Меч тени и обмана

Глава 17

Кайра

— Это игра на выносливость. — Слова Офелии проникают в мой разум, пока мои мышцы сжимаются и подергиваются под поверхностью плоти. Отвратительный привкус разложения остается у меня на языке, душа меня с каждым выдохом. — Если тебя поймают, тебя будут пытать, чтобы получить информацию. Кто помогал тебе? Кто знал о твоем существовании? Где ты родилась? Кто твой отец? Кто твоя мать? Как их зовут?

Все, от задней стенки горла до переднего слоя зубов, кажется сухим, как кость. Мое зрение давно затуманилось, и единственное, что я вообще могу чувствовать, — это невыносимую боль. Плоть, которая была начисто содрана с моих рук только для того, чтобы отрасти снова через несколько минут, свисает, как ленты, с боков стула, к которому я сейчас привязана.

Никакое облегчение не могло погасить огонь в моем теле. Я всего лишь дымящаяся кучка пепла, не подозревающая, что уже умерла. И поскольку остался еще один лучик света, Офелия сосредотачивается на нем, возвращая его к жизни снова и снова, только для того, чтобы погасить самым жестоким образом.

Если бы ей нужна была информация, я бы ее дала. Если бы она хотела моей смерти, я бы перерезала себе горло. Если бы она чего-нибудь захотела, я бы это осуществила. Чего бы это ни стоило, чтобы остановить агонию, которая отрывает мою плоть от костей и выбивает кровь из вен. Но она этого не делает.

От ожогов вдоль позвоночника отслаивалась омертвевшая кожа, обнажая новую, неповрежденную поверхность под ней. Это больше всего — исцеление — сломало меня. Такое чувство, что часы, дни назад я, наконец, плакала, пока у меня не осталось ничего, кроме пыли в глазах. Пыль и гниль. Я отдала ей все, что могла. Мои слезы. Мои мольбы. Мои обещания. Моя бессмертная преданность. Все это напрасно, потому что чем быстрее я исцеляюсь, тем быстрее меня затягивает обратно в трясину агонии.

Все это время Офелия кружит вокруг меня. Она кружит и кружит. Как какой-то извращенный детский стишок, предназначенный для детских игр. Не то чтобы я уже знала, что это такое. Я не была ребенком с той ночи, когда меня привезли сюда. С той ночи, когда она купила меня.

Голод пронзает мой живот, злобным вращающимся лезвием вспарывая внутренности. Урчащий звук, который издает мой кишечник, заставляет меня снова закрыть глаза, готовясь. Кнут опускается на мою голую спину, прямо на обожженную плоть от огненного клейма последнего сеанса, которая только наполовину срослась. Я прикусываю язык достаточно сильно, чтобы потекла кровь, и мой рот наполняется благословенной жидкостью с привкусом гнили и меди.

— Контролируй свои побуждения. — Легче сказать, чем сделать. Офелия продолжает. — Твое существование ставит под угрозу не только тебя саму, — говорит она. — Это подвергает риску меня и всю Гильдию. Ты знаешь, я делаю это только потому, что должна. Мягкая рука ложится мне на макушку, и я сопротивляюсь желанию отдернуться. Не из-за страха или боли, а потому, что она права. Мне нужно контролировать свои порывы, и первый способ начать — быть полностью неподвижной. Не важно, что даже ее нежные прикосновения сейчас заставляют меня чувствовать себя так, словно каждый дюйм моей плоти покрыт кусачими маленькими насекомыми. Я хочу выблевать то, что осталось у меня в кишках, а это не что иное, как безнадежность и желчь.

— Хорошо, ты учишься. — Похвала Офелии остается без внимания. Меня это больше не волнует. Мы занимались этим так долго, что я уже забыла, что значит время. Если я чему-то и научилась от пыток, так это тому, что она в этом мастер. Положительное влияние. Завоевание доверия цели. Заставить их ослабить бдительность, чтобы они дали вам все ответы, которые вы хотите.

Разница между настоящей пыткой и этим в том, что… У Офелии уже есть ответы на все вопросы, которые я могла бы ей дать. Я ничего не могу сделать, чтобы остановить это, сколько бы я ни умоляла или предлагала желаемую информацию, которую я могла бы дать, пока она не решит, что я усвоила урок.

Моя боль — ничто по сравнению с жизнями, которые подвергаются риску, просто скрывая мое существование.

