Господин учитель I. Магический источник

Глава 23 Фамильярный переполох

— Нет, эта затея просто безумная! О чём он вообще думал, предлагая тебе такое? Ты же не полицейский агент, не боевой маг! А ты, Саша, тоже хорош, о чём тут вообще рассуждать, Господи, пряники-то какие вкусные на самом деле, и зачем я их на ночь ем, надо было утра подождать!

Мы сидели в столовой на срочном внеочередном совещании. Мы — это глава дома сего Фёдор Игнатьевич, проигрывающая неравную битву с пряниками Татьяна Фёдоровна, дочь его, фамильярка Диль и моя скромная персона. Диль смотрела на пряники, что называется, масляными глазами. Я взял один и, отломив кусочек, протянул Диль. Та схватила кусочек губами, и у Таньки моментально испортился аппетит. Она положила надкушенный пряник на салфетку и мрачно посмотрела на меня.

— Какой кошмар, всё рухнет, — бормотал Фёдор Игнатьевич. — Вы приедете туда, и что вы там увидите…

— А что мы там увидим? — спросил я.

— Не знаю! — Фёдор Игнатьевич стукнул по столу, его чашка подпрыгнула и расплескала чай на блюдце. — Деревня совершенно глухая, в полнейшем упадке — вот всё, что мне известно. Родственников там у вас нет живых. Крестьяне перепились, дом, кажется, сгорел… Держаться абсолютно не за что.

— Тогда у меня серия вопросов, если не возражаете. Первый в серии: если всё так, как вы говорите, то чего вы тогда боитесь? Ну, приедем мы туда с Серебряковым, посмотрим, как народ пьёт непотребные напитки. Развернёмся и уедем.

— Серебряков въедливый. Будет докапываться до истины. Людей расспрашивать…

— Ну, во-первых, он сейчас по другому интересу ехать собирается. А во-вторых — что с тех людей? Они же подкуплены, насколько я понял.

— Пьяных — что подкупать⁈ Он назавтра уже и не вспомнит, кто ему платил и за что! Скажут, что не помнят вас совершенно!

— Ну, и? Безграмотный крестьянин в состоянии, близком к нестоянию, уверяет, что не помнит никакого Соровского — каким боком мне это навредит?

— Косвенным! Серебряков утвердится в подозрениях.

— Ах ты ж, Боже мой… — вздохнул я и дал фамильярке ещё один кусочек. — Ладно, второй вопрос. Что такого могло там произойти с Серебряковым? Почему он пропал на три недели и не помнит об этих неделях ничего?

— Ну чего, чего вы от меня хотите, Александр Николаевич? Я старый больной человек, я ничего ровным счётом не знаю! И я опять не усну этой ночью, а завтра отправлюсь совершенно разбитым на службу…

— Это потому что вы на ночь глядя чаю чёрного надулись, вот вас и таращит.

— Прошу прощения?..

— Вы меня послушайте, я ведь тоже уже не молод. Прошли те времена, когда я выпивал чашку кофе перед сном и спал, как младенец, а с утра выпивал бутылку пива и шёл на учёбу… — Тут я непроизвольно взял паузу, и мы с Фёдором Игнатьевичем погрустили о прошедших весёлых временах. — А теперь надо очень хорошо думать, что и когда вводим в организм. Чёрный чай перед сном — ни-ни. Возьмите лучше зелёного. Его если не передержать, а заварить грамотно, так он ещё и поспособствует, срубит так, что пушками не поднимешь.

— Зелёного? Помилосердствуйте, это какого же такого — зелёного?

— Какой кошмар, он даже не слышал о зелёном чае…

— Это потому, папа, что наша кухарка закупается в индийской лавке, а надо ходить к китайцу.

— Это на соседней улице, — подсказал я.

— У него этих зелёных чаёв — полки ломятся. Натали уверяет, что они экзотичны и полезны.

— Мир так быстро меняется, постоянно что-то новое…

— Я вас умоляю, зелёный чай постарше вас будет.

