Господин учитель I. Магический источник

Глава 13 Голос в лесу

Мы вышли на большую поляну, посреди которой чья-то добрая душа выложила из камней круг. Студенты под вредным взглядом Арины Нафанаиловны распределились по периметру. Встали и мы с Танькой. Посмотрев на меня, Арина Нафанаиловна сдвинула брови и тщательно продемонстрировала мне, что вовсе не рада моему присутствию.

Я в ответ широко улыбнулся и показал глубокое чувство любви. Расстроилась Арина Нафанаиловна и смотреть на меня прекратила. Вообще, сложилось такое впечатление, что мой стремительный триумф на учительском поприще даму эту выбесил. Ну и шут с ней, Танька совершенно права: вредная баба. Наверняка бездетная, незамужняя, вот и бесится. Я, кстати, тоже бездетный и неженатый, но я хотя бы молод… относительно. У меня ещё всё спереди. Вот найду истинную любовь, да как женюсь, как родится у меня трое детей, один за другим!

Эх, жалко стало Арину Нафанаиловну… Ну незлой я человек в глубине души, ничего не попишешь.

Тем временем Арина Нафанаиловна, которая была не в курсе моей жалости и понятия не имела, что ей нужно чувствовать себя несчастной и одинокой, начала инструктаж.

— Я буду называть фамилии, а вы будете выходить в центр круга и произносить формулу призыва. Я надеюсь, все подготовились надлежащим образом?

Для подготовки нужно было за сутки до призыва начинать читать особые заклинания. Чем чаще — тем лучше. Подготовились ли мы? Конечно! Полночи сидели с Танькой в библиотеке, смотрели друг на друга и произносили непонятные слова, как психи. В три часа ворвался злой, как чёрт, Фёдор Игнатьевич и разогнал по спальням. Так эффектно появился — Танька аж взвизгнула. Думала, уже фамильяр. Но это был всего лишь её папенька в ночной рубашке и ночном колпаке.

Вряд ли кто-то готовился лучше нас с Танькой. Потому что Танька верила и надеялась, а я проявлял солидарность к своему единственному в этом мире другу. Как говорится, друг — этот тот, кто поможет спрятать труп и не станет задавать вопросов. Вот Танюха — она как раз из таковских. Ну и я, понятное дело, стараюсь соответствовать.

Когда все подтвердили готовность, Арина Нафанаиловна вытащила из сумки журнал, раскрыла его и зачитала:

— Аляльев!

Мажористого вида парнишка вразвалочку вышел в круг и с вальяжными интонациями произнёс заклятие призыва. Судя по выражению лица, его тема занятия не интересовала совершенно. Выждав минуту, он дёрнул плечом и тем же манером вернулся обратно. Арина Нафанаиловна уткнулась носом в журнал, назвала следующую фамилию.

И тут я услышал, как чей-то голос тихонечко зовёт: «Сашенька!»

Я насторожился и посмотрел на Танюху. Больше тут вроде фамильярничать было некому. Но Танька стояла рядом, переминаясь с ноги на ногу в сильнейшем волнении и шёпотом повторяла заклинание призыва. Показалось, что ли?

Но тут, уже глядя на Таньку, я совершенно отчётливо услышал: «Сашенька, прошу, помоги мне!»

Я завертел головой. Никто на меня не смотрел, да и вообще голос, по ощущениям, исходил из леса. Что характерно, слышал его только я. Это плохо. В моём мире слышание голосов в голове ничего хорошего не означает. В магическом — ну, бог его знает, всяко может быть. Опять же, на помощь зовут. Вдруг правда беда какая?

С этой мыслью я подался из круга в лес.

— Куда вы, Александр Николаевич? — встрепенулась Танька.

В присутствии посторонних она ко мне обращалась официально, хотя все знали, что мы родственники и живём в одном доме.

— Да, там, надо.

Не успел я придумать отговорку, вышло двусмысленно. Несколько парней засмеялись, но сделали вид, что не надо мной. Ну и пусть их. Над учителями не ржать — себя не уважать.

Никто меня не остановил, и я ушёл с полянки. Тут же раздался окрепший голос:

— Саша, я здесь! Помоги мне!

Тропинки не было. Я обогнул кусты, перешагнул овражек, запнулся о корень и мысленно сказал ему нехорошее слово. Потом негромко позвал:

— Эгегей?

— Здесь, уже рядом! — откликнулся голос.

Сомнений не было, голос принадлежал женщине.

