Господин учитель I. Магический источник

Глава 16 Фиолетовая тряпка и лысая ведьма

Для начала я пошёл простым путём. Захватил Степана сзади и потянул. Степан тут же заверещал от боли. Ну, чего и следовало ожидать. Было бы так просто его вытащить — уж за двое суток как-нибудь сам вылез.

— Как же тебя угораздило? — спросил я, не скрывая досады.

История обещала затянуться и ни коим образом не укладывалась в мои планы. Вот сейчас по законам жанра нарисуется Порфирий Петрович, посветит мне в лицо фонариком и скажет: «Так-так-так, Александр Николаевич. А господина Серебрякова вы тоже тут неподалёку прячете? Может быть, здесь рядом аналогичное дерево, только мужеского полу?»

Бред, конечно. Откуда у него электрический фонарик. Всё фантазия моя безудержная, хоть книжки пиши.

— Если я вам расскажу — вы не поверите!

— Поверю. Видел прекрасную деву, которая молила о помощи?

— Откуда вы…

— Запомни, дорогой мой друг Степан Аляльев, взрослую мудрость, которая тебе, вполне возможно, ещё однажды пригодится.

— Да понимаю я, что не ведут так себя настоящие девушки! Но что я мог поделать? Оно меня одурманило.

— Вообще нет. Одурманивать оно не может. Иллюзию создать — да. Примитивную, нелепую. А уж как на эту иллюзию реагировать — это личный выбор каждого. Тебе простительно, ты юн и неопытен, изрядно пострадал от гиперопеки матери, как следствие, используешь любую возможность доказать себе самому свою взрослость и состоятельность в качестве самостоятельного индивида. Ладно… Опиши свои ощущения.

— П-простите?

— Господь простит, я верю в его доброту. Как оно тебя конкретно держит? Жёстко? Мягко? Сохранилась ли чувствительность в конечности?

— Держит… Держит оно меня скорее мягко, но твёрдо. Сейчас оно спит. Поело. Раз в несколько часов просыпается и кормится.

— Чем кормится?

— Ну как же вы не поймёте, Александр Николаевич! Оно снова иллюзии насылает и вынуждает меня реагировать определённым образом. А потом… Снова засыпает.

— Фу, Господи, гадость-то какая.

— Оно меня замучает до смерти! Я уже от голода едва жив. И ноги затекли, не могу больше стоять.

— Момент! — Я скинул с плеча узелок, развязал его и достал пирожок.

— Это что?

— С мясом. Ешь, подкрепляйся.

— Спасибо… — Стёпа схватил пирожок, разом откусил половину. А когда проглотил, толком не прожевав, у него в голове сверкнуло озарение. — А что это вы ночью тут делаете, с пирогами?

— С деревом в сговоре работаю. Жертв подкармливаю, чтоб дёргались подольше. А оно мне взамен каждый август — вкуснейшие яблоки.

— Вы серьёзно это говорите?

— Нет, шучу.

— Теперь вот совсем непонятно сделалось…

— Ох, Стёпа… Не думай. Вот не в твоём положении сейчас такими вещами заниматься. Раньше надо было. А теперь давай я подумаю. Хотя, с другой стороны, о чём тут думать? Топор надо нести.

— Топор?

— Ну.

— Не надо топор!

— Да не бойся, это для дерева.

— Я понимаю, что для дерева, но этого и боюсь!

— Естественная эмоциональная привязанность к первой партнёрше, усиленная Стокгольмским синдромом?

— А если вы его ударите, а оно — того? Сократится? И откусит вовсе.

— Не стал бы исключать такой вариант… Ладно, Степан, беру слова обратно. Думай. Неплохо получается. У меня, видишь ли, идеи-то гениальные, все, как одна, но им требуется некий противовес, чтобы находить возможные малозначительные недостатки. Ты и будешь таким противовесом, договорились? Ещё пирожок?

— Да, прошу вас.

— Питайся, питайся. Вот ещё лепёшка сырная. Кухарка у Фёдора Игнатьевича так их печёт — ух! Не то что пальцы оближешь — сгрызёшь по самые локти и не заметишь.

— Не говорите, пожалуйста, про «сгрызёшь», Александр Николаевич. Я чувствую себя чрезвычайно незащищённым.

— Лучи соболезнования. Значит, что мы имеем? Топор тебе не нравится. Значит, будем действовать вглубь.

