Господин учитель I. Магический источник

Глава 17 Первым делом — самолеты

В город мы возвращались, будучи озадаченными сверх всякой меры. Фамильярка — так я её мысленно называл самым фамильярным образом — шагала, замотавшись в собственные волосы вместо одежды. Если бы захотела, их бы и на ноги хватило, но она предпочитала шагать босиком. Я на это дело косился, но решил пока повременить с наведением жёстких порядков. Разобраться бы ещё сперва, что это такое за фамильяр, почему девушка, какие имеет политические взгляды. Прежде чем раскрывать ей информацию о своих слабых и сильных местах.

— Степан Кириллович, вы сейчас куда намереваетесь? — спросила Анна Савельевна.

— В общежитие, разумеется.

— Я ни на чём не настаиваю, но, быть может, вам уместнее было бы заглянуть к вашей матушке? Она пребывает в большой панике. По её инициативе уже всю академию допросила полиция.

— Господи…

— Она о вас сильно беспокоится.

— Ничего, я полагаю, матушка переживёт.

— Пережить-то переживёт, — влезла Танька. — Да только завтра она узнает, что ты нашёлся.

— И что же из этого?

— Наверняка ей захочется тебя повидать как можно скорее. Примчится прямо на занятия.

Стёпа беззвучно выругался, но правота Татьяны была несомненна.

— Действительно, пойду лучше домой, — решил он.

— А что вы скажете, как объясните своё отсутствие? — спросила Анна Савельевна.

— Да соврёт что-нибудь, — отмахнулась Танька.

— Что ты такое говоришь! — взъерепенился Стёпа. — Аляльевы и ложь никогда не идут одним путём. Я скажу правду. Что провёл это время с женщиной.

— А не спросят, с какой? — поинтересовался я.

— Даже если такой вопрос и возникнет, человек чести никогда не позволит себе замарать репутацию дамы неосторожным словом.

— Складно звучит, — признал я. — Ну, бывайте, господин Аляльев. До встречи в академии.

— И вам доброй ночи. Я всем вам благодарен за помощь. И все вы можете считать меня своим должником.

— Даже я? — подала вкрадчивый голос фамильярка.

— Я говорил с людьми! — Аляльев гордо вздёрнул нос и удалился.

А мы пошли провожать Анну Савельевну. Танька понимающим образом поотстала, позволив мне дойти с Кунгурцевой до крылечка. Там, уже вытащив ключ, Анна Савельевна негромко произнесла:

— Александр Николаевич… Саша. Пережитые этой ночью приключения, как мне кажется, некоторым образом сблизили нас, чему я чрезвычайно рада.

— И эта радость полностью взаимна. Уместно ли будет пригласить вас как-нибудь прогуляться ночью по лесу, но уже без приключений?

— Ах, что за чушь! Разумеется, нет, Александр Николаевич.

— Вот оно как…

— Сегодняшняя ночь — это ошибка, исключение из правил.

— Ну что вы такое говорите…

— Разве вы позабыли о том, какова погода у нас, в Белодолске? Уверяю, уже завтра начнётся дождь, сопровождаемый пронизывающим ветром, и сие непотребство будет терзать город до самой зимы. Какие уж тут прогулки. Как говорится в народе, в такую погоду хороший хозяин собаку из дома не выпустит.

— Ваша правда…

— Заходите лучше ко мне в гости, если вам так уж не спится по ночам. Я готова составить компанию, лишь бы вы не подвергали свою жизнь опасности в лесу.

— Сколь вы благородны, Анна Савельевна!

— Ах, что за чушь… Любая на моём месте поступила бы так.

— Но не любой я ответил бы, что приду с удовольствием.

— Вы вгоняете меня в краску, Саша…

— Дозвольте пожать вам на прощание руку?

— Пожимайте, что уж теперь… А давайте обнимемся.

— На нас смотрит ученица.

— Ох, какая незадача. Но я думаю, что после того, что она увидела в исполнении фавна, невинное объятие не должно её шокировать.

— И снова вы правы, Анна Савельевна. Обнимаю!

— Отвечаю на ваше объятие всей душой! Вы чувствуете, как обнимает вас моя душа?

— Чувствую. И душу, и тело. Их совокупное движение наполняют меня ощущением невероятного тепла.

— Один добрый совет на прощание, Саша.

— Внимательно слушаю вас, Анна Савельевна.

— Если вдруг кто-то из ваших хороших знакомых призовёт фамильяра, внешне схожего с прекрасной юной девой, скажите ему, что нет участи страшнее, чем те страшные кары, что выпадают на долю человека, возлёгшего с фамильяром…

— Ой, да не больно-то и хотелось! — раздалось у меня над ухом.