— А вы навстречу идти можете? Вложить, так сказать, свои пятьдесят процентов в дело нашего сближения…

— Не могу… Мне потому и нужна помощь. Только ты меня слышишь, только ты можешь помочь мне. Спаси меня, Саша, и будешь одарён так, что ни в сказке сказать, ни пером описать.

Если бы в договоре были такие строчки, я бы, конечно, насторожился. Но поскольку пока ничего подписывать не требовалось, я решил не торопиться со скепсисом и сперва окинуть взглядом проблему в целом.

Обошёл ещё несколько сосен и замер.

— Как же долго я ждала человека, который сможет меня услышать, — вздохнуло, глядя на меня… дерево.

Н-да, это было дерево. На высоте человеческого роста в коре угадывались черты премилого женского лица. Что характерно, они двигались, губы шевелились, произнося слова, слышные только мне. И чем дольше я смотрел, тем реалистичнее становились эти черты. Как будто и не дерево вовсе, а девушка стоит, едва блазнится, то померкнет, то проявится.

— Здравствуйте, — сказал я, не зная, что ещё можно сказать говорящему дереву женского пола. — А… что тут, собственно, происходит?

— Это очень давняя и грустная история… — всхлипнуло дерево. — Я расскажу, если ты хочешь.

— Ну, как ни крути, а некоторые объяснения требуются.

— Понимаю. Я не всегда была такой.

— Заколдовали?

— Заколдовали…

— Вот сволочи.

— И не говори!

— А за какие такие грехи?

— Выслушай мою историю, — прошептало дерево.

И рассказало историю.

ИСТОРИЯ ДЕРЕВА

Когда-то давным-давно была я самой обычной девушкой, и звали меня Ольгой. С детства дружила я с соседским мальчишкой, именем Олег. Подросли — полюбили друг друга. Все нас дразнили: «Олег и Ольга, жених да невеста!» Думали мы, что скоро поженимся и будем жить долго и счастливо, как в сказках.

Но на беду случился в деревне колдун. И так ему наше счастье неприятно было, что как мы с Олегом мимо проходим — он аж зубами скрежещет. И наколдовал, злодей, однажды, порчу навёл. Пошёл мой Олежа траву косить с отцом. Так отец размахнулся и косой ему прямо по мужскому достоинству.

Выжил Олег, да только, понятно, к мужскому делу опосля того оказался неспособен. Месячишко помыкался, да и сгинул, как не было. А меня отдали за того колдуна замуж, благо был он богат. Меня и не спросили папенька с маменькой, всё твердили, что мне лучше будет. А я по любимому-то отплакать не успела.

Свадьбу отыграли, вошла я в дом колдуна, как жена. Легли, и тут оказалось, что муж мой, по старому делу, только обнимать да целовать может. Тут-то он мне во всём и признался, что и Олега он сгубил, и что мне теперь никогда мужчины не познать. Вот как колдунам людское счастье покоя не даёт.

Ох и мучилась я, несчастная, во всём цвету своих юных лет! И на сторону бегать пыталась. Да всякий раз какая-то беда с выбранным парнем творилась. То перепьёт да уснёт, то упадёт, ногу сломает… Молва обо мне пошла нехорошая, уж и вовсе подходить, заговаривать бояться стали. А колдун, знай, посмеивался. Пока помирать пора не пришла. Тогда он надолго в кабинете своей заперся, всё колдовал там что-то, всё подличал. Вышел потом — сам на себя не похожий, как смерть бледный, плоти почти не осталось. Вышел и говорит: «Всё, Олюшка, уладил я судьбу твою. Ни о чём не переживай, после моей гибели получишь ты жизнь долгую, почти что вечную, и свободу полную. Только вот найдёшь такого человека, который с тобой, как с женщиной, возлечь решится, и все чары осыплются».

Сказал так — и помер. Я-то думала, глупая, что хоть в город поеду, хоть в село соседнее — сыщу кого-то, кто расколдует меня от проклятья этого… А наутро проснулась — стою в лесу. И шевельнуться не могу. Стою и жду с тех пор спасителя своего. Не откажи, не испугайся, Сашенька! Знал бы ты, какой я раскрасавицей стану, ты только подойди ближе, коснись меня, приласкай…

Я будто воочию видел всю эту историю, как кино в голове прокрутили. И Ольга там правда красавицей была такой, что в горле пересохло, а сердце замерло. И так по-человечески жалко её было, когда очередной кавалер ногу ломал…

Я тряхнул головой, морок рассеялся. Обнаружилось, что стою я в опасной близости от дерева и смотрю вниз, туда, где на стволе ожидает меня дупло развратной формы.