— Куда уж глубже…

— Всегда есть, куда глубже. Это мужчине может казаться, что некуда, а у женщины на сей счёт имеется своё мнение. Но ты говоришь с человеком, который годами изучал таинственную женскую душу по мудрым книгам и кой-чему научился. В общем, держи ещё пирог, я смотрю, они тебе хорошо заходят, а я подмогу приведу.

— Какую подмогу? Александр Николаевич, я прошу вас, я умоляю, чтобы эта история не получила огласки! Я бы встал перед вами на колени, но…

— Не надо! Обойдёмся без этого. Я весьма чувствителен и от подобного расстраиваюсь. Но без подмоги не справиться. Клянусь, что человеку, которого приведу, я доверяю так же, как себе!

Себе я, правда, вообще не доверял, но Стёпе об этом знать было вовсе ни к чему.

Оставив его в одиночестве обливать слезами бессилия надкусанный пирожок, я пошёл для начала за Танькой. За указанным деревом её не оказалось, но я, зная деятельную натуру недородственницы, предполагал, где её найти. И не ошибся.

Грустная Танька сидела на полянке на одном из камней. В центре круга лежали пироги и варёные яйца. Нетронутые.

— Тщета?

— Угу… Только енот приходил. Но я его прогнала.

— Зря. Вдруг енот — это и есть фамильяр?

— Пф!

— Твой «Пф!» прозвучал очень неуверенно.

— Но ведь «Пф!» же!

— Да, но очень вялый.

— Саша, ты испортил мне весь «Пф!» Что мне теперь, енота этого искать?

— Да ну, брось. Если правда фамильяр, то он сам тебя найдёт.

— Так он и нашёл. А я прогнала.

— Ну, тогда всё зависит от того, как он это воспринял. Если совсем разобиделся, то ты его и днём с огнём не найдёшь. А если так, присматривается, то жди.

— Правда?

— Предположение. Идём обратно в город. Покой нам сегодня даже сниться не будет. Впрочем, ты свободно можешь идти домой спать, только покажи мне одно место, которое ты точно знаешь.

Анна Савельевна Кунгурцева жила неподалёку от академии, в одноэтажном домике, и когда мы постучались, она ещё не спала — свет в окошке горел.

— Кто там? — послышался из-за двери встревоженный голос.

— Доброй ночи, дражайшая Анна Савельевна! Это Соровские вас беспокоят. Предметно: Александр Николаевич и Татьяна Фёдоровна. Вы нам нужны для срочной научной консультации.

От шока Анна Савельевна тут же открыла и предстала перед нами в тёплой пижаме с капюшоном и в огромных меховых тапочках.

— Прекрасно выглядите, — оценил я. — Ещё одна стрела в моё несчастное сердце, и без того испещрённое в предшествующих атаках. Но разве я стою жалости? Нет, конечно. Палите и дальше без промаха, кружитесь в победном танце на бренных моих костях…

— Саша! — дёрнула меня за рукав Танька.

— Н-да, прошу прощения, отвлёкся. Анна Савельевна! Ну очень срочная и деликатная ситуация!

— Обычно я не хожу со студентами и молодыми преподавателями по ночам в лес.

— Какой кошмар, Анна Савельевна! Сколь же тоскливо вы обычно проводите ночи. Небось, ещё и спите?

— Каюсь, грешна, бывает и такое.

— Осторожнее, молю, вот здесь корень торчит, я об него уже два раза сегодня едва ногу не сломал. Татьяна Фёдоровна, посветите.

— Ах, как любезно с вашей стороны, Татьяна Фёдоровна!

— Не стоит благодарности, госпожа учитель! Мы уже почти пришли.

— Но, быть может, хоть вы мне поведаете суть дела, которое выманило всех нас из домов в эту ночь?

— Я бы и рада, госпожа учитель, да сама ничего не понимаю. Кроме, разве что, того, что мы нашли господина Аляльева, и он жив и как будто здоров, но ведёт себя странно, обнял дерево и не отпускает. А мне так даже и приближаться запретил, только с Александром Николаевичем беседовать изволил, но Александр Николаевич молчит с тех пор, будто сие есть какая-то тайна несусветная. А не так давно клялся, что мы с ним, помимо родственных уз, ещё и друзья.

— О Господи, Боже мой, мне кажется, я понимаю… Что ж, Татьяна Фёдоровна, позвольте поздравить.

— С чем же, госпожа учитель?

— Александр Николаевич и вправду ваш очень хороший друг, коль скоро он столь решительным образом блюдёт границы вашей невинности.