Фамильярка, в отличие от Таньки, чувством такта не обладала и не отходила от меня ни на шаг.

Я поблагодарил Анну Савельевну за такую трогательную заботу о моих знакомых, которых у меня пока и вовсе нет, но могут когда-ниибудь появиться. Дождавшись, когда она скроется за дверью, вернулся к Таньке. Мы пошли домой.

— Саша, это ужасно, она старая, как мир! — сказала Татьяна. — Кроме того, за ней нет никакого приданного! Она скончается через пару лет, и ты останешься ни с чем! У тебя не будет уже даже тех жалких крох молодости, которые есть сейчас.

— О, так у меня появились крохи молодости?

— Жалкие!

— И то хлеб, знаешь ли. Прям чувствую, как плечи расправляются, как разгибается поясница и удаль, молодецкая удаль разливается по членам моим…

— Будешь хозяина оскорблять — я тебя убью, — сказал фамильярка.

— Что-о-о⁈ Да как ты смеешь!

— А ты проверь, смею или не смею.

— Да ты… Да я…

— Девочки, тише, — сказал я. — Вы разве не чувствуете? Ночь. Тишина. Все люди спят, отдыхают, набираются сил. Давайте и мы займёмся чем-то подобным. Завтра, в конце концов, рабочий день… Впрочем, уже сегодня.

Разбудил меня даже не будильник — нет, будильник меня бы не разбудил. Он уже несколько раз пытался в этом учебном году, но вновь и вновь терпел фиаско. Я выключал его, не приходя в сознание, и продолжал сладко спать до тех пор, пока Танька не забарабанит в дверь.

Но сегодня всё было иначе. Будильник начал звенеть, я выпростал из-под одеяла руку, чтобы натренированным жестом приглушить истошно дребезжащую гадину, как вдруг будильник заткнулся сам. Потом послышался «хрясь», и жалобное дзынь-дзынь-шмяк.

Тут уж грешно было бы не проснуться. Я открыл оба глаза, сел на постели и посмотрел на останки будильника на полу. Над ними с видом победительницы батлерианского джихада стояла фиолетововолосая фамильярка.

— Спасибо, — сказал я.

— Это было легко! — зарделась фамильярка.

— Теперь каждое утро будешь сама в шесть утра звенеть.

— Что делать? Звенеть? Как это?

— Как хочешь. А я буду тебя по голове бить, чтоб заткнулась.

Растерянно, изумлённо хлопали глаза фамильярки.

— Но я ведь могу просто не звенеть…

— Можешь. Тогда чини будильник.

— Вот это? — Фамильярка тронула осколки краешком тапка.

— Это, это… Вообще, знаешь, по первому впечатлению — ты мне не очень нравишься. Выспаться не дала, ценную вещь сломала. Пользы от тебя пока не видел. Начинаю жалеть о проведённом ритуале.

Губы задрожали, в глазах появились слёзы.

— Ладно, не реви. Всё равно я не знаю, как тебя обратно сдать… Будем продолжать знакомство. Там, глядишь, чего и натанцуется, слово за слово. Не зря же вас все постоянно так усиленно хотят, даже не смотря на то, что не могут.

Ночью я изучением фамильярки заниматься не стал. Утомился от трудов праведных. Выбил у Танюхи какой-никакой шмот. Та долго прибеднялась, что, мол, и так ходит голая, надеть нечего. Но в итоге разорилась — отдала какой-то застиранный жёлтый сарафан, в котором только дома ходить, и тапки. Это сама сообразила, я ничего не говорил.

Волосы у фамильярки укоротились. Самого процесса я не видел, но результат отметил. Теперь волосы заканчивались на уровне лопаток и функцию одежды не выполняли.

После одевания возник вопрос с ночлегом. Тут фамильярка меня порадовала, сказав, что спать ей вовсе не обязательно, и она спокойно перекантуется на стульчике.

Поскольку обретённая мною барышня никак не производила впечатления застенчивой бедолажки, которая не знает, в какой угол забиться, чтобы никому не помешать, я счёл этот вариант приемлемым и повалился спать. А через каких-то жалких пять часов меня разбудило вот это вот всё.

— Садись, — сказал я. Фамильярка послушно опустила пятую точку в кресло. Уставилась на меня. Глаза чернющие до неестественности. Визуально — как будто радужек совсем нет, одни зрачки. Кожа гладкая, кажется, даже пор нет, будто пластиковая. — Итак, давай разбираться. Ты — фамильяр?

— Теперь — да, — кивнула фамильярка.

— А раньше — не?

— Не… Фамильяром становится дух, который поступает в услужение магу.

— Ну да, ясно. В первый раз, значит?

— К… конечно! — Фамильярка сделала изумлённое лицо. — Только первый раз и бывает ведь. А потом фамильяр сопровождает мага в его загробном путешествии.

Хм. Досюда я, выходит, не дочитал.

— И зачем вам эта сомнительная должность? Чем привлекла вас работа в нашей компании? Кем вы видите себя через пять лет?

— Я не знаю, чем ваша компания меня привлекла. Воплотившись в мире людей, фамильяр теряет память о мире духов почти полностью. Через пять лет я вижу себя вашим фамильяром.

— Исчерпывающе… Имя у тебя есть?

— Нет. Вы можете дать мне имя самостоятельно.

— Обмозгуем. Ранг у тебя какой?

— Четвёртый.

— Какой⁈ — вытаращил я глаза.

Фамильярка повторила.

Я почесал макушку. Надо бы, конечно, переотобрать книжку у Таньки и уточнить… Но, если маразм мне не изменяет, то изучены и описаны только три ранга фамильяров. И то третий — большая редкость среди редкостей.

— А вы разве не знаете? — встречно удивилась фамильярка.

— Чего?

— Человеческий облик могут принимать только фамильяры четвёртого ранга.

— Значит, тебе доступны ещё три облика, я правильно понимаю?

Вместо того, чтобы отвечать словами через рот фамильярка перекинулась сначала в фиолетовую кошку, затем в фиолетовую экзотическую птицу и, наконец, в фиолетовую мышь. После чего вновь стала «человеком».

— Долбануться, — прокомментировал я.

— Обо что прикажете?

— Отставить. А платье что — вместе с тобой превращается? Как это вообще происходит?

— Не знаю, хозяин. Магия какая-то.

Я улыбнулся. Ну вот, наконец-то что-то близкое по-человечески ощутил в этом существе. Люблю, когда магия объясняет всякую такую фигню. Всё же магия должна нести в себе нечто непостижимое. Иначе это уже не магия, а так… прикладная физика.

— Ладно, — решил я. — Работает — не лезь, принцип ясен. К насущным вопросам. Кормить тебя как?

— Я могу есть из ваших рук всё, что угодно.

— Давай на ты.

— Из твоих рук.

— Это ты молодец. А смысл есть из моих рук? Я в книжке читал, что фамильярам нужна энергия хозяина.

— Да, нужна. Давая фамильяру еду, ты отдаёшь и энергию.

Я вспомнил, с каким аппетитом фамильярка слопала принесённые на полянку ништяки и кивнул. Ещё один кубик встал на правильное место, складывалась картинка-то.

— А если кто другой покормит?

— Не возьму!

— Принципиально или ограничитель стоит?

— Органи… Да. Нельзя мне. Только если хозяин прикажет.

— Ясно. А если вдруг не будет еды?

— Я могу энергию и по-другому взять.

— Как именно?

— Ну, там… — Фамильярка засмущалась, отвернулась. — Разное…

— Кровь? Или другие какие интересные жидкости?

— Кровь тоже, — вновь выкрутилась девчонка.

— Ладно, это тоже усвоили. А что умеешь? Можешь написать продающий пост под заданные ключевики для социальной сети по схеме AIDA, ориентированный на небогатых домохозяек, с призывом приобрести сваебойную машину?

— Легко. Если объясните, что такое «пост», «социальная сеть», «Аида», «сваебойная машина» и «ключевики».

Нейронка, по ходу пьесы, талантливая, но требующая обучения. Окей, разберёмся. Но сначала нужно…

— Сашка! — В дверь забарабанили. — Вставай! На занятия пора!

— И ничего не пора, — буркнул я. — У меня второе и последнее занятие на неделе вчера закончилось.

— Всё равно вставай, не позволю себе страдать одной!

И то правда. Чтоб зарплату получить, надо на рабочем месте сидеть. За меня ведь никто не посидит…

Во время завтрака Фёдор Игнатьевич выглядел испуганным, а Танька злилась. Поначалу я списал это на магнитные бури, но потом у меня появилось подозрение, что к настроению дорогих мне людей имею некое отношение и я сам.

— Скажи: «А-а-а-а!»

— А-а-а-а! — послушно говорила фамильярка, пока я, издавая жужжание самолёта, экспортировал ей в рот ложечку каши.

Было нелегко. Самому тоже приходилось как-то успевать насыщаться. Ведь нельзя же бездельничать целый день на голодный желудок. Это очень вредно. Голод — абсолютно непродуктивное состояние. От голода постоянно хочется что-то делать, чтобы стать сытым, а я такого не люблю. Я, как возлюбленная моя Анна Савельевна Кунгурцева, люблю действовать только для удовлетворения тараканов в голове, но уж никак не ради базовых потребностей. Базовые потребности — фр! — как сказала бы Танька.

— Господи Боже мой, это невыносимо! — сказала тем временем реальная, не воображаемая Танька. — Я даже не могу открыто выразить неудовольствие, поскольку буду немедленно обвинена в ревности, коей нет и в помине!

— Ложку за хозяина, — продолжал я операции с кашей. — Ложку за Фёдора Игнатьевича. Ложку за Татьяну Фёдоровну.

— За меня не надо!

— Ладно, этот самолётик пошёл на дополнительный круг, так как посадка запрещена из-за угрозы атаки БПЛА…

— Александр Николаевич, — вмешался Фёдор Игнатьевич, — я многое хочу сказать и о многом спросить, но первоочередной вопрос, который, возможно, покажется вам сущей мелочью, будет таким: что вы понимаете под словом «самолётик»?

Я осекся, задумался. Потом с улыбкой погрозил Фёдору Игнатьевичу ложкой.

— А-а-а, старый плут. Поймали-таки меня. Ладно, каюсь, промашечка вышла. Итак, меняем терминологию в корне. Ковёр-самолёт, управляемый Аладдином требует посадки в Багдаде, срочно разрешите посадку.

— А-а-а-а! — отозвалась фамильярка.

Ковёр-самолёт успешно сел.

Фамильярка с каждой ложкой буквально расцветала. Если утром её лицо было ещё весьма условно человеческим, больше кукольным, то теперь вопросы снимались. Рядом со мной сидела визуально самая настоящая девушка, при том — редкостной красоты. Даже зрачок, кажется, не так сливался с радужкой. Радужка выглядела не чёрной, а тёмно-коричневой.

— Что ещё вас интересует? — спросил я, закинув ложку каши и в свой личный ангар.

— О, всё! Видите ли, когда вы ночью изволили вернуться, я уже спал. Совершенно спокойно, положившись на вашу взрослость и разумность.

— Ой, ну, вы, конечно, нашли, на что полагаться. Скажи, Танюха?

— Нет слов, — отозвалась Танюха.

— Так вот, — продолжал Фёдор Игнатьевич. — Я не мог не заметить, что с нами за столом присутствует дама, которая мне не представлена.

— У неё пока нет имени, я не придумал. Придумаю — представлю.

— Хорошо, это… необычно, однако понятно в рамках традиционной логики. Однако вот в чём состоит нюанс, если позволите так выразиться. Я наивно полагал, что вы за прошедшее время, учитывая прочитанные вами труды по этикету и многочисленные беседы со мною лично и с Татьяной, составили себе впечатление о допустимых и недопустимых действиях. Вижу, что это не так. И вынужден сказать, что привести в дом среди ночи некую девушку, не обладающую не то что подобающей фамилией, но даже каким-либо именем…

— А ты что, ему не объяснила? — посмотрел я на Таньку.

Та хлопнула себя по лбу.

— Объяснила что? — нахмурился Фёдор Игнатьевич. — Всё, что услышал от Татьяны, это «Сейчас Сашка спустится со своей тряпкой фиолетовой». И тут вы изволили явиться.

— Я не тряпка!

— Не тряпка, не тряпка, всё хорошо, тётя Таня шутит. Она вообще добрая и обязательно тебя полюбит, но не сегодня. Фёдор Игнатьевич, вы введены в заблуждение, каюсь, есть тут и крупица моей вины. Это не вполне себе девушка. Это фамильяр.

— Да, — буркнула Танька. — Мы ночью ходили призывать фамильяров. Так вот, Сашка сразу призвал, а у меня не получилось. Ну и где справедливость?

— Справедливость как раз есть! Ты тут всю жизнь, как у Христа за пазухой, на всём готовом, при Дармидонте, который по щелчку пальцев исполнит любую твою прихоть со скоростью контуженной молнии. А я? На что я потратил свою жизнь? Жизнь моя тонким слоем размазалась по бездушному асфальту большого города в погоне за презренным металлом, который и металлом-то назвать язык не поворачивается! За презренными цифрами, существующими в некоем условном эфемерном пространстве, и которые, несмотря на это всё, никак не заберёшь с собой на тот свет, а даже если бы и была такая возможность, что толку? Их, цифр этих, до конца месяца-то с трудом хватает. Что? Скажете, я не заслужил фамильяра⁈ Разве я не заслужил немножечко волшебства в своей беспросветной жизни⁈

Танька выронила ложку в тарелку, закрыла лицо руками и, рыдая, выбежала из-за стола. Мы проводили её взглядами. Мой взгляд был виноватым. Перегнул чутка. Всё время забываю, какая она чувствительная и как меня жалеет.