— Ты что, всерьез, что ли? — поднял я взгляд на лицо.

— Если бы не отчаяние, не обратилась бы я к тебе. Стыдно, поверь. Покраснела бы, да и того не могу. Спаси ты меня, Сашенька! Захочешь — женой тебе стану верною, вовек на сторону не посмотрю. А как я шить да готовить умею! А танцую как! Все тебе завидовать станут. А каких я тебе детей нарожаю! Сплошь мальчишек, богатырей!

Я снова посмотрел на дупло, на лицо. Покрутил пальцем у виска и пошёл обратно. Тем более что послышался голос Арины Нафанаиловны, произнесший:

— Соровская!

— Ну и пошёл ты! — сменило интонацию дерево. — Позор! Думаешь, ты мужик, да? Никакой ты не мужик — так, одно название! Иди-иди, вошь бессильная, моль бледная! Скоро вся страна по миру пойдёт из-за таких вот!

О случившемся — вернее, не случившемся — даже думать было странно. Нет, ну, конечно, может быть, дерево и не врёт. Но опыт мне подсказывает, что с девушками, которые кидаются тебе на шею с воплем «Возьми меня прямо сейчас!» лучше не связываться. Ладно бы поцелуй, по канону, но вот так вот, чтоб сразу в дупло… Явная подстава. Откуда мне знать, вдруг это несовершеннолетнее дерево. А в кустах городовой сидит в засаде. Да и морок, признаться, смутил. Непростое дерево, ох, непростое…

Я вернулся на полянку как раз вовремя, чтобы встретить понурую Татьяну, возвращающуюся из круга. Судя по тому, что я видел, пока ни одного фамильяра никому не досталось.

— Ладно тебе, — шепнул я. — Повезёт в любви.

— Фр на тебя, — отозвалась Танька, но без задора, уныло.

Арина Нафанаиловна с демонстративным вздохом произнесла:

— Соровский… Александр Николаевич. Ну, прошу вас.

И я, преисполненный нездорового энтузиазма, заторопился в круг.

— Двадцать пять, двадцать… Двадцать восемь, двадцать девять… Нет, я решительо ничего не… Тридцать один, два… Так, перекличка!

Арина Нафанаиловна чувствовала тревогу. Она пришла на полянку с тридцатью семью студентами, а когда пришла пора уходить, студентов оказалось, тридцать шесть. На самом деле тридцать пять — я студентом не был, хотя меня посчитали.

— Как жаль, — вздыхала Танька — мы с ней сидели рядом на согретых солнцем камнях, огораживающих ритуальную часть полянки от остального мира. — Мне бы так пошёл фамильяр…

— Мне тоже, — сказал я. — Может быть, это была бы жаба. Гигантская жаба. Я бы её на стол посадил в аудитории. И заставил бы гипнотизировать студентов…

— В том и дело, что фамильяра можно с собой брать куда угодно! Это же… Это же так здорово! Ну почему они к нам не пришли⁈

— Тут скорее вопрос, почему они должны были прийти.

— Что?

— Ну, ты учебник читала? Фамильяры любят ночь — раз. Фамильяры не любят больших скоплений людей — два. Фамильяру необходимо принести угощение — три. Фамильяр — это сова-интроверт, который любит похомячить после полуночи. А мы их средь бела дня такой толпой…

— А ведь и правда… Но почему же тогда Арина Нафанаиловна?..

— Соровская! — гаркнула упомянутая Арина Нафанаиловна.

— Здесь!

— Александр Николаевич, вижу вас. Так-с, ну, значит, Аляльева только и не хватает.

— Так он ушёл, — сказал кто-то из мальчишек.

— Что значит, ушёл⁈

— Сказал, что раз фамильяра не призвалось, то и делать тут больше нечего. И ушёл. В самом начале ещё.

— А почему же вы сразу не сказали? Я тут уже полчаса распинаюсь!

— Не подумал…

— Не поду-у-у-умал он! Ох, горе мне с вами. Идёмте в академию, обратно.

Я встал первым, помог подняться Танюхе. Мы опять поплелись в хвосте, чтобы нам не мешали общаться.

— Слушай, Танька, — задумчиво сказал я.

— Ну чего ты ещё придумал? Кого лечить собрался?

