Господин учитель I. Магический источник

Глава 19 Не то, что я думаю

Когда я вошёл в свою комнату, фамильярка меня не заметила. Она сидела на полу спиной к двери и увлечённо ремонтировала будильник. При этом, разумеется, пошла по пути, свойственному всем дилетантам: разобрала его полностью и только тогда сообразила, что инструкции по сборке нет. Но, поскольку локализация фамильярки была русской, она решила, что нехай, как-нибудь соберётся. И начала с простого — собирала осколки разбитого стекла. Там-то даже думать не о чем. Подбирай подходящие кусочки и горя не знай.

— А склеивать чем будешь? — спросил я, с минуту постояв за левым плечом мастерицы. — Это ж клейстер варить надо. А мы не умеем. Впрочем, у Фёдора Игнатьевича, помнится, был клей для вееров. Может, и для стекла сгодится.

Фамильярка обернулась. Вид её был глубоко несчастен, и моё сердце дрогнуло.

— Я могу пойти учиться к часовщику, — пролепетала фамильярка. — А как выучусь — сразу уйду от него и починю будильник.

— План-капкан! Пятёрка за изобретательность. Да только нет на то моего хозяйского соизволения.

— А больно бить будешь?

— В смысле, «бить»? Не, я не того рода учитель. Я за гуманизм в образовании. Ладно, выброси всё это барахло, возьми веник, подмети. Потом возвращайся и будем с тобой беседу беседовать.

Фамильярка подчинилась. Я за её действиями особо не следил. Пока она бегала, я переоделся в домашнее, сел за стол, выразительно зевнул. Вспомнил Анну Савельевну. Золотая женщина, прекрасные отношения. Только в моём возрасте так не набегаешься. И компрометировать Кунгурцеву не хочется. Жениться, что ли? А что. Мысль. Заживём душа в душу, домик у неё хороший. Родим троих детей. Обязательно мальчиков, сразу призывного возраста. Внесём свой вклад в процветание нашего великого государства.

Надо будет предложить. Только не сразу. Сначала зарплату получу. Вернее, жалованье, как тут говорят. Но мне этот термин не нравится — жалобный он какой-то. Буду внедрять новый.

— Я всё сделала! — сообщила фамильярка, войдя в комнату.

— Молодец, дверь прикрой и садись на кровать.

Фамильярка подчинилась.

— Первое. Тебе имя нужно. Предпочтения есть?

— Назови меня Будильник.

— Прости, что? Я устал и спать хочу, так что буду иногда переспрашивать в сложных местах.

— Едва став твоей слугой, я совершила ошибку. Хочу помнить о ней всегда. Как Афина, случайно убив свою сестру, взяла её имя — Паллада, так и я…

— Есть тонкая, едва различимая, но всё-таки существенная грань между убийством сестры и разбитым будильником.

— Ты спросил моих предпочтений…

— Н-да, спросил… На свою голову. Ну, Господь с тобой, золотая рыбка, будешь Будильником. Только это слово мужского рода. Не поймут нас, осудят.

— За что осудят, хозяин⁈

— Ну, вот, как осудят — так сразу и расскажут, за что, нам-то откуда знать. Итак, де юре не возражаю, но де факто давай хоть сокращение какое-нибудь придумаем, что ли. Например, Бу. Как тебе Бу? Не, жутко. Ник — тоже не женское. Ника? Да какая из тебя, блин, Ника…

— Диль.

— Как?

— Диль. Я могу быть Диль.

— Самой нравится?

— Да. Очень красивое слово.

— Ну, значит, нарекаю тебя Диль. Символично. По букве на ранг выходит. Тютелька в тютельку. Теперь, когда организационные вопросы порешали, предлагаю перейти к делу. Относительно твоих способностей. Первое, оно же главное. Мне тут один уважаемый человек тонко намекнул, что ты можешь мне голову защитить от вторжения ментального мага. Так ли это?

— Могу. Если рядом окажусь, когда маг вторгаться будет. Я его сразу почувствую и не пущу.

— Круто… А как бы нам так подгадать, чтобы ты рядом оказалась?

— Так это теперь проще простого.

— «Теперь»?

— Ты же меня нарёк. Как только я понадоблюсь — позови меня, пусть даже мысленно, и я сразу рядом окажусь.

— И никто ничего не заметит, ага.

— Надо будет — не заметят.

И фамильярка исчезла.

— Эй! — Я поводил рукой там, где она сидела, но ничего не нащупал. — Дилька! Прекрати баловаться.

Фамильярка появилась на прежнем месте, моя рука оказалась у неё на плече.

— Я же дух, — напомнила она. — Разное могу. А могу стать мышкой и спрятаться в вещах. Ты главное, когда звать будешь, скажи, в каком виде явиться. Или невидимой. А там уж я разберусь с ментальным магом.

Я мысленно перекрестился и выкинул эту проблему из головы. Теперь и спать можно лечь, в принципе…

— А что ты ещё умеешь?

— Могу искать всякое-разное. Шпионить. В колдовстве помогаю.

— Ну, с колдовством у нас пока глухо…

— Почему? У тебя сильный дар, я же вижу.

— Мне нельзя его развивать.

— Почему?

— Обществом осуждается. Слишком имбовая способность, говорят. Затрещат основы мироздания…

— Ничего не затрещат. Врёт твоё общество.

— Тс! Не говори никому. В любом случае, не получается у меня развиваться, инструкций нет. Поэтому буду учиться другой магии.

— Какой?

— Стихийной. Так проще и безопаснее. Научусь огонёк делать — уже не пропаду. Из учителей попрут — уйду в кальянную.

Диль хмыкнула. Что она этим хмыком пыталась выразить и по отношению к чему — я так и не понял.

— Как конкретно помогать-то можешь?

— Усиливаю колдовство. В сложные ритуалы дополнительные силы призываю. Своими делюсь.

Яснее не стало. Наверное, нужно что-то самому делать и тогда уже предметно смотреть пользу фамильярки. Ну или книжку почитать. Другую. Та, которая у Таньки — она только про призыв, остальные вопросы там полунамёками. А мне уже пользовать нужно, причём, активно.

— Спать тебе точно не надо? Совсем?

— Если прикажешь — буду спать.

— Да ну, нет. Это кровать вторую покупать, а тут и так места мало… Я, в общем, лягу, а ты… Чем ты будешь заниматься?

— Чем прикажешь.

— А тебе самой чего хочется?

Диль на секунду задумалась, потом сказала, что ей бы хотелось полетать.

— Ну, летай, — разрешил я. — Только запомни следующие важные установки. На сегодняшний день о том, что ты — фамильяр четвёртого ранга, знают четыре человека. Я, Танька, Фёдор Игнатьевич и Анна Савельевна. Больше никто этого знать не должен. При посторонних людях ты в человеческом облике не предстаёшь. Вообще, предстаёшь только в одном облике: кошки. Чтобы все думали, что ты первого ранга. Это понятно?

— Понятно.

— Если же вдруг кто-то застанет тебя в человеческом виде и станет задавать вопросы — ври напропалую. Или слушай, что я буду врать и поддерживай.

— Поняла, хозяин.

— Ну, доброй ночи тогда.

Я притушил светильник на столе, комната погрузилась в темноту. Стукнул шпингалет — Диль открыла окно. Я смотрел на неё из-под полуприкрытых век. Фамильярка стояла у раскрытого окна и как будто о чём-то думала. Решившись, повернула голову ко мне.

— Хозяин!

— Просто Саша. На людях — Александр.

— Саша, ты же можешь ошибаться?

— Я? Пф! Я всё могу. Мне нет преград ни в море, ни на суше.

— Так вот, ты ошибаешься, Саша. О том, что я — фамильяр четвёртого ранга, знают не четыре человека, а как минимум пять. С вами минувшей ночью был ещё Стёпа Аляльев.

И, обратившись фиолетовой птицей, фамильярка улетела. Не успев услышать, как виртуозно я умею материться.

— Тр-р-р-р-р-р-р-р-р-р-р-рын-н-н-н-н-нь! Тр-р-р-р-р-р-р-р-р-ры-ы-ы-ын-н-н-н-н-нь!

Я открыл глаза и уставился на фамильярку. Она сидела скрестив ноги у изголовья моей кровати и старательно подражала почившему будильнику.

Я вытянул руку. Диль вздрогнула, прекратила «звенеть» и недоверчиво буркнула:

— Ты обещал, что бить не будешь.

Я погладил её по голове, и Диль расцвела в улыбке. Даже замурлыкала — проснулась кошачья сущность.

Спать дальше после такого было уже невозможно, поэтом я сел и потянулся. Подумал, что функция будильника для фамильяра — это хоть и мелочь, но приятно. Если у неё такое хорошее чувство времени, то, наверное, есть в ней и таймер, и секундомер. Может, даже календарь.

Что дальше? Дальше — бездна возможностей! Если Диль обладает совершенной памятью, можно заставлять её учить книжки, а потом слушать их на прогулках. Делать голосовые заметки. Научить её колыбельным и использовать для скорейшего отхода ко сну. В общем, Диль мне нравилась всё больше и бо…

— Покормишь меня? — Диль подняла за хвост дохлую крысу.

— … — ответил я. — Выброси…! Идём на завтрак.

За столом Фёдор Игнатьевич подкинул тягостных думок. Сообщил, что Диль не следует спускаться и употреблять пищу вместе со всеми. Оно, конечно, понятно. Это Дармидонту пофигу — что Диль, что Танька, что Вадим Игоревич Серебряков. Но если кухарка или горничная увидят… Так-то тут постоянно кто-то шныряет. Лишние слухи нам ни к чему.

— Я могу кошкой обернуться, вы мне только миску поставьте, — сказала, нимало не смутившись, Диль.

И тут же стала фиолетовой кошкой.

Фёдор Игнатьевич счёл это приемлемым. Миску Диль выделилили, и я щедрой рукой положил туда яичницы. Осадочек, однако, остался.

Да и вообще, день в академии выдался каким-то мрачным. Во-первых, погода. Как верно заметила Анна Савельевна, осень в Белодолске радовала стабильными дождями. Пришлось идти на занятия в плаще, калошах и под зонтиком. Пока шёл, думал, что хочу трость. Плевать, что она мне не нужна. Хочу — и всё тут. Для солидности. Не очень, правда, понятно, куда её девать, например, сейчас. Когда в одной руке портфель, а в другой — зонтик. Но это неважно. Хотелки — отдельно, а внедрение их в жизнь — отдельно.

Во-вторых, сразу же, как только я миновал охранника, встретился взглядом со Старцевым. Старцев посмотрел на меня издалека и поклонился. Я отвесил взаимный поклон. Глубоким выражением глаз Семён Дмитриевич спросил: «Ну что, Александр Николаевич, подумали вы над моим предложением?» А я так же глубокомысленно выражением лица отсемафорил: «Думаю, думаю, Семён Дмитриевич. Очень бы хотелось оказать вам посильную помощь, но всё это займёт некоторое время. Возможно, весьма долгое. Вам же не к спеху? Вы столько лет таким вот макаром жили, к вам привыкнуть успели, полюбить вас. Дайте мне с силами собраться. Я в этой академии ещё без году неделю. И уже столько всего пережил! Да мне реабилитация требуется, Семён Дмитриевич. Галокамера. Массаж. Плавать в бассейне, сидя в автомобильной камере с задницей, опущенной в воду, и чтобы в руке коктейль с соломинкой. И это я ещё по минимуму, господин Старцев, по самому минимуму!»

Всё понял без слов Семён Дмитриевич. Кивнул и удалился по своим, старцевским делам. И я последовал его примеру.

Никакой работы у меня опять не наблюдалось. Фёдор Игнатьевич чего-то хлюздил про отчёт о начале работы, но я махнул на это дело рукой. С пером у меня не ахти выходит. Может, тренируйся я постепенно, оно бы и ничего. Но мне этим самым пером пришлось летом переписывать диссертацию. Так что, расписывая Семёну Дмитриевичу степень своего психического истощения, я действительно безбожно преуменьшал. Тут настоящая психотравма. Жестоко со мной обошёлся этот мир. Я к нему с раскрытым сердцем, а он…

— Зайду к тебе после урока, — поставила перед фактом Татьяна, с которой я, по обычаю, пришёл.

— На кой?

— Чай пить!

— Танюша, этот разговор уже давно назревал, и дольше откладывать нельзя.

— М-м-м?

— Тебе надо больше времени проводить со сверстниками. Видишь ли, в твоём возрасте может казаться, что со стариками тебе интереснее, что ты получаешь от них мудрость и всякое такое. Но пройдут годы, юность останется позади, и ты страшно пожалеешь о том, что потратила это золотое время на то, чтобы сидеть, завернувшись в плед и разгадывать кроссворды, вдыхая удушающие миазмы «Звёздочки» и слушая натужное кряхтение о том, какие очереди нынче в поликлиниках. Ты почувствуешь, что тебя обокрали. Ты примешься бросать в лицо миру обвинения, но мир их не услышит. И тогда ты осознаешь своё одиночество. Когда поймёшь, что все, кого ты считала друзьями, ушли навсегда, а те, кто пытался быть с тобою рядом, давно отступились. Между вами стена, сломать которую с каждым днём всё сложнее…

— Печенья принесу, тут пекарня рядом открылась, все хвалят.

Я вздохнул тяжко и горько, но без ломающего душу разочарования. Увы, Танька развила в себе мощный фильтр на входящую информацию, поступающую от меня. Предсказуемо. Все люди рано или поздно развивают в себе этот фильтр. Ну, кроме Фёдора Игнатьевича. Иначе ведь со мной положительно невозможно.

— Уболтала. Только Стёпу Аляльева с собой приводи.

Проняло. Дрогнула. Вскинула на меня взгляд своих изумительных глаз.

— Как это? Под каким это таким предлогом, да и зачем?

— А и не надо никаких предлогов. Просто скажи: «Стёпа, айда чай пить с печеньем в кабинете Александра Николаевича, он тебя видеть хочет».

— Стёпа вообще никаких девушек видеть не хочет. Шарахается, в глазах ужас.

— Это очень плохо для него. Видишь, у вас с мальчиком схожие проблемы. Отчего бы не преодолеть трудности вместе? Совместное преодоление трудностей сближает.

— Чего бы это ради мне с Аляльевым сближаться?

— Ну, не знаю. Вы — молодые красивые люди одного возраста, аристократического происхождения…

— У меня жених есть, между прочим!

— Ну, тут спорно сразу по двум параметрам. Во-первых, он официально не жених, а во-вторых, не факт, что есть…

— Что-о-о⁈

— Ну и не будем забывать о третьем аргументе. Он мне ровесник, Таня. Зачем тебе это престарелое исшорканное сифилитичное бэ-у? Бери свежачок, с пылу с жару, с нерастраченным юношеским энтузиазмом. Да о чём тут вообще говорить, Господи, пацан почти двое суток удовлетворял дерево! Уж с тобой-то как-нибудь совладает.

В таком бешенстве Таньку я не видел ещё ни разу. Как она орала! Как била меня руками и ногами, даже головой и этой же самой головой кусалась. А потом вспомнила, что является магом — и затяела швыряться фаерболлами, устроила наводнение, врыла меня в землю по ноздри и воздвигла сверху безупречный каменный куб, за который Арина Нафанаиловна нехотя поставила ей в табель «отлично».

Разумеется, Татьяна, как хорошо воспитанная аристократка, сознающая, что находится в академии, всё это проделала мысленно, глядя мне в глаза. Я впечатлился и поблагодарил, чтобы окончательно сбить с толку. А потом, насвистывая, удалился в свой кабинет пинать баклуши. Или бить балду… В общем, у меня не было утверждённого графика, зато имелась свобода выбора.

Ею я и воспользовался, дойдя до середины лестничного пролёта. Остановился и глубоко задумался. Спустился обратно, чувствуя, как создаю новую реальность каждым своим шагом.

Шаги привели меня в библиотеку.

— Я дома, милая! — провозгласил я с интонациями кинозлодея, озирая стеллажи с книгами.

Энтузиазм, впрочем, был напускной. Будь хотя бы десятая часть этого богатства написана в интересующих меня жанрах, Танька не стала бы лазить в чужие миры за догонкой. Тут про науку всё. Но я, впрочем, за этим и пришёл.

— Добрый день, господин, чем я могу вам помочь? — нарисовалась передо мной библиотечная дама.

Дама была плотного сложения, причём, достигалась эта плотность, как я успел смекнуть, не жировыми, а мышечными тканями. Такой под горячую руку не попадайся. Лицо при этом симпатичное, располагающее. Да и фигурка, несмотря на мускулистость, очень даже ничего.

— Библиотекарь? — уточнил я.

— Помощница библиотекаря.

— Доброго дня и вам, о достопочтенная помощница библиотекаря. Окажите любезность, подберите мне следующие книги. Что-нибудь по фамильярам — только не про призыв. Уход, содержание — в таком духе. И ещё меня интересуют основы стихийной магии. Самые-самые, те, что для первого курса.

— Погодите пять минут.

Помощница библиотекаря исчезла, а я принялся годить. Но успел прогодить лишь минуты полторы, не больше. Из недр библиотеки послышался короткий вскрик, а следом — ещё более короткий стук упавшего тела.

Заинтересовавшись, я пошёл посмотреть, что там происходит. Один проход — ничего, второй — ничего. Третий же буквально радовал глаз.

В проходе, обнимая книжку, лежала лишённая сознания помощница библиотекаря. А над ней с глубоко задумчивым видом возвышался абсолютно голый Вадим Игоревич Серебряков.

— Позвольте угадаю, — сказал я. — Это — не то, что я думаю. Правда?

Господин Серебряков на мой вопрос отреагировал странным образом, хотя и не лишённым некоторой оригинальности. Он закатил глаза и упал. И если глаза в разговоре со мной люди закатывали частенько, я к этому успел привыкнуть и не принимал на свой счёт, то вторая часть оказалась для меня внове.