— Погрузись куда-нибудь поглубже, — слышу я ее слова, когда мой разум уносится прочь от реальности, обратно в самые темные закоулки моего личного забвения. Ее рука скользит по моей макушке, по моим волосам. — Не позволяй им одурачить себя. Боги тебе не друзья. Даже если они предложат найти твоего Бога родителя и привести его к тебе. Они обманщики. Лжецы. Все, чего они хотят, — это уничтожить тебя и контролировать.

Ты,я думаю, тоже. Я сдерживаю слова, напоминая себе, что если я позволю ей прорваться ко мне сейчас, то зря потрачу все это время, испытывая ее «уроки».

Острое лезвие скользит по моей коже. Кровь стекает по моей руке. Я увядаю быстрее, отстраняясь все дальше и дальше. Боль не прекращается, но мои реакции замедляются, пока не начинает казаться, что я вообще не реагирую. Ничто не остановит это. Все по ее воле. Никакие ответы. Никакие просьбы. Никакие мольбы не смогут положить всему этому конец. Боги будут хуже.

Пальцы хватают меня за запястье, поднимая и не обращая внимания на удерживающие его путы. Раскаленный жидкий огонь обжигает мою руку, когда ее отводят назад. Я хочу закричать, когда боль толчком возвращает меня в реальный мир. Еще больше крови наполняет мои губы, загоняя звук в горло, пока он не душит меня.

Задыхаясь, я хочу разрыдаться, но обнаруживаю, что внутри меня ничего не осталось — ни воздуха, ни звука в голосовых связках, чтобы сделать это. Я просто хочу, чтобы это прекратилось. Я хочу, чтобы все это прекратилось. Я никогда не хотела быть такой. Смертной Богиней. Не проклятым существом.

— Тебе повезло. — Тон Офелии безразличен, когда она говорит, ее слова пронзают все мои барьеры, как отравленные стрелы. — Люди не смогли бы исцеляться так, как это делаешь ты. С тобой мне не нужно беспокоиться о том, что я нанесу тебе непоправимые повреждения. Ты по-прежнему сможешь выполнять свои обязанности ассасина даже после того, как я закончу с тобой — возможно, даже лучше. Ты будешь лично знать, что причиняет вред твоей цели. Что выведет их из строя, сделает их беззащитными перед их болью. Используй это знание, чтобы манипулировать своими целями так же, как Боги манипулируют остальной человеческой расой, Кайра. Питайся этим.

Больше, чем голод. Больше, чем боль. Больше, чем облегчение. Я хочу знать… зачем все это необходимо. Почему я вообще должна это чувствовать? Есть ли в этом смысл? И если да, то почему я родилась?

Если Боги так ужасны, то почему одна из них спала с моим отцом? Почему они дали мне жизнь?

Давно прошло то время, когда я умела плакать. Я перестала, когда поняла, что никому нет дела, никто не утешит плачущего ребенка, которому нечего дать. У которой в жилах не было ничего, кроме проклятия ее собственной крови.

Регис был прав. Никто в Преступном мире не беспокоится о плачущих детях, и, кроме того, я больше не ребенок. У детей есть родители. У детей есть надежды и мечты. Все, что у меня есть, это… это.

Теперь я оружие. Убийца. Те, кто отнимает жизни, не заслуживают слез. Итак, даже когда уроки Офелии продолжаются, не падает ни единой слезинки. Вместо этого это я проваливаюсь все глубже и глубже во тьму.

Непрекращающеесяпостукивание чего-то клюющего в стекло моего окна вырывает меня из старых воспоминаний и полусна. Со стоном я сажусь и морщусь от того, как растягивается моя плоть на тыльной стороне ног. По крайней мере, сегодня мне повезло в одном — яд, даже если он выводится из моего организма, действовал достаточно долго, чтобы на ранах образовались струпья. Я быстро перевязываю их и натягиваю штанины брюк поверх бинтов. Теперь, когда прошло несколько часов, все не так плохо.

Тук тук тук тук.

Шум начинается снова, и я поворачиваю голову, чтобы заметить темную птицу с клювом, блестящим в тусклом свете снаружи, хлопающую крыльями по другую сторону стекла. Быстро поднявшись с кровати, я направляюсь к окну и открываю форточку. Из-за решетки из перекрещенных прутьев кованого железа, прикрепленного к окну, птице негде сесть, кроме самого металла. Итак, обхватив своими когтистыми лапами один из прутьев, она снова взмахивает крыльями и издает мягкое карканье.

