вытаскивает свой меч из ножен за спиной, его узкие от природы глаза становятся все более прищуренными, когда он кружит вокруг Корилло Ирритаса того, кого ему придется убить, если он хочет выбраться живым.

Корилло уже убивал. Он был на этой арене по крайней мере один раз. Если бы он тренировался, я бы сказал, что он был бы хорошим партнером для Дариуса. Но это не тренировка. Для них двоих это вопрос жизни и смерти, и Корилло уже знает, что поставлено на карту самым интуитивным образом.

Сцена передо мной меркнет, удаляясь все дальше и дальше по мере того, как я возвращаюсь назад во времени, к тому самому моменту, когда я осознал, что мы — мои братья и я — неизбежность нашего существования.

— В чем дело?

— Я думаю, он жив.

— Я не это имел в виду, тупица.

Голоса звучат все тише и тише, в один момент становясь громче, а затем так тихо, что я начинаю задаваться вопросом, не плод ли они моего воображения. Это было бы как раз то, что нужно, не так ли? Я так долго был один, запертый в этом темном месте, и почему-то сходил с ума от желания, чтобы что-то «кто-то» присоединился ко мне.

Никто не хочет оставаться один в темноте.

Дверь в мою тюрьму со скрипом открывается, и свет проникает сквозь тени. После стольких лет привыкание к этому дается с трудом. К несчастью для меня, даже тусклый свет — это слишком много доброты. Нет, вместо этого этот свет ослепляет, и единственное, что его загораживает, — это две фигуры, стоящие в дверном проеме.

— Ты знал, что он был здесь?

— Боги знали, — говорит кто-то еще, но в остальном ответа на первый вопрос нет, и звучит он так, словно его задает мальчик моего возраста.

— Конечно, они знали, но это место предназначено только для детей Бога, у которых нет способностей. Он, очевидно… — Раздается ворчание, как будто кто-то ударил его и не дал ему продолжить. Единственный звук после — это движение тел. Пожатие плечами? Покачивание головой? Возможно. Я моргаю от слепящего света, пытаясь разглядеть тех, кто нашел меня.

Рука парит перед моим лицом, размахивая взад-вперед. — Эй, ты меня слышишь? — Прежде чем я успеваю ответить, парень задает другой вопрос. — Ты можешь говорить?

Поднимая голову от коленей, подтянутых к моей тощей груди, я затуманенным взором смотрю, как третья фигура присоединяется к первым двум. Голова вновь прибывшего, наконец, заслоняет худшую часть света, просунувшись между рамами остальных.

Спустя несколько секунд мои глаза медленно привыкают к свету, и я вглядываюсь в тех, кто меня обнаружил. Запавшие глаза, но яркая улыбка. Длинная шея и еще более длинные, растрепанные волосы обрамляют его лицо, третий и последний парень передо мной протягивает руку между двумя другими и опускается передо мной на колени.

— Эй, ты в порядке?

Ты меня слышишь? Ты можешь говорить? Что с тобой не так? Почему ты такой бесполезный? Какой смысл в потомках, если они не демонстрируют ни таланта ни способностей? Все эти вопросы мне задавали. Хотя никогда раньше никто не спрашивал, в порядке ли я.

Мои глаза горят, и я опускаю голову обратно на колени, когда меня охватывает дрожь. — Нет. — Я выдавливаю это слово. — Нет, это не так.

Мой ответ встречает тишина, долгая и мучительная. Наконец, тепло мальчика становится ближе, и я чувствую, как руки сжимаются вокруг меня. — Все в порядке, — говорит он. — Тебе и не обязательно быть таким.

Мягкость. Доброта. Нежность. Это не те вещи, которые я хорошо знаю, но я узнаю их мгновенно. Даже если руки, обнимающие меня, худые и юные, это не имеет значения. Тот факт, что кто-то позволил мне быть не в порядке, что кто-то прижал меня к своему телу, разделяя свое тепло и существование после стольких лет… это выводит на первый план все эмоции, скрытые внутри. Это разрушает барьер, который я возводил все то время, пока торчал в этой жалкой дыре.

Я плачу, и плачу сильно. Слезы текут, и все же мальчик не отпускает меня. Он просто обнимает меня крепче, пытаясь вложить в свои маленькие ручки как можно больше силы. Как будто только усилием воли он мог удержать меня от того, чтобы я не разлетелся на части. Его забота так мила, так необычна для меня, что у меня не хватает духу сказать ему, что он обнимает и без того разбитого человека. Опасаясь, что он остановится, если я не отвечу, я ловлю себя на том, что обнимаю его в ответ и зарываюсь лицом в его плечо.

После вечности слез и всхлипываний мальчик, наконец, отстраняется, и я отвожу взгляд от него к двум все еще стоящим за дверью. Они повернулись, чтобы заслонить меня от света, и по какой-то причине — поскольку тот, что повыше, оглядывается, — у меня такое чувство, что это было еще и по другой причине. Такой же доброй, как объятие, которое я получил.