— Но вы-то, Александр Николаевич, откуда ту лавку знаете?

Я только фыркнул, будто подражая Таньке. Ещё бы мне чего-то не знать на районе! С тех пор, как Фёдор Игнатьевич впервые вывел меня в парикмахерскую, я не только над книгами корпел, но и активно постигал окружающее пространство. Знал, где найти кожевенную мастерскую (кстати, не забыть с получки деньги за пёрышко занести!), лавку старьёвщика, бакалейную лавку, да дофига чего. Жили-то мы в весьма кучерявом, бодром и живом районе. Два шага от дома — и вуаля, жизнь.

Однако Фёдор Игнатьевич, пусть на словах и мечтал от меня поскорее избавиться, на деле же относился ровно тем же собственническим манером, как Татьяна. Ему было страшно, что я сам по себе куда-то там пошёл, что-то разведал и вообще подверг себя ужасной опасности.

— Когда у меня уже зарплата, Фёдор Игнатьевич? — загрустил я. — Это ж мочи никакой нет…

— Завтра аванс.

— Ого! Это я удачно спросил. А жизнь-то налаживается! С авансом-то, глядишь, и разгуляемся, да, Диль?

— Да, хозяин.

Покончив с чаем, мы решили на ночь глядя не пороть горячку, а лечь спать. Утро, мол, вечера мудренее, как говорил Джейсон Стетхем. Но перед сном все вместе зашли в комнату Таньки. Зажгли светильник, осмотрели — ничего дурного не нашли. Диль на всякий случай обнюхала постель. Постель после утреннего происшествия, разумеется, сменили. Наволочка была новой, и даже осквернённую подушку выкинули.

— Чисто, — сказала Диль. И предложила: — Я могу тут остаться.

— Чего? — насупилась Танька.

— Мне места не нужно, я и стоя могу. И сон вовсе не требуется. А если дух вернётся — я с ним разберусь.

— Уверена, что разберёшься? — уточнил я. — Ты говорила, сильный дух.

— Сильнее слабых. Но не такой же, как я! Я гораздо сильнее.

Насколько я успел изучить Диль, она не хвасталась и не лгала. Если что-то утверждала, так значит, как минимум, сама была в том уверена.

— Ну, оставайся.

— А меня никто спросить не хочет⁈ — возмутилась Танька.

Но никто не захотел спросить её. Да она и сама не слишком-то интересовалась собственным мнением по этому поводу. Прекрасно понимала, что страх перед неведомым духом гораздо сильнее совершенно нерациональной девчачьей неприязни к сопернице в соревновании, в котором ни та, ни другая, к слову сказать, не участвуют.

На том порешили и разошлись спать. А поскольку со мной лично ничего особо интересного до поры не происходило, я временно позабуду о себе любимом и поведаю о том, что произошло с Таней и Диль ночью в тёмной комнате. Это событие мало повлияло на Диль — она эмоционально вообще была слабо развита, а уж в эмпатии её и вовсе было трудно обвинить — но зато серьёзнейшим образом воздействовало на Татьяну. У неё в глазах появился совершенно новый блеск, она стала более уверенной в себе и вообще, прямо скажем, расцвела. Но обо всём по порядку.

Танюша с детства была индивидуалисткой. Она понимала краешком сознания, что где-то есть другие люди, что она — не пуп земли и всё такое, но в глубину души эти факты проникали неохотно, оставались только словами. Скучными и бесполезными. Будучи ребёнком, она по поводу и без поднимала крик, и мама бежала её успокаивать посреди ночи. Потом Таня повзрослела и перестала так себя вести, ведь у неё появилось интересное хобби — чтение. Потом не стало мамы, и книги заменили ей вообще всё. Как обмолвился отец, у неё только на первом курсе академии появились подруги. Я так понял, этот период как раз совпал с начало танюхиных пиратских эскапад. Прочитав пару-тройку наших книжек, она обалдела от обилия женских ролевых моделей, которые от неё как будто бы скрывали, наколдовала себе шикарную причёску и начала по крупицам создавать тот самый образ, который я уже и застал. Превратилась из балованной стесняшки в этакую Йоко Оно на минималках и с поправкой на сеттинг.