— А как же, прошу прощения, господин Аляльев угрожает моей невинности?

— Уже никак, — не удержался я.

И мы с Анной Савельевной дружно рассмеялись. Впрочем, тут же спохватились, что ведём себя неподобающе, и замолчали. Однако Таньке этого хватило. Она почувствовала, что мы друг друга понимаем, как взрослые, тогда как её от загадки оттеснили, как маленькую. Возмутилась и сказала: «Фр!» На том беседа и завершилась. Благо, мы как раз достигли нужного места.

Там Танька остановилась возле дерева, за которым ей рекомендовали спрятаться в прошлый раз. Вот что значит благородное воспитание. Хоть и любопытно до зарезу, а не полезет, будет достоинство блюсти.

Впрочем, ей, наверное, и не хотелось особо приближаться, потому что в этот заход всё выглядело несколько иначе. Степан не заметил нашего появления. Он обнимал дерево пылко, со страстью и в динамике. А кроме того, осуществлял мелкоамплитудные судорожные движения, сопровождая их приглушенными стонами.

Когда мы с Анной Савельевной приблизились, Стёпа обмяк и тяжело, хрипло дышал с закрытыми глазами.

— Не могу так больше, — донеслось до моего слуха. — Не в силах… Не в человеческих силах!

— Здравствуйте, Степан Кириллович. Прекрасная погода сегодня ночью, не правда ли?

— А! — дёрнулся Стёпа и, широко открыв глаза, уставился на скрытую в темноте мою спутницу. — А…

— Анна Савельевна, — подсказал я.

— Анна Савельевна! Д-да, здравствуйте. Погода действительно хороша, чего не могу сказать о предыдущей ночи.

— Что ж, я понимаю, что вы, должно быть, несколько утомлены, однако я льщу себя надеждой, что сумею поднять ваш дух.

— Вы уверены, что это необходимо?..

— То, что поймало вас в такую двусмысленную ловушку, является экземпляром вида Arbor obscena membrum laesura. Редчайшее магическое существо. Как считалось до недавних пор, полностью вымершее. А вы не только его обнаружили, но и не давали ему умереть в течение двух суток, ценой собственного удобства и даже, не побоюсь этого слова, здоровья. Это настоящий подвиг! Ваш и без того славный род прославится ещё больше…

— Прошу, не надо славить мой род! Просто спасите меня.

— Как, вы отказываетесь от лавров…

— Отказываюсь, не нужны мне никакие лавры, прошу вас, Анна Савельевна!

— Такая неожиданность… Но мне придётся заявить о находке. В таком случае, вы не станете возражать, если честь обнаружения…

— Не возража-а-аю!

— Ваша немыслимая щедрость делает вам великую честь, господин Аляльев. А теперь я попрошу вас закрыть глаза. То, что вы увидите… Несмотря на ваше нынешнее положение… Я, как учитель, настоятельно не рекомендовала бы подобное зрелище своим студентам. Зажмурьтесь, прошу. Александр Николаевич, отойдёмте.

Мы отошли к Таньке, которая по-прежнему ничего не понимала, и уговорили закрыть глаза и её.

Только после этого Анна Савельевна сделала некий загадочный жест рукой, что-то прошептала. Пространство перед нами залило серебряным светом луны, и туда, как на освещённую софитом сцену, вышел фавн.

Мужик был ростом в полтора раза выше меня, ноги от колен у него были козлячьи, а на голове завивались рога. Был он мускулист, словно дневал и ночевал в качалке, и одеждой своё великолепное тело не стеснял совершенно. Подбоченившись, он произнёс низким сексуальным голосом:

— Эй, красавица. На что тебе этот ребёнок? Ты же настоящая женщина. И тебе нужен настоящий мужчина.

Дерево преобразилось. Я увидел уже знакомую девушку. Она, чуть отстранившись от Степана, который с закрытыми глазами шептал молитвы, окинула оценивающим взглядом фавна, и губы её приоткрылись в беззвучном: «Ого!»

— О, да! — согласился Фавн. — Я такой!

— Приди ко мне! — шепнула девушка.

Стёпа повалился набок, со стоном закрыв руками пострадавшую конечность. А фавн, в один шаг очутившись рядом с хищницей, решительно занял место Стёпы.

Я моргнул. Девушка исчезла, остался только фавн, таранящий дерево с упорством, которому позавидовал бы и дятел.

Стёпа поднялся на ноги и рванул куда-то в чащу.

— Ку… — крикнул было я. Но тут же услышал, как за деревьями словно бы забил родник — и махнул рукой. — Да… Ситуация.

— Это что — фавн? — спросила Татьяна.

— Ни в коем случае, — отозвалась Анна Савельевна. — Фавнов не существует. А это всего лишь иллюзия. Высшего порядка. Единственный способ, которым можно одурачить Arbor obscena membrum laesura.

— И долго он так будет её дурачить? Я не для себя, для знакомой спрашиваю…

— Это для какой такой знакомой? — напряглась Танька.

— Да для Арины Нафанаиловны. Очень уж напряжённая женщина. Подурачилась бы чуток, глядишь, и на пользу пошло.

— Полагаю, ровно до тех пор, пока завтра днём я не приведу сюда людей, заинтересованных в поимке особи, — сказала Анна Савельевна. — Дерево переместят в ботанический сад и, полагаю, попытаются размножить.

— Стоит ли спрашивать, каким образом?

— Ах, не спрашивайте, Александр Николаевич. Ни к чему нам, людям, далёким от ботаники, лезть в эти дебри… Что ж, полагаю, что теперь мы можем идти? Только дождёмся господина Аляльева.

Звук родника из тёмной чащи не иссякал. Складывалось впечатление, что ждать придётся долго.

— А пойдёмте на полянку, — предложил я. — Там и посидеть удобно, и на фавна с деревом смотреть не надо. Впрочем, Татьяна Фёдоровна, вам если любопытно, вы можете остаться.

— Фу! — заявила Танька и первой пошла на поляну.

Там я вытряхнул на землю свои гостинцы — ну, то, что от них осталось, а именно — два пирожка, да и те с капустой. Танька и Анна Савельевна уселись на камни, молча наблюдая за моими действиями.

А я рассуждал очень просто. Шли фамильяров звать? Шли. Отвлеклись? Было дело. Ну так, а сейчас-то проблема решена, мы вот они, полянка вот она, Стёпа там… ручейком любуется, назовём это так. Ну и чего зря время терять?

Конечно, я ни на что особо не рассчитывал. Глупо было бы ожидать от одной ночи ещё больше чудес. Но исключительно для галочки я, гордо выпрямившись, громко прочитал заклинание призыва.

Каково же было моё изумление, когда на последнем слоге что-то сверкнуло так сильно, что едва не выжгло сетчатку. Я зажмурился, закрыл глаза руками. И тут же услышал истошный танькин вопль:

— Да что же это такое! Он сразу взял и призвал огромную фиолетовую тряпку, а мне и того не досталось!

Кого? Чего? Тряпку?.. Нет, это положительно стоит хотя бы одного взгляда. Однако перед глазами всё ещё плясали постепенно угасающие световые пятна. Из-за них я ничегошеньки не видел.

— О Господи, оно ест! — ахнула теперь уже Анна Савельевна.

Да что ж такое! Люди добрые, где справедливость! Я тряпку призвал, а её видят все, кроме меня! Верните мне зрение, высшие силы!

Зрение вернулось. Я увидел у своих ног действительно нечто бесформенное, большое и фиолетовое. Оно шевелилось. Видно же его было за счёт огонька, который держала бледная от злости Танька.

Впрочем, призванный мой фамильяр тоже оказался не лыком шит. Фиолетовая масса зашевелилась, и из неё показалось вполне себе человеческое лицо. Уставившись на Таньку с ровно такой же злостью, лицо сказало девическим голосом:

— Сама ты тряпка! Ведьма лысая, — и скрылось.

Судя по звукам, продолжило хомячить пирожки.

Тут я окончательно проморгался и понял, что сие есмь ни в коей мере не тряпка, а просто девушка, по крайней мере, визуально. Однако к цирюльнику она, похоже, не заглядывала несколько тысячелетий. И фиолетовые волосы отросли так, что мама дорогая. Вся поляна была в них.

— Дамы, господин. Прошу меня простить, — подошёл с блаженым видом Стёпа.

— Ага, — кивнул я. — Ты что, все двое суток терпел?

— Разумеется. Разве мог я себе позволить при даме… Да ещё и при столь близком контакте… Я имею в виду, даже несмотря на её обнаружившуюся природу… А что это?

«Это» встало, повернулось в мою сторону и ладонями раздвинуло волосы перед лицом.

— Я — фамильяр! — гордо представилась девушка с перепачканными капустой щеками.

После чего сыто икнула.