— Теперь тебе лучше? — спрашивает парень передо мной, отстраняясь и заглядывая мне в лицо.

Это не так, но я не хочу разочаровывать его. Я киваю. — Я… мне жаль.

Его улыбка непринужденна. — Не стоит, — говорит он, качая головой.

Двое других поворачиваются к нам. — Я не хотел прерывать, но нам нужно знать, тот ли ты парень которого мы искали, — говорит тот, что повыше. — Как тебя зовут?

— Т-Теос. — Прохрипел я. Прошло так много времени с тех пор, как мне было с кем поговорить, кроме самого себя, что моего голоса почти не слышно.

Все еще стоящие мальчики обмениваются взглядами. Тот, что передо мной, садится на пятки. — Ты знаешь, кто твой Божественный родитель?

Что-то мерзкое наполняет мой рот отвратительным привкусом. Желчь. Мой желудок скручивается, и лицо моего отца постоянно стоит у меня перед глазами. Я киваю, а затем перевожу взгляд на твердый пол. Он покрыт пылью и грязью; единственные изменения связаны с наполовину чистыми царапинами в пыли, когда подносы с едой засовывали под дверь, а затем убирали на веревочке.

Высокий парень опускается на колени рядом с третьим. — Извини, что спрашиваю, если это вызывает плохие воспоминания, но нам нужно знать, — говорит он. — Кто твой Божественный родитель?

— Азаи. — Это имя вызывает множество нежелательных эмоций. Мерзкие, жестокие эмоции. Гнев. Ненависть. Страх.

Наступает короткий момент тишины, и первый мальчик, тот, что с естественно прищуренными глазами, вздыхает. — Тогда он ваш, — говорит он.

— Чей? — Я перевожу взгляд с одного на другого, но ни один из них не отвечает. Вместо этого ответ исходит от последнего мальчика.

— Ты наш, — говорит он, его зеленые глаза сверкают, когда он стоит над нами. В отличие от двух других, на его лице нет никаких эмоций. На самом деле, он выглядит почти скучающим — как будто он мог быть где угодно в мире, и это не имело бы для него значения. — Ты тот, кого мы искали. Тебе призвал Азаи. Сейчас мы едем в Академию. Пора покинуть это место.

— Покинуть? — Я повторяю слово. Мне позволят уйти? — Даже если я не могущественный? — Я спрашиваю.

Парень фыркает. — Не могущественный? Что заставляет тебя так думать?

Я хмуро смотрю на него и указываю на пространство вокруг меня. — Бездарные помещаются сюда, — говорю я. Если он такой же, как я, то он должен это знать. Дети Богов, лишенные сил, немногим больше, чем глупые смертные.

— Да, ну, произошла ошибка, — отвечает зеленоглазый парень. — Ты не бездарен.

Почему он так сказал? Новая волна гнева захлестывает меня. Неужели он не знает, как долго я хотел быть могущественным, обладать Божественностью? Если бы у меня это было, то, во-первых, меня бы здесь не заперли.

Опираясь одной рукой на стену маленькой комнаты, похожей на шкаф, которую я знаю слишком давно, я изо всех сил пытаюсь встать на ноги и оказываюсь с ним одного роста. Гнев охватывает меня с ног до кончиков пальцев, но все, что этот ублюдок делает, это улыбается мне.

— Ты лжец! — Я кричу на него. Почему он пытается дать мне ложную надежду? Что он мог получить, так мучая меня?

— Нет, это не так. — Второй мальчик встает во весь рост, возвышаясь над нами обоими. Глаза цвета черной ночи с легким оттенком глубочайшего океана смотрят на меня сверху вниз. — Мы пришли за тобой, потому что почувствовали тебя, Теос. Тебе не хватает силы. Ты звал нас в наших снах.

— В ваших снах? — Что он мог иметь в виду? Все мои сны были фантазиями. Зов безымянныя друзьям составить мне компанию в этом темном месте. Они были ненастоящими.

— Да, Теос. — Первый мальчик выходит вперед и слабо улыбается. Теперь, когда я назвал свое имя и имя моего отца, он не кажется таким теплым, но все еще пытается сохранить приятную улыбку на лице. — Ты один из сыновей Азаи, и они тоже. По закону Богов, ты будешь переведен в Академию, где Смертных Богов, таких как мы, научат контролировать свои способности.

— Правда? — Я оглядываюсь на мальчиков с зелёными и голубыми глазами, а затем снова смотрю на того, что сидит передо мной. — Вы мои братья?

Он замирает, потом качает головой:

— Прости, не я. Только они.

Я хмурюсь. Тогда зачем он здесь? Будто уловив ход моих мыслей, мальчик слабо улыбается:

— Ты звал меня во снах, — отвечает он. — Мы не были уверены — и Боги тоже — принадлежишь ли ты им или мне.

— Почему я должен принадлежать тебе? — спрашиваю я. Если мы не родственники, как я мог звать его из своих снов?