Однако ночью образ отступал, и выступала настоящая Таня, которой было тоскливо и жутко видеть во тьме неподвижный силуэт Диль. То ей мерещилось в полусне, что она вновь ребёнок, и над ней нависает тень мамы, то вовсе снились какие-то кошмары. В общем, Диль её сильно напрягала, и к середине ночи Таня решилась на диалог.

— Можешь в том углу встать?

— Вон в том? Могу.

— Хорошо. Он тёмный, там я тебя вовсе видеть не буду, да и головой туда крутить неудобно.

Диль встала в тёмный угол и замерла. За окном ухнула сова. Танька вздрогнула и неудобно выкрутила голову, чтобы посмотреть в тёмный угол. Оттуда на неё повеяло угрозой. Танька решила, что хочет пить и от жажды уж точно никак не уснёт.

— Принеси воды!

— …

— Что молчишь?

— Я не должна выполнять твоих приказов.

— Фр! Саша бы хотел, чтобы ты принесла мне воды.

— Саша бы хотел, чтобы ты сама принесла себе воды и не заставляла других потакать твоим капризам.

— Дура ты, Диль! Это не капризы. Я боюсь.

— Хочешь, я с тобой пойду?

— То есть, со мной ты пойдёшь? А тебе как больше нравится — со мной или без меня?

— Без тебя, конечно.

— Ну так принеси воды!

Помолчав, Диль сказала:

— Хорошо. — И вышла из комнаты.

Поймав тот краткий миг между «Диль меня охраняет, но я её боюсь» и «я боюсь, что Диль меня не охраняет», Танька, не долго думая, уснула. Это она, к слову сказать, делать умела. В отличие от возрастного Фёдора Игнатьевича, обычно вырубалась моментально и дрыхла до утра так, что даже пинать бесполезно.

Ей казалось, что проспала она уже довольно долго, когда сон её почему-то нарушился. Она ощутила давление на груди, как будто кошка забралась.

— Брысь, — пробормотала Танька.

Но в ответ её лизнули в нос.

— Фу, Диль, ну что за глупости! — поморщилась Таня, потихоньку просыпаясь.

Выбора у неё большого не было. Лизали уже не только нос, но и губы, и щёки, плюс к этому — противно щекотались усы.

Татяна открыла глаза и рот. Последний — чтобы от души прикрикнуть на распоясавшуюся Диль. Но вместо грозного окрика вырвался истошный визг. Морда, которая в слабом свете уличного фонаря таращилась на неё, кошачью напоминала лишь отчасти.

И тут в своей комнате я размежил очи, вскочил и, на ходу заворачиваясь в халат, понёсся спасать Таньку. В коридоре столкнулся плечом с несущейся туда же Диль. В руке фамильярка держала стакан, наполненный до краёв водой, но ни во время бега, ни от столкновения умудрилась не пролить ни капли.

Ворвавшись в целевую комнату, мы замерли, воздавая молчаливое должное нарисовавшейся сцене.

Под потолком, поджав босые ноги висела растрёпанная Таня в ночной рубашке. Вокруг неё парил десяток автономно горящих огненных шариков, которые и заполняли комнату мистическим первобытным светом живого огня.

— Вон оно! Вон! — завопила Танька, указывая в угол, куда незадолго до этого заставила переместиться Диль.

Теперь этот угол был не таким тёмным. Огни давали достаточно света, чтобы мы увидели ночного визитёра.

— По этому поводу, — сказал я, — мне хотелось бы прочитать известное стихотворение, немного его перефразировав, если уважаемая публика не возражает.

Уважаемая публика не нашлась с возражениями сразу, чем я и воспользовался, продекламировав:

— Татьяна очень удивилась,

Когда к ней заглянул енот.

Енот был удивлён не меньше:

Татьяна в воздухе висит.

Может быть, в этом стихотворении не было рифмы. Может быть, не было глубокого смысла. Может, и вовсе не стоило называть эти причудливые строки стихотворением. Но они охарактеризовали ситуацию наилучшим образом.

В углу комнаты действительно сидел тощий енот и о чём-то по-енотьи трещал, потирая передние лапы.

— Это же фамильяр, — спокойно сказала Диль и перевела взгляд с енота на Татьяну. — Твой?

— А? — совершенно растерялась Танька.

— Хозяин, я полетаю?

— Лети…

Диль сунула Таньке стакан с водой (который та машинально приняла, наклонившись) и демонстративно вышла. А вместо неё в комнату влетел запыхавшийся Фёдор Игнатьевич. Который тут же добавил ситуации красок.

— Танюша, ты летаешь⁈ — ахнул он.

— Я испугалась!

— Это же магистерский уровень владения магией воздуха! И огни зажгла отдельно. И много…

Судя по интонациям, то, что исполнила в панике Танька, изобличало в ней как минимум виртуоза стихийной магии. Поэтому она, проявив скромность, вдруг с визгом шлёпнулась в постель. А из коридора раздался голос вредной Диль:

— Ей фамильяр магические способности усилил, мы ведь для этого и нужны!

— Мой… фамильяр? — пролепетала Таня.

Енот в ответ что-то пиликнул. Таня протянула руки, и зверушка нерешительно двинулась к ней. Запрыгнула на колени. Танька погладила енота. Енот свернулся калачиком.

— Папа! Саша! — Танька подняла сияющие от незамутнённого детского счастья глаза. — Это фамильяр! Мой!

Мы излучили столько радости, сколько могли.

Итак, да, у Татьяны Соровской нарисовался фамильяр.

В самом его появлении не было ничего мистического или загадочного, напротив, всё было рационально до ужаса. Той ночью, когда я спасал Аляльева от развратного дерева, Танька первой провела ритуал призыва и, по её же собственным словам, к ней пришёл енот.

Наверное, Танька ждала как минимум единорога, потому что ей и в голову не стукнуло, что енот и есть искомое создание — больно уж невзрачен был. Она его прогнала. Енот не осмелился ослушаться, однако остался в недоумении.

Он, вероятно, засел в кустах и наблюдал, как появился я, как призвал Диль, и как Диль слопала всю еду, лежащую на земле, включая и предназначенную ему.

Потом мы ушли. И енот вернулся на полянку. Обнаружил там какие-то крошки, несущие немножко энергии Татьяны, слизнул их и таким образом худо-бедно запечатление состоялось.

Енот проанализировал ситуацию в меру своего енотьего разумения. Он пришёл — раз. Хозяйка есть — два. Хозяйка приказала убираться — три. Что дальше делать? Жизни без хозяйки фамильяр не понимал и не принимал. Появиться ей на глаза не смел. И выбрал стратегию длительной осады.

Выследил Татьяну и начал скитаться вокруг дома и внутри него. Он чувстовал присутствие другого сильного фамильяра, думал, должно быть, что это — кто-то, кого хозяйка предпочла ему, и грустил.

Однако никакой другой программы, кроме служения хозяйке, у енота не было. И наконец, взвесив все за и против, он перешёл к решительным действиям. Хозяйку надо было как-то задобрить, чтобы она сменила гнев на милость. И енот притащил ей мышь — от всей души, между прочим!

Но подарок хозяйке не понравился. Она устроила визг, перепугав енота ещё больше.

К этому времени енот уже чувствовал себя исключительно негативно. За всё то время, что он пребывал в нашем мире, он ничего не ел — хозяйка его не кормила. Поэтому смелость его перешла всякие границы. Среди ночи, улучив момент, он пришёл к Татьяне целоваться. Тут-то всё раскрылось и закончились енотьи злоключения.

Вразумлённая Танюха помчалась с енотом в кухню — кормить бедолагу. На следующий день зверушка уже выглядела упитанной, однако спокойно сидела на плