Господин учитель I. Магический источник

Глава 3 Теория без дара и легенда о Светлане

Универ я закончил не так давно. Ещё не перестал нервно вздрагивать со второй половины августа. Рефлексы… Просыпаешься, бывало, среди ночи с мыслью, что утром на занятия, а у меня ещё конь не валялся. А потом вспоминаешь, что учёба-то — всё. И так на душе хорошо сразу, так благостно, что аж слёзы из глаз.

Ну и каково теперь снова засесть за учебники?

Тяжко…

Организм отторгал каждую прочитанную строчку.

Маразм ситуации заключался в том, что если бы в родном мире мне попалась такая старинная книга про введение в самую настоящую магию, я бы прочитал её с огромнейшим энтузиазмом. А тут — тут это был унылый учебник. Нет, мне нравилось смотреть, как Танька или Фёдор Игнатьевич делают всякие волшебные кундштюки. Не отказался бы и сам что-нибудь такое уметь. Но не через зубрёжку же к этому идти!

Читать я привык исключительно для расслабления. И когда во время чтения мысль улетала чёрт знает куда, я её не ловил — пускай себе развлекается. С учебной литературой такой подход не прокатывал. Поэтому я, одолев пару страниц введения, едва не уснул.

Есть захотелось. За окном гавкала бездомная собака. Я с интересом считал, сколько раз она гавкнет, прежде чем замолчит. Вышло сорок восемь. Впрочем, считать я начал не с начала, так что вряд ли эта величина имела научное значение.

Открыл страницу с оглавлением. Тут наконец проснулся вялый интерес, и я начал шелестеть страницами, забив на последовательное изучение и выхватывая самую суть.

Видов магии было довольно много. У каждого рода имелась генетическая (это уже я сам так обозвал) предрасположенность к одному виду, редко — к двум. Другие виды развивать было вроде как можно, но особого смысла в этом нет. Ну, как тяжелоатлету участвовать в соревнованиях по бодибилдингу. Бодибилдеров один пёс не победить, да ещё и силовые показатели упадут, что на основной специальности скажется не лучшим образом. Это, конечно, тоже моё сравнение.

И даже если у ребёнка существовала предрасположенность к двум видам магии, это давало ему, по сути дела, всего лишь возможность один-единственный раз сделать выбор. Магический дар просыпался ближе к совершеннолетию, тогда же его и начинали развивать. Развитие длилось семь академических лет. И те, кто добивался серьёзных успехов, особо не стремились слить на учёбу ещё семь лет жизни.

Впрочем, существовали фишечки, общие для всех. Вот, к примеру, зельеварение. Это — не вид магии, а именно что наука. На примитивном уровне может ей овладеть даже человек, вообще не имеющий магического дара. Но у любого мага тут прямо огромное преимущество. Потому что зелье, сваренное даже самым слабым магом, по определению в десять раз сильнее зелья, сваренного обычным человеком. Ну и плюс, конечно, бо́льшая часть зелий и эликсиров в принципе не работала без магического дара.

Также особняком стояли амулеты. Создание амулетов было чем-то средним между наукой, искусством и магией. Ментальный маг мог создавать только ментальные амулеты. Но зато использовать их мог вообще любой другой маг. Опять же, кое-что могли пользовать и простые люди, но эффективность… См. выше.

Тут я понял, что мне чего-то не хватает, и заорал:

— Дармидонт! Перо и бумагу!

И загнул интересное место, чтобы не потерять. Пока-то этот Дармидонт пришаркает… Можно бы и пожалеть старика, самому сходить. Но он меня, вообще-то, подушкой душил, так что я, пожалуй, угрызения совести засуну куда подальше.

Так-с, ну вот, виды магических даров.

Первое — ментальная магия. Позволяет воздействовать на сознание человека. Тут вам, пожалуйста, приворот и отворот, гипноз, стирание памяти и прописывание ложной. Перемена убеждений. Создание галлюцинаций. Чтение мыслей.

Второе — тонкий момент! — иллюзионная магия. Если ментальный маг может воздействовать на одного определённого человека и заставлять его видеть то, чего на самом деле нет, то маг-иллюзионист способен создать нечто вроде голограммы, которую будут видеть все. От силы и искусства мага зависит, насколько достоверным будет этот мираж, и насколько самостоятельным.

Поначалу этот дар показался мне довольно скучным, но потом я углубился в подробности, и у меня дыхание перехватило. Создавать проекции людей, посылать их куда угодно, заставлять говорить всё, что нужно… Да тут же можно раскрутиться! Ежели с умом… Бездна возможностей, в общем. Хотя, конечно, немного досадно, если в дополнение к такому таланту ты не можешь зарядить врагу в морду молнией.

А вот про молнии. Боевая энергетическая магия. Это как раз вот это вот всё, про красивые лучи добра, испепеляющие врагов. Очень интересное.

