Господин учитель I. Магический источник

Глава 8 Иллюзия выбора

Спускать решили меня первого. Танька всё же гвоздь программы, ей не худо задержаться. А меня потихоньку представлять нужно. Ну, я смокинг расправил (ага, у меня и смокинг теперь есть, стараниями Фёдора Игнатьича, готов ко всем возможным поворотам судьбы) и вразвалочку зашагал по лестнице, позволяя ступенькам от души скрипеть.

Снизу доносилась музыка. Ради сегодняшнего вечера Дармидонт вытащил из какого-то загашника граммофон и кучу пластинок со скучным инструменталом типа всяких там Бахов и Вагнеров. Я в них не разбирался, да и вообще до музыки всю жизнь был равнодушен.

Фёдор Игнатьевич стоял возле камина с каким-то жутким дылдой. Высокий — на три головы выше собеседника. Тощий, как шпага. И лицо какое-то странное, отрешённое. Вроде губами шевелит, а сам — как будто не здесь.

Служанка, специально нанятая ради такого случая, застыла поодаль с бутылкой в руках. Уже подходя, я заметил, что у дылды и Фёдора Игнатьевича в руках бокалы. Ну и правильно, разминаться надо начинать так, чтобы к началу мероприятия уже было не важно, юбилей это или поминки.

Фёдор Игнатьевич заметил меня и тут же переориентировал беседу.

— А вот и он! Александр, подходите к нам! — так сказал, будто я сквозь толпу шёл и не знал, в какую тусу мне вписаться. — Вот, познакомьтесь, мой дальний родственник, Александр Николаевич. А это — Семён Дмитриевич Старцев, декан факультета стихийной магии.

— Очень приятно! — Я с опаской пожал какую-то нечеловечески широкую ладонь Старцева.

— И мне тоже, господин Соровский. Если позволите…

— Просто Александр, — улыбнулся я. — Чтоб не путаться.

— Любезно! — улыбнулся в ответ Старцев, не выпуская моей руки. — Значит, вы открываете новую кафедру?

— Кто-то же должен. А то вы, отцы, закоснеете совсем. Магию, я считаю, нужно двигать вперёд. А то годы идут, а оно всё как стояло — так и стоит.

Длительность рукопожатия начала превосходить всяческие разумные пределы. Казалось, Старцев завис, как первый пентиум при попытке объяснить ему, что такое Cyberpunk 2077. В пользу этой версии говорило и то, что он не прекращал плавных движений, то поднимая мою руку, то опуская.

— Годы идут, — согласился он со случайным кусочком моей маленькой речи.

— Вот я и говорю. — Я попытался высвободить руку, и Старцев, почувствовав моё усилие, с выражением удивления на странном лице разжал пальцы.

— Прошу прощения, — сказал он.

— Забыли, — махнул я рукой и взял бокал у служанки, робко приблизившейся к нам.

Тут уже такая ситуация, что хочешь не хочешь, а надо употребить. Если остальные коллеги Фёдора Игнатьевича такие же колоритные личности, то встречать их неподготовленным вообще опасно для душевного здоровья.

Старцев же, будто услышав звук, резко повернулся к Фёдору Игнатьевичу и с высоты своего роста окатил его странным взглядом:

— А к какому же факультету будет относиться новая кафедра?

Фёдор Игнатьевич вздохнул и сразу стал выглядеть усталым.

— Ни к какому пока… Предмет, видите ли, в своём роде уникальный, кафедра экспериментальная. К тому же она, по определению, междисциплинарного характера.

— Как же так — кафедра будет, а факультета нет? — недоумевал Старцев.

— Прецедент, — развёл руками Фёдор Михайлович. — Но не в первый же раз, кафедра зельеварения, к примеру, тоже… Ни к одному факультету приписать пока не могу, и создать новый факультет пока не дают высочайшей санкции. Как минимум первый год будем вот в таком необычном режиме, Семён Дмитриевич. Александр будет подотчётен лично мне. Однако я надеюсь, что он в лице каждого преподавателя найдёт поддержку и опору.