— У нас общие способности, — говорит он. — Но не кровь.

— Сны? — уточняю я.

Он кивает. — Кровь не определяет способности, — говорит он. — Я надеялся, что мы могли бы… У меня нет братьев и сестёр, но… — Он склоняет голову, и разочарование от него ощущается почти физически, будто запах, которым можно дышать.

— Это даже хорошо, — внезапно говорит зелёноглазый мальчик. — Значит, ты будешь сильнее, чем он.

— Каликс, — голубоглазый резко окликает его, и в голосе слышится раздражение и упрёк.

— Что? — с вызовом пожимает плечами Каликс. — Это правда. Без обид, Дариус…

Дариус — тот, кто обнимал меня — слегка посмеивается. — Все в порядке. — Он качает головой, а затем продолжает протягивать мне руку. — Может, мы и не кровные братья, но мы можем быть друзьями.

Я беру его за руку. — Друзья? У меня никогда раньше не было друзей. По крайней мере, настоящих.

Выражение его лица смягчается, и он накрывает мои пальцы своими, вытаскивая меня из тюремной комнаты, в которой я был, на свет. Свежий аромат прохладного воздуха ударяет мне в лицо. — Да, — говорит он, — друзья.

— Теос! — Резкий тон Руэна выдергивает меня из старых воспоминаний о том дне, когда я был освобожден из тюрьмы бездарных детей Богов. Мои глаза снова фокусируются на сцене передо мной, и я обнаруживаю, что пропустил по меньшей мере половину сражения.

Дариус покрыт кровоточащими ранами и безоружен, когда он убегает от своего противника, ныряя вниз, когда кинжал летит в него сзади, он соскальзывает в грязь и поворачивается, вскакивая, прежде чем его успевают прижать. Мое сердце колотится в груди. Где его меч? Я обыскиваю территорию в поисках меча и замечаю рукоятку, торчащую там, где клинок пробил трещину в каменных стенах арены.

Каликс и Руэн никогда не были так близки с Дариусом, как я, с тех пор, как мы поступили в Академию, но напряженная фигура Руэна рядом со мной говорит о его собственном беспокойстве. Мои руки сжимаются в кулаки, когда я наклоняюсь вперед, не в силах удержаться от того, чтобы не прийти в ярость от представшей перед нами сцены.

Дариус поворачивается лицом к своему врагу, издавая рев, в котором больше звериного, чем человеческого. Он ныряет вперед, пригибаясь и едва не задевая острие другого кинжала. Вместо этого он и его враг падают в грязь, Дариус берет инициативу на себя, хватая Корилло за запястье и отдергивая его назад. Раздается крик, Дариус быстро и ловко выхватывает кинжал из руки Корилло.

Он приставляет нож к горлу Смертного Бога и перерезает его. Меня трясет, звуки толпы доносятся до меня одновременно громче, чем когда-либо прежде. Рвота грозит выплеснуться наружу.

Он победил. О, слава… ну, не гребаным Богам. Это они отправили его туда, но облегчение, разливающееся по моим венам, наполняющее мои кости, такое тяжелое, что я готов рухнуть под его тяжестью.

— Подожди.

Я откидываю голову назад, когда Кайра сходит с помоста рядом с нашими местами. Ее взгляд полностью сосредоточен на драке, губы поджаты, она хмурится. Ее глаза прищурены. Вся еда, оставшаяся в моем желудке с утра, сворачивается и становится кислой, когда я поворачиваю голову обратно к арене.

Нет. Я вижу это до того, как это происходит. Руки Дариуса широко раскинуты, его лицо светится триумфом. Смертный Бог под ним держиться за горло, кровь течет между его пальцев, его лицо искажено болью и яростью. Я вскакиваю на ноги.

— Дариус! — Крик раздается слишком поздно. Огонь вырывается из пальцев Смертного Бога и устремляется вверх, прожигая дорожку по телу Дариуса и прямо через его голову.

Приветственные крики стихают, и толпа замолкает. Руэн чертыхается и хватает меня, но слишком поздно. Тело Дариуса дергается, замирает, и мгновение спустя он падает навзничь. Однако даже отсюда я вижу широкую дыру на его затылке, опаленную по краям волосами цвета древесного угля. Кровь. Мозги. Безжизненный. Безвольный. Победитель испускает последний вздох, а затем тоже падает спиной на землю, содрогаясь раз, другой, третий, прежде чем из него вырывается хрип.

Мертв.

Они оба мертвы.

— Черт. — Моя голова поворачивается, словно на острие, чтобы увидеть Каликса, который теперь стоит в нескольких футах позади Киры, глядя с трибун на арену, пока несколько Терр бегут по земле, чтобы забрать тела павших. — Я никогда не ожидал этого.

Нет. Ни кто из нас. Я ошеломленно поворачиваюсь, чтобы посмотреть на Киру. Выражение ее лица становится пустым, когда она поворачивается и встречается со мной взглядом.

Как она это сделала?