Стихийная магия — воздействие на стихии. На все. Ну, у кого-то лучше с огнём выходит, у кого-то — с водой. Но в целом, все могут всё. Тоже очень анимешная штуковина, полезно. Маг-стихийник обладает возможностью выбора жизненного пути, тогда как у «боевого энергетика» выбора нет, он поступает на воинскую службу, приносит присягу — все дела.

Тут пришаркал Дармидонт и еле слышно сказал:

— Прошу-с…

— Мерсибо, — кивнул я и немного переоформил рабочее пространство.

Книжку отодвинул подальше, перед собой положил лист бумаги, макнул перо в чернильницу и посадил кляксу.

Да уж, тоже искусство. Ну, всему надо учиться. Давай, Саня, тяжело в учении — легко в академии.

Обливаясь кровавым потом от усердия, я принялся составлять корявый конспект основных тезисов.

Получилось наконец-то увлечься. Мама дорогая, чего тут только нет! Маги-спиритуалисты одни чего стоят! Это — контакт с сущностями из тонкого мира. Призыв демонов, духов. Сфера применения — адски широкая.

Маги-анималисты. Две основные фишки: повелевание животными и превращение в тотемных животных.

Маги-метаморфы. Изменение собственного (и не только) тела до неузнаваемости. Жуткие парни, судя по всему. И тоже пометка об обязательной присяге и государственной службе.

Маги-некроманты. Ну, тут всё в целом ясно. Да-да, тоже присяга и служба.

Маги-психокинетики. Силой мысли двигают предметы и не только двигают. Могут рвать, резать, давить, гнуть то, что гнётся.

— А-а-а-а!

— Ты чего орёшь? — сунула нос в открытую дверь Татьяна. — Ты во что превратился⁈

Тут я не на шутку испугался, потому что после всего прочитанного мышление работало определённым образом. Но Танька имела в виду лишь то, что я весь уделался чернилами.

— Какой кошмар! Ты же грамотный! Неужели ты не умеешь писать⁈

Пришлось рассказать ей про авторучку. И припечатать в конце:

— Потому что надо не только магию качать, но и мозги! Жили бы сейчас как люди. С интернетом и окрошкой в холодильнике.

Танька насупилась. Интернет её бесил. Про него то и дело говорилось в книжках, которые она тырила из нашего мира, но даже с моими объяснениями она так и не сумела понять, что это такое. А чувствовать себя дурой Татьяна ой как не любила.

— Ну и иди в свой мир, если там так хорошо, — буркнула она.

— Ну и пойду. До порога проводишь?

— Дурак.

— Преступница.

— Фр!

Впрочем, она не рассердилась. Даже наоборот. Коснулась моей руки, что-то шепнула, и пятна с меня исчезли.

— Слу-у-ушай, — протянул я, потирая руки. — А ты какой маг? В смысле, вы — с Фёдором Игнатьевичем?

— Стихийники мы. — Она посмотрела на меня с недоумением, как будто я спросил, кто они по национальности. — Ты же видел, как мы огонь зажигаем.

— Ну, мало ли. Может, энергетики…

— Саша, ты совсем? — Танька покрутила пальцем у виска. — Маг-энергетик если чем шарахнет, так камин во все стороны разнесёт. Хотя… — Она призадумалась и нехотя признала: — Нет, ну они тоже могут нормально дрова зажечь. Но это немного не так выглядит. И… И вообще, они бы не стали так делать. Для света зажгли бы «светляка».

С интересом выслушав эти подробности, я спросил:

— А я?

— А что — ты? — посмотрела на меня Танька.

— Ну, а я-то — кто?

— Нахлебник, иждивенец, паразит…

— Да не льсти ты мне, краснею я легко. В смысле, какая у меня магия? Мне-то чего развивать в первую очередь? Как с этим определиться?

Тут Танюха засмущалась, взгляд отвела, покашляла. Я строго смотрел на неё. Под моим взглядом она попятилась к двери.

— Стоять, — скомандовал я. — Смирно. Руки по швам.

Танька подчинилась, потом сообразила, что это было не обязательно, и гневно фыркнула в мою сторону. После чего сказала:

— Какой у тебя может быть магический дар? Нет у тебя никакого магического дара!

— В… смысле⁈

— В самом, что ни на есть, прямом! В твоём мире магии ведь нет. Откуда она у тебя-то возьмётся?

— Но погоди… А как же я тогда преподавать буду? В магической академии — и без магии?

— А вот это как раз и неудивительно. По-твоему, в преподаватели кто идёт? В основном — слабейшие маги, которые к государевой службе другого рода не способны. Впрочем, это ещё не худший вариант! Хуже — это когда ни ума, ни связей. Тогда одна дорога — в распределитель. Брррр! Но в распределитель-то тебя точно не примут, раз дара нет. А в преподаватели — запросто. Главное теорию знать и вещать с умным видом. Скажем, что дар у тебя совсем крохотный. Собеседование-то кто проводит? Папа. Он напишет всё, как полагается.

— А если меня попросят сколдовать чего?

— Зачем? — удивилась Танька.

— Ну… Мало ли…

— Ну, попросят — скажешь, что не в настроении, или ещё куда пошлёшь.

Тут в нашу беседу вмешался Фёдор Игнатьевич, который, как выяснилось, давненько уже стоял в коридоре и с интересом прислушивался.

— Ты, Татьяна, не вполне права, — сказал он, и по блеску в его глазах я понял, что после моего ухода с графинчиком он расстался не сразу. — Мир Александра магией обделён, это всё верно. Но люди-то там живут такие же. А следовательно, у него вполне может быть предрасположенность к магии, которая может раскрыться здесь.

— Папа, ну вот зачем ты ему это сказал? — грустно спросила Танька.

Фёдор Игнатьевич и сам спохватился, увидев, как я встал и потёр руки.

— Ну, — весело воскликнул я, — приступим к испытаниям?

— Папа — болван, — шептала Танька, пробираясь со мной по задворкам. — А ты… Ты, Саша — прохиндей!

Вот ругаться они тут совершенно не умеют. Мне потребовалось время, чтобы сообразить, что иногда Танька, в её понимании, на меня ругается чуть ли не матом. Долго смеялся, когда понял… Но переучивать не стал. Пусть их. Должна же хоть где-то культура быть.

— Не, ну интересно устроились, — так же шёпотом ответил я. — Сами колдуют, а мне не дают. Я что — рыжий, что ли? Или, может быть, я, по-твоему, лысый?

Сказав это, я взъерошил себе волосы. Постричься бы… Однако к цирюльнику меня не пускали (меня пока вообще никуда не пускали), потому что сам я дорогу не найду, а если со мной отправится кто-нибудь, то обязательно напорется на знакомых, и меня надо будет как-то объяснить. Вот я и обрастал всё это время. Во имя конспирации. Благо хоть опасная бритва у Фёдора Игнатьевича сыскалась. Не сразу, но я с ней освоился. Отличная вещь на самом деле.

Танька вдруг замерла так резко, что я на неё едва не налетел.

— Ты чего это?

А она всхлипнула. И тихо так говорит:

— Прости меня, Саша… Я подумала вдруг, как это ужасно — быть тобой. Такой старый, с неосуществившимися мечтами… Ещё и магических способностей никаких нет.

— Да не так уж и плохо, — зевнул я. — В старости есть свои плюсы, знаешь ли. Гормоны не бушуют, тр… эм… размножаться постоянно не хочется — так, время от времени. Ведёшь себе созерцательный образ жизни… А с чего это ты взяла, что у меня мечты неосуществлённые?

— Да неужели человек, у которого все мечты сбылись, будет в столь преклонном возрасте читать глупые книжки про любовь⁈ — всплеснула Танька руками.

Я только глаза закатил.

Так-то Танюха — золотой человек, но есть у неё две крайности. Если она меня воспринимает как своего ровесника — мы с ней постоянно цапаемся, пусть и в шутку. А то вот находит на неё иногда такой стих: вспоминает, что мне двадцать семь, и начинает причитать, какой я старик, и как мне недолго осталось. Обниматься иногда лезет. Прям вот так, со слезами и соплями, даже неприятно. Приходится успокаивать, заверять, что ещё поскриплю немного.

А самому тоже не по себе становится. Курт Кобэйн на память лезет, другие всякие… Опасная эта цифра — двадцать семь. Скорей бы уж осень, там двадцать восемь стукнет — вздохну поспокойнее. Если доживу, конечно.

Тьфу! Блин, Танька!

— Так, мы идём или где? — повысил я голос.

Танька шмыгнула носом, достала из кармана платья платок и вытерла глаза.

— Идём, — сказала она. — Боже, до чего это всё грустно.

Мы пробирались к границе города какими-то бешеными задворками, о существовании которых девушке из приличной семьи вообще знать не полагается. Я даже город толком не посмотрел. Темно — как в колодце, редко где фонарь горит. И людей практически не видно. Одного только пьяного издалека увидели — с тем самым редким фонарём обнимался и песни пел.

А тут выбрались к освещённой дороге, но Танька вдруг вцепилась мне в рукав и зашипела:

— Тс-с-с!

Рукав был от пиджака Фёдора Игнатьевича. Одежда его висела на мне, как на вешалке (Игнатьич — мужик плотный), но в джинсах и майке с портретом Лавкрафта идти было совсем не вариант.

— Чего такое? — спросил я шёпотом.

— Городовой!

Я высунул голову из-за угла дома. Интересно стало, как это — городовой.