Старцев уставился на меня. Внутренняя жизнь этого гиганта текла по своим особым законам. С реальностью она, безусловно, синхронизировалась, но исключительно странно. Старцев глядел на меня в изумлении, как на пляшущую с балалайкой жабу. А заговорил с такой интонацией, будто признавался в любви до гроба:

— Конечно! Разумеется, если вам только что-то понадобится — я к вашим услугам, Александр!

Тут в дверь позвонили. Дармидонт зашаркал к двери, а Фёдор Игнатьевич извинился перед Старцевым и пошёл туда же. Меня он увлёк с собой.

— Александр, не удивляйся, — бормотал он.

— Да я и не пытаюсь даже, — заверил я его.

— Семён Дмитриевич в юности дрался на дуэли с ментальным магом и пропустил удар. С тех пор он немного… Ну, ты видел.

Дуэли у них тут… Интересное кино. А если меня кто вызовет, мне что — табуретками кидаться? Нет, надо правда выбирать себе какой-то талант и развивать его по-тихому. И, говоря «какой-то», я имею в виду стихийный. А неохота-то как, мама родная! Я бы, честно говоря, охотнее стал менталистом или психокинетиком.

Служанка открыла дверь — и понеслось. Как-то незаметно и чуть ли не сразу помещение заполнилось людьми. Дамы и господа ползали во все стороны, болтали, смеялись, пили, ели. Меня то и дело кому-то представляли. К счастью, больше таких колоритных личностей, как Старцев, мне не попалось. Ко мне проявляли сдержанный интерес, но пока ещё никто не накидался до такой степени, чтобы всерьёз обсуждать мою специальность.

Танюха всё не спускалась, я уже начал беспокоиться — ну как уснула, перенервничав. Найдя взглядом Дармидонта, подозвал было его, чтобы сбегал по-молодецки проведать меньшую хозяйку, но даже двух слов сказать не успел.

— А вот и она! — провозгласил уже хорошо принявший Фёдор Игнатьевич.

Я поднял взгляд и увидел, как по лестнице, грациозно придерживая юбки, спускается Татьяна. На неё уставились все собравшиеся и, как по команде, захлопали в ладоши. Я присоединился, даже бокал наполовину полный на стол поставил.

В ближайшие полчаса я понял, что Танька нервничала не напрасно. Я-то быстро отстрелялся, а вот ей пришлось на своих хрупких плечах вытягивать всё это сборище. Задачка, доложу я, посерьёзнее, чем одного меня от озера унести.

И чего они все к ней липнут, думал я. Ладно бы принцесса какая-нибудь, так нет — представительница захудалого рода. Неужели всё из-за папашкиного положения? О-о-очень даже может быть. Игнатьич-то, вон, не просто так тут мебель изображает. По сторонам позыркивает. Как знать, может быть, и сделает какие-то далеко идущие выводы. Возьмёт, к примеру, и урежет финансирование факультету анималистической магии. Ну или какие у него там рычаги давления…

— В этом году Фёдор Игнатьевич выбирает себе заместителя, — послышался справа приятный низкий голос.

Я повернулся и узрел улыбку на приятном женском лице. Даже имя вспомнил: Анна Савельевна Кунгурцева, декан факультета иллюзионной магии. Симпатичная такая, причёска простенькая, волосы каштановые, на вид лет тридцать семь. А улыбка… Очень располагающая.

— Ах, вот оно что, — сказал я, улыбнувшись в ответ.

— Конечно, потому все так и волнуются. Ну, кроме меня.

— А вы почему же?..

— Я — женщина.

— И это прекрасно!

— Ох, ну неужели женщину назначат заместителем ректора? Отродясь такого не бывало. Нет уж. Пускай мужчины исполняют ритуальные танцы вокруг именинницы, а я просто выпью бесплатного напитка.

Вот разве можно к такой мудрой женщине расположения не почувствовать? Я и почувствовал.

— Ну и как обстоят дела в мире иллюзионной магии? — спросил я, приняв расслабленную позу уверенного в себе человека.

— О, прекрасно, благодарю вас! — хитро улыбнулась Анна Савельевна.

— Я, знаете ли, из глуши, а потому очень любопытен. Никогда не видел иллюзионной магии в действии, вы не могли бы…

— Какая чушь! — воскликнула Анна Савельевна.

— Простите? — озадачился я.

Вроде бы ещё ничего такого не ляпнул, чтобы меня так жёстко срезать. Даже с этикетом не налажал, насколько мне маразм не изменяет.

— Вы прямо сейчас видите иллюзионную магию в действии, — уже спокойнее сказала Анна Савельевна.

— В каком же это смысле?

Она долго смотрела на меня с какой-то жалостью, что ли. Секунды четыре, может, шесть. Потом пригубила виноградного сока и сказала:

— Весь мир — иллюзия. Родившись, мы сразу попадаем в мощное поле иллюзионной магии. А те, кто по каким-то причинам не сумел в это поле войти — сходят с ума. Ибо настоящий мир непостижим для хрупкого человеческого разума. Вы хотите дешёвых балаганных фокусов, но упускаете из виду настоящие чудеса, Александр Николаевич. Иллюзионная магия — основа всего. Остальные маги напрасно кичатся своими талантами и достижениями. Всё это — иллюзия.

Я помолчал, переваривая столь могучий поток информации.

— Знаете, что, Анна Савельевна?

— Что же, Александр Николаевич?

— Вы должны быть заместителем ректора.

— Ах, объясните это им! — Анна Савельевна в расстроенных чувствах махнула бокалом в сторону кучки господ, сгрудившихся вокруг Фёдора Игнатьевича, который рассказывал какую-то байку.

Тут в дверь позвонили. Сноровистый Дармидонт отворил и, войдя в гостиную, объявил как мог торжественно:

— Господин Серебряков!

Бывают люди, которые умеют эффектно появиться. Всегда вовремя, всегда так, что все на них смотрят, разинув рты. Господин Серебряков категорически был из таковских.

В гостиную вошёл высокий (на полголовы выше меня) мужчина в чёрном фраке, из-под которого выглядывала белоснежная сорочка. Он окинул собравшихся орлиным взором и поклонился как-то так, что все вокруг почувствовали себя дерьмом.

— Дамы и господа, я счастлив к вам присоединиться! — сказал он сильным и сексуальным голосом, моя собеседница тихонько ахнула.

— Вакансию замректора можно закрывать, — кисло пошутил я.

— Ах, что за чушь! Он даже не служит в академии, — возразила Анна Савельевна, не сводя глаз с усатой рожи Серебрякова.

— А где служит?

— Нигде, он — путешественник.

— Так и запишем: бомж безработный.

— Что?

— Что?

Я смотрел на Серебрякова и понимал всё. От него веяло той свободой, силой и независимостью, какими только и может веять от людей, которые ни дня в своей жизни не работали и никогда не испытывали никаких трудностей. Жизнь для них — прямая дорога, все двери для них открыты, каждый встречный готов услужить. Ещё бы Фёдору Игнатьевичу не желать своей единственной дочке такого мужа!

А вот, кстати, и он сам — Фёдор Игнатьевич. Подбежал, руку жмёт, лебезит там чего-то. Фу.

Татьяна тоже переместилась поближе к суженому-ряженому. Вон и веерок на виду держит. А мордаха такая кислая-кислая, как лимон. Но видно, что старается. Впрочем, таких, как Серебряков, этакие мелочи никогда не волнуют. Это мы, сирые да убогие, будем напрягаться, если девушка рядом с нами лицом выражает недовольство. А Серебрякова может смутить только стенобитное орудие, и то ненадолго.

Серебряков мне бы, в принципе, мог понравиться, если бы не два «но». Во-первых, он явно был не моложе меня, а во-вторых, носил усы. Усы! Какая несусветная пошлость, Господи… Ну да, вижу, что усы тут почти все носят, кроме дам, конечно. Но почему-то на Серебрякове они меня больше всего раздражают.

Ну что, Татьяна, значит, улыбку изображаешь, да? Ручку тебе целуют, как я посмотрю, а ты стоишь вся такая, принцесса принцессой. Серебряков, значит, для тебя не старый? Вот оно, сердце женское! Ты главное не подумай, будто я ревную. Мне просто за державу обидно. У нас вся держава вот такая. Как Шевчук пел: «К сволочи доверчива, ну а к нам — тра-ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля…»

— Эй, начальник! — вдруг рявкнул я и махнул бокалом. — Подсвежи-ка!

Ко мне с удивлённым выражением лица приблизилась девушка с бутылкой. Да и вообще я своим выступлением умудрился привлечь всеобщее внимание. Молодец, что сказать.

Рубинового цвета жидкость с деликатным бульканьем наполнила мой бокал. Я следил за процессом с мефистофелевской улыбкой и потому не заметил, что господин Серебряков подошёл ко мне.

— Вот-с, позвольте вас друг с другом познакомить, — залепетал Фёдор Игнатьевич. — Господин Серебряков, Вадим Игоревич. А это — мой дальний родственник, Александр Николаевич, временно проживает у меня…

Ох и не понравилось мне это «временно». Но Фёдор Игнатьевич глазами отсемафорил, что, мол, потом поговорим, я и не стал пока настаивать.

— Наслышан! — громогласно сказал Серебряков и протянул мне руку. — Новейшая дисциплина, да? Доводилось, доводилось слышать. Был в этом году в Англии, так там, знаете ли, первейшая тема, даже в салонах обсуждают.

Говорил он всегда так, будто его слушает как минимум полный концертный зал. Что, собственно, не было далеко от истины: стоило Серебрякову разинуть варежку, как все в радиусе сотни метров умолкали и внимали почтительно, даже если он на улице дорогу спрашивал. Выдающийся сукин сын.

— Серебряков? — Я сдержанно зевнул и ответил на рукопожатие. — Ну да, слыхал что-то краем уха. Интересуетесь академической магией?

Вопрос я постарался задать таким тоном, каким разговаривал бы с дошколёнком, который похвастался мне, что сам обстругал палочку. И глаза Серебрякова нехорошо сощурились.

Профит! Он меня ненавидит. А зачем это мне было надо? Кгхм… Не помню, честно говоря. Секунду назад всё очевидно было. Ну что ж, раз уж так сложились не зависящие от нас обстоятельства, остаётся лишь покориться и плыть по течению.

— Я, как человек военнообязанный, интересуюсь всем исключительно с этой позиции. — Он отпустил мою руку. — Что может быть использовано против нас. Что можем использовать мы.

— Серьёзный подход! — Я приподнял бокал, выражая восхищение. — Теперь мне, наконец, понятна природа вашей заинтересованности в Татьяне. Планируете использовать её в качестве оружия против Британской империи?

Стало тихо. До такой степени тихо, что я расслышал, как хрюкнул от неожиданности Дармидонт.

Серебряков смотрел на меня. Танька и Фёдор Игнатьевич ему в этом помогали, даже рты приоткрыв.

Быстрее всех пришёл в себя Серебряков. Он до невероятности искренне улыбнулся, хлопнул меня панибратски по плечу и расхохотался:

— Да вы мне положительно нравитесь, Александр Николаевич!

Гости разошлись около одиннадцати, оставив по себе срач, разорение и душевную пустоту. Вот поэтому я никогда и не любил гостей. Столько времени суетишься, что-то делаешь, а по итогу что? Нуль!

В общем, я пошёл на крышу.

Выход на крышу имелся с чердака, я его уже давненько углядел, но пользовался редко. Вообще единственный раз воспользовался. Устроился на скате позагорать, в очень приличном виде — в штанах, то есть. И только расслабился, только задремал, как мне прямо в ухо Танькиным голосом: «Ты дурак⁈»

Пока я обдумывал философский ответ, над которым она бы надолго зависла, на меня обрушился целый шквал упрёков, общий смысл которых сводился к тому, что «тебя ещё вообще официально не существует, а ты лежишь тут, у всех на виду, дискредитируя меня и Фёдора Игнатьевича, который, в невероятной доброте своей, дал тебе кров и пищу, а также сам подвергаешься опасности!»

Я счёл доводы разумными и ретировался. Вроде никто не заметил той вылазки. Кроме кошки с соседской крыши. Она смотрела на меня с крайне многозначительным видом, но никому не донесла.

Теперь же я официально всем представлен, к тому же ночь, темень. Так отчего бы не подышать свежим воздухом на сон грядущий!

И вот я наверху, лежу, руки за голову, любуюсь луной, думаю, какой Серебряков отвратительный и какой Старцев странный. А уж какая Кунгурцева милейшая дама! Впрочем, она, после моего выступления, как-то опасалась со мной дальше разговаривать. Ну и ладно. Нам ещё работать вместе. Успокоится.

— Вот ты где!

— У-у-у, — тихонько завыл я.

— Ты чего воешь? — осведомилась Татьяна, выбираясь на крышу во всём своём торжественном великолепии. — Подвинься! Я через тебя перелезать не буду.

Подвинулся, уныло заключив, что она собирается сидеть рядом. Ну ничего, сейчас я всю романтику испорчу. Вот прямо сию секунду.

— Приятный молодой человек, этот твой Серебряков. Отличную пару вы составите.

— Ах, ты…

И мне прилетело тем же самым веером. Он в очередной раз жалобно хрустнул и сломался в том же самом месте. Танька тут же заревела.

«Наклюкалась, — догадался я. — Не досмотрел папенька. Эх, а так хотелось расслабиться наедине со своими мыслями…»

— Слома-а-ался! — гнусаво выдала Танька. — А я хотела тебе голову проломи-и-ить!

— Ну, не горюй, — положил я руку ей на спину. — В другой раз проломишь. Хочешь, я тебе покажу, где Дармидонт молоток держит?

— Да иди ты! — отмахнулась именинница.

Руку убрать не заставила, тем не менее. Сильно наклюкалась.

Хныкать она перестала минут через пять. Какое-то время было тихо, а потом она заговорила:

— Это необходимость. Нет другого выбора. Серебряков очень богатый человек. А мы на самом деле уже давно живём в кредит.

— Папенька спустил всё в карты? — предположил я.

— Никогда! — обожгло меня пылающим взглядом. — Он всё вложил в моё образование и воспитание и возлагает на меня огромные надежды! Я просто не могу его подвести.

Я хмыкнул. Танька помолчала и добавила:

— К тому же, у меня самой нет другого пути.

— Ой, да ладно тебе! — поморщился я. — Путей — огромное количество. Выбирай любой — и шпарь.

— Хоть один покажи, — хлюпнула носом Танюха.

— Вона, — ткнул я пальцем в сторону. — Собирайся и иди. Куда-то придёшь. Как-то устроишься. Что-то будет.

— Ты дурак? — уставилась на меня Танюха.

— Обидеть норовишь, — зевнул я. — А правда, Татьяна, состоит в том, что засиделись мы тут с тобой. Что ты, что я. Привыкли в уютном гнёздышке ерундой заниматься да книжки тырить. Пора взрослеть. Пора делать следующий шаг. Выходить из зоны комфорта, как бы гнусно это ни звучало.

Против ожиданий, Танюха не стала фыркать. Она прилегла рядом со мной, вынудив убрать-таки руку, затихла и уставилась в небо.

— Хотела бы я жить в твоём мире, — ляпнула она вдруг такое, что я содрогнулся.

— С ума сошла, старая⁈

— Сам старик! Хорошо там. Свободны все. Правда — иди куда хочешь, делай что угодно. Я бы могла в офисе работать…

— Не смогла бы, с тоски б зашилась.

— Вовсе бы не зашилась. Флиртовала бы с боссом, а в свободное время ходила бы на йогу и пилатес.

— То есть, на то, чтобы самой быть боссом, у тебя даже в собственных фантазиях амбиций не хватает?

Тут Танька с широко раскрытыми глазами приподнялась на локте.

— А ведь и правда… Сашка! Какой чудесный у тебя мир!

Я только вздохнул и закрыл глаза. Как хорошо, что у Фёдора Игнатьевича нет книжки про перемещение из этого мира в мой…