— Да никого больше. Тут другая идея. В тебе романтическая составляющая сильна или же проседает?

— Чего-о-о⁈

— Пошли ночью в лес вдвоём?

— Зачем?

— Фамильяров позовём по-тихому. Вдруг получится.

Танька аж остановилась, будто споткнулась. Глаза сделались огромные-преогромные.

— Расцениваю это как согласие, — кивнул я. — И еды возьмём. С фамильярами не выгорит — так хоть пикник устроим. На одеялке, как положено.

Фёдору Игнатьевичу мы о своём решении не сообщили. У него и без нас хлопот хватало. Я только за ужином вскользь поинтересовался, почему Арина Нафанаиловна столь вопиющим образом забила на правила призыва фамильяров.

— Ах, это же всего лишь формальность, — отмахнулся Фёдор Игнатьевич. — Посудите сами, Александр Николаевич, ну откуда у нас возьмутся ресурсы водить каждую ночь призывать фамильяра по одному-двум студентам?

— Так, а зачем тогда вообще весь этот цирк? — не понял я.

— Ну… полагается, — замялся Федор Игнатьевич. — Я, признаться, смотрю сквозь пальцы… Да и эффект буквально тот же самый, как ни крути. Академия обязуется обеспечить возможность… С другой стороны, это можно расценивать как урок, как чистую теорию…

— То есть, студенты могут сами ночью приходить и призывать фамильяров? — влезла Танька.

— Разумеется, нет! Место призыва располагается на территории академии, и в неурочные часы вход туда для студентов запрещён! Разве только вместе с преподавателем.

Мы с Татьяной глубокомысленно переглянулись. Фёдор Игнатьевич на это внимания не обратил. Он, кажется, ещё не свыкся с мыслью, что я — преподаватель, а не просто так у него на шее сижу.

Впрочем, этой ночью мы так никуда и не пошли. Потому что с вечера зарядил дождь, а к ночи он превратился в жуткий ливень. Танька призналась, что, при всех своих стихийных способностях, с этакой кошмариной совладать не сумеет. Никакой зонтик тоже не поможет. Решили отложить до завтра, а вечер потратили с пользой — на танцы в библиотеке. Пригодился и граммофон, который единожды явил себя на танькиной днюхе. Все необходимые пластинки были в наличии. Я постепенно становился танцевальным экспертом под чутким руководством своей сомнительной родственницы.

— Жених-то твой совсем сгинул? Вести есть какие-нибудь? — спросил я, когда мы уселись в кресла отдохнуть.

— Чего не знаю, того не знаю, — буркнула Танька. Взяла начатую книгу, раскрыла и вытащила закладку — кожаное пёрышко. — А тебе он зачем?

— Мне он нужен ещё меньше, чем тебе.

— Ревнуешь? — сделала Танька какие-то свои выводы.

— Разумеется. Мы с ним могли бы стать лучшими друзьями, а он на меня и не посмотрит, когда рядом ты ошиваешься.

Танька метнула в меня молнией.

Я поймал молнию, повертел в руке и спросил:

— Это что?

— Ах, это… Это от твоих штанов. Папа велел их в камине сжечь. Только застёжку я оставила — гореть не будет, металлическая. Надо бы избавиться, да я пока с металлами не умею. А огонь не возьмёт ни в какую, даже магический.

— Ты сожгла мои джинсы?

— А что ещё было с ними делать? Их даже в стирку не отдашь, прислуга проболтается. Рубаху ту странную тоже сожгла, конечно.

Это она про футболку с Лавкрафтом… Ну, приплыли, блин. С другой стороны, правильно всё. Куда я тут свои родные вещи надену, на всероссийский съезд попаданцев, что ли…

— И после каждого раза, когда индивид вынужден идти на уступку обществу, поневоле задаёшься вопросом: а индивид ли ты до сих пор, или же являешься лишь винтиком, обеспецивающим функционирование целого…

— Что? — дёрнулась Таня, оторвавшись от книги.

— Сядь, говорю, ровно — осанку испортишь.

Утром дождь прекратился, и из-за туч высунулось солнце. Сначала осторожно так, чисто одним глазиком посмотреть, не передохла ли ещё жизнь на вверенной планете. Убедившись, что жизнь продолжает теплиться, солнце набралось смелости и вышло полностью. Посрамлённые тучи бежали.

Впрочем, над академией они задержались. В фигуральном смысле. Едва войдя внутрь, мы с Танькой были огорошены новостью: без вести пропал студент Аляльев.