В свете фонаря увидел широкого дяденьку в фуражке, который, переваливаясь, удалялся от нас.

— Обождать надо, — пояснила Танька. — Ну его. Догнать не догонит, а шум поднимет. Ещё на обратном пути подкараулит.

Я молча кивнул. А Танька, подумав пару секунд, спросила:

— А гормоны — это кто такие?

— А?

— Ну, ты говоришь, гормоны не бушуют. Это звери такие ваши, местные?

— А! Нет, это ду́хи.

— Д-духи?

— Самые настоящие!

— Так у вас же магии нет!

— Магии — нет, духи — есть. Как налетят, как обуяют…

— И что?

— А смотря какой дух. Кто в драку кидается, кто плотским грехам предаваться. А у некоторых — прыщи растут. Вот такенные!

— Господи, какой кошмар! — пробормотала Танька. — И ни одного спиритуалиста, чтобы их обуздать!

— Не говори. Живём и мучаемся. Но это только у молодых, вроде тебя. Нам, старикам, уже не страшно. У нас иммунитет.

— А это кто такой⁈

— О, это — как фамильяр. Зверь-хранитель такой. Он этих духов на десять шагов не подпускает. В клочья рвёт. Монстр!

Танька долго задумчиво на меня смотрела, потом замахнулась.

— Вот так бы и врезала тебе! Врёшь всегда. А я воображаю всякое странное и потом чушь снится.

— А что снится? Крейсер «Аврора»? Правильно снится, бойтесь пролетарского гнева! Буржуи.

Танька отчего-то засмущалась, выглянула из-за домика и буркнула:

— Идём!

Мы перебежали дорогу, как злоумышленники, скользнули между домов, и тут город внезапно закончился, а начался лес.

— Ф-фух! — выдохнула Танька. — Ну, теперь можно спокойно идти!

Я так не думал. С моей точки зрения, сейчас начиналось самое беспокойство. Потому что в лесу было гораздо темнее, чем в городе. Тут можно было спокойно выколоть себе оба глаза, и ничего бы не изменилось.

Но Танька вытянула руку, и на ладони у неё загорелся огонь. Стало веселее.

— Наконец-то, — проворчал я. — Хоть какая-то польза от этой вашей так называемой магии.

— У тебя и такой нет, — огрызнулась Танюха. — Вообще не понимаю, чего ради я тут трачу время, когда уже давно могла бы спать. Недостаток сна старит кожу, между прочим.

Тут уместно и вправду задаться вопросом: а куда это мы среди ночи попёрлись и, главное, в чём тут остроумие?

А я отвечу. Мы шли к тайному озеру, где, как я понял, надо будет провести какой-то ритуал, который и выявит во мне магический дар. Если он имеется, конечно.

Танька относилась к затее скептически. Фёдор Игнатьевич — с каким-то нездоровым энтузиазмом, аж руки потирал.

Зреет вопрос: а почему со мной пошла одна Танька? А вот и ответ: отыскать тайное озеро может только женщина из магического рода. Она должна принести к озеру младенца, которому нужно открыть дар. В данном случае младенец — это я.

— А если вдруг такая ситуация, что мать проявила политическую недальновидность и умерла? — спросил я, продираясь сквозь заросли.

Танька как-то легко скользила, будто призрак, а я уже всё проклял. Каждая ветка норовила по лицу хлестнуть.

— Значит, другая женщина понесёт, — сказала Танька, не оборачиваясь. — Или девочка. Старушка тоже сгодится.

— А если вдруг совсем все женщины умерли в роду?

— Кгхм! — Тут она таки оглянулась на меня, да этак выразительно. Мол, что за ерунду городишь. — В настолько маловероятной ситуации ребёнка отнесёт к озеру женщина из любого другого рода. В крайнем случае — простолюдинка. В совсем уже крайнем случае — можно поехать в другой город, где другой хранитель и другие условия.

— А с чего такое особое отношение к женщинам?

— Хранительница озера у нас — женщина. Согласно легенде, её муж обманул.

— Измена?

— Сам ты — измена! Тогда война шла, несколько столетий подряд. И она просила мужа, чтобы тот не отправлял на войну новорожденного сына. Муж пообещал. Она родила ему сына, а когда тот подрос — отец всё-таки отправил его на войну. И он там погиб. А Светлана — это мать так звали — от тоски скончалась и стала хранительницей озера. К мужчинам у неё доверия нет. Если женщина дитя принесёт — она ей верит, услугу оказывает. А мужчину даже близко не подпустит. Такая вот.

— Это хорошо.

— Что ж хорошего?

— Что война та закончилась. Неохота, понимаешь, воевать. Суетное занятие, утомительное. Опять же, помереть можно…

Тут впереди что-то мелькнуло эдакое, и я замолчал. А Танька погасила огонёк и с благоговением произнесла:

— Пришли…