Прямо над острыми когтями я замечаю крошечный свернутый лист, не длиннее моего мизинца, прикрепленный к лапке птицы. Продевая пальцы сквозь прутья, я осторожно снимаю бечевку, удерживающую свиток на лапке птицы, и разворачиваю его.

Цель остается неизвестной. Депозит переведен. Жди дальнейших распоряжений. — Р.

Ублюдок. В гневе я сжимаю бумагу в кулаке, прежде чем успеваю одуматься. Однако, как только я осознаю, что натворила, я вздыхаю и бросаю ее на металлическую тарелку под свечой на прикроватной тумбочке. Требуется всего мгновение, чтобы найти спички и зажечь и свечу, и бумагу, стирая следы послания от Региса и, с информацией от Офелии.

Однако есть по крайней мере одна хорошая вещь в том, что сообщение Региса пришло именно сейчас. Если задаток внесен, это означает, что по завершении этой миссии меня ждет по крайней мере половина из четырех миллионов денз. Тем не менее, если клиент уже передал половину вознаграждения, почему еще нет информации о цели?

Пока эта мысль просачивается в мою голову, я быстро черкаю ответную записку Регису, требуя новый яд, и прикрепляю ее к лапке птицы, прежде чем дважды постучать по ее клюву, давая понять, что ее долг выполнен. Наказания, подобные тому, которое я претерпела сегодня, вероятно, будут продолжаться до тех пор, пока сохраняется нелепая ставка Даркхавенов. Как бы мне ни была ненавистна мысль о том, чтобы ослабить себя, я приму все необходимые меры предосторожности, чтобы гарантировать, что моя личность останется в секрете. В конце концов, на карту поставлена не только моя жизнь, и даже если ассасины часто работают в одиночку, я не могу предать тех, кто позволил мне прожить так долго.

Все, что мне нужно сделать, это продержаться несколько недель, но до тех пор необходимо убедиться, что мои раны заживают в том же темпе, что и любого другого смертного человека.

Как только птичка улетает, я быстро переодеваюсь в единственную оставшуюся у меня пару штанов, тускло-черную пару, которая со временем выцвела и стала грязно-серой. Теперь, когда мои ноги забинтованы, даже когда яд выведен из организма, двигаться стало легче. Поскольку я сомневаюсь, что порка достаточное оправдание, чтобы не выполнять свои обязанности, я направляюсь в покои братьев Даркхейвен и приступаю к выполнению заданий, о которых мне сообщили во время поступления.

Входить в комнаты Смертных Богов в отсутствие их хозяев до жути похоже на мои тренировки в детстве, пробираться в магазины и другие здания для разведки. Я игнорирую предупреждающие знаки и пользуюсь своим шансом подглядеть. Первоначальная комната имеет круглую форму, каменные стены покрыты витиевалыми картинами, ниспадающими драпировками и гобеленами.

В отличие от моей комнаты-чулана, открытое общее пространство между комнатами братьев широкое, с тремя арочными окнами, похожими на когти, которые начинаются у широкого основания и тянутся вверх к сужающемуся потолку, становясь все меньше и меньше, пока не соединяются в точку. Витражное стекло размывает изображение внешнего мира на двух боковых окнах, подчеркивая четкость центрального. Я шагаю к окнам и винтовой лестнице, которая цепляется за стену, пересекая верхнюю часть стекла, и направляюсь на второй этаж.

На втором этаже есть две двери. Первая ведет в ванную комнату с бронзовой ванной на ножках, обращенной к круглому окну с видом на океан и небо. Это роскошь, которую я видела только в подобных местах — комнаты и особняки, принадлежащие Божественным. Вторая ведет в спальню — Каликса, я полагаю.

Стоя в дверном проеме, я рассматриваю ее. На стенах висят различные виды оружия. Несколько мечей, длинных и коротких, кинжалы, арбалеты, стрелы и топоры. Видов бесконечное множество. Я шагаю дальше в затемненный интерьер, мимо плюшевой кровати, которая намного больше всей отведенной мне комнаты и покрыта меховыми одеялами и подушками.

В комнате тихо, слишком тихо. Даже мыши не шуршат в стенах. Я закрываю глаза, когда достигаю центра и использую немного своей силы в поисках пауков, которые, как я знаю, водятся повсюду. Вот только я не нахожу ни одного. Вновь открыв глаза, я оглядываюсь вокруг и обнаруживаю, что на удивление одинока. Никто из моих маленьких друзей не живет в этих стенах. Я никогда не была ни в одном месте, доме или нет, где не было бы хотя бы нескольких из них.

Чувство пустоты выбивает меня из колеи, поэтому я быстро приступаю к своим обязанностям, заправляю постель, подметаю полы и собираю разбросанную одежду, чтобы постирать позже перед уходом. Хотя сначала любопытство и осторожность привели меня в его комнату, во время работы я обнаруживаю, что испытываю странное покалывание в затылке. Как будто за мной наблюдают.

Это покалывание становится все сильнее и сильнее, чем дольше я задерживаюсь. Уходя, я знаю, что если имя Каликса Даркхейвена всплывет в качестве моей цели, у меня не будет другого выбора, кроме как вернуться, но сейчас я бы хотела как можно быстрее покинуть его внутреннее убежище. Мне не нравится ощущение, что за мной наблюдают. Ни в прошлом, ни сейчас.

Когда я спускаюсь по лестнице, открывается дверь в общую комнату. Я останавливаюсь на последней ступеньке и поворачиваю голову, когда Руэн заходит внутрь. Я ожидаю, что за ним последуют Теос и Каликс, но он только пинком захлопывает дверь и быстро снимает свой пиджак от формы, прежде чем бросить его через все пространство на спинку одного из шезлонгов. Хотя я уверена, что он прекрасно осведомлен о моем присутствии, он игнорирует меня и направляется через комнату к тому же темному углу, в котором он был, когда я впервые увидела его.

Я обдумываю варианты. Мне игнорировать его и продолжать выполнять свои обязанности Терры? Мне придется отложить расследование в его комнатах и комнатах Теоса, пока он здесь. Однако это не будет проблемой, поскольку я рассчитываю пробыть здесь довольно долго.

Осторожно я делаю шаг с последней ступеньки и пересекаю комнату, притворяясь слегка прихрамывающей, чтобы избежать подозрений. Для этого не нужно много играть, мои икры, в конце концов, чертовски горят. Я пробегаю примерно половину пути, когда его голос призывает меня остановиться. — Мне казалось, я велел тебе привести себя в порядок?

По-прежнему стоя к нему спиной, я отвечаю. — Да, сэр Руэн.

— Я не помню, чтобы говорил тебе продолжать выполнять свои обязанности, когда отсылал тебя, — заявляет он.

Я медленно поворачиваюсь к нему лицом. — Приношу извинения за причиненные неудобства, — говорю я. — Хотите, я зайду позже?

Руэн опускается на сиденье и закидывает ноги в ботинках на стол, установленный на идеальном расстоянии, чтобы он мог поставить пятки, закинув одну на другую. Он по-прежнему не смотрит на меня. — Ты пришла убираться? — спрашивает он.

— Это одна из моих обязанностей.

Глубокий баритон его напева разносится по комнате, когда он берет книгу с подлокотника кресла, куда она была небрежно положена раньше, ее страницы раскрываются на какой-то невидимой истории. — Обязанностей, да? — бормочет он. — Напомни, какие обязанности у Терры?

Я моргаю, глядя на него. Он не может быть серьезен. Я жду секунду, уверенная, что он рассмеется и отмахнется от меня, но нет. Он молчит, и когда я не даю ответа, он поднимает на меня свой ледяной взгляд. — Ну так что, Терра? — он повторяет мне еще раз. — Расскажи мне о своих обязанностях.

— Долг Терры — предвидеть любую потребность или желание своих хозяинов. Мы должны убирать и обеспечивать комфортное жизненное пространство для назначенных нам Смертных Богов, а также удовлетворять их потребности любым способом, который они пожелают. — Как бы мне ни не хотелось брать книгу, которую дала мадам Брион, она оказалась полезнее, чем я думала вначале, и я передаю запрошенную им информацию, как хорошо обученная последовательница Богов.

— Правильно. — Он захлопывает книгу с громким стуком. Мне требуется мгновение, чтобы осознать, что я должна была изобразить потрясение, как поступил бы любой человек, но к тому времени, как я думаю об этом, время уже прошло. Глаза Руэна прищуриваются, глядя на меня. — Долг Терры — заботиться о наших нуждах.

Я медленно киваю. — Вам что нибудь от меня нужно, сэр? — Конечно, он не собирается быть таким, как тот другой Смертный Бог, и требовать, чтобы я разделась и служила ему. Не могу точно сказать почему, но Руэн Даркхейвен производит на меня впечатление консерватора. Он не из тех мужчин, которые трахают женщину в таком общем пространстве, как это. Нет. Он хотел бы, чтобы она принадлежала только ему, в отдельной комнате. Без сомнения, там он мог бы излить в нее всю тьму, которую я чувствую глубоко внутри него, и освободить ее. С другой стороны, он Смертный Бог, и я ошибалась раньше. Редко. Но это возможно.

— Да, — огрызается он. — То, что мне нужно от тебя, очень просто.

— Я сделаю это своей первоочередной задачей, сэр, — отвечаю я. — Если вы только отдадите мне приказ.

— Мне нужно, чтобы ты убиралась к чертовой матери.

Мои губы приоткрываются. — Что?

— Убирайся, — снова рявкает он. — И на этот раз, черт возьми, не возвращайся. В следующий раз они пришлют кого-нибудь получше. Кого-нибудь посильнее. Возможно, мужчину, но ты… Ну, неважно, что ты перехитрила Малахию. Любой, у кого есть хоть капля мозгов, смертный или нет, мог это сделать. Ты, возможно, удивила Теоса, но не меня. Ты производишь впечатление женщины с приличным интеллектом. Так что, сделай себе одолжение и уходи, пока у тебя еще есть жизнь и конечности. Я не возьму на себя ответственность, если мои братья разорвут тебя на части в своем неистовом стремлении развлечься.

Возможно, то, что я увидела на его лице после инцидента в классе, было не стоицизмом, а чувством вины. Странно. Я Смертная Богиня, и я испытала его больше, чем положено, должна признать — даже если это касается только меня, — значит, все они также должны быть способны на те же эмоции, что и у меня.

В моей груди возникает ощущение жжения. Что-то вроде тлеющих углей костра, разожженного после слишком долгого пребывания на холоде. Я делаю вдох через нос, а затем тихо выдыхаю его через рот. Как будто удовлетворенный тем, что ему удалось меня запугать, Руэн берет книгу обратно в руку и снова раскрывает ее.

— Я вас пугаю?

Тишина, последовавшая за моим вопросом, осязаема. Руэн медленно поднимает голову и впивается в меня таким пристальным взглядом, что его можно описать только как смертельно темным. — Прости, что?

Нет смысла притворяться, что он не расслышал меня с первого раза, но я все равно повторяю. — Я вас пугаю?

Книга в его руке опускается на колени. Тишина растекается по комнате, обволакивая ее несколько раз, прежде чем струна обрывается и Руэн заговаривает. — Как ты думаешь, каким образом такая смертная, как ты, способна напугать меня? — Хотя его голос низкий, пронизанный гневом и оскорблением, его глаза остаются на моих, неподвижные и неизменные.

— Все испытывают страх, — говорю я. — Даже Смертные Боги.

Он встает, но не движется ко мне. Голубые глаза темнеют по краям, когда пристально смотрят на меня. — Если ты отказываешься уходить, то, полагаю, мне придется сделать это за тебя.

Мое тело напрягается. Я открываю рот — чтобы заговорить, но прежде чем я успеваю произнести хоть слово, волна воздуха проносится сквозь меня с такой силой, что я отшатываюсь. Мои глаза закрываются, а когда они снова открываются, я стою в коридоре на лестничной клетке с ощущением Божественности, скользящей по моей плоти подобно ветерку.

Я поворачиваюсь и таращусь на закрытую дверь в покои Даркхейвенов. Что… только что произошло? Способность? Манипулирование пространством? Я никогда не испытывала ничего настолько сильного… или опасного. Когда мой взгляд останавливается на покрытой резьбой деревянной двери, ведущей в личные комнаты братьев Даркхейвенов, я кое-что понимаю.

Мне нужно беспокоиться не только о Каликсе. Если моей целью является кто-либо из братьев Даркхейвенов, у меня может быть больше неприятностей, чем я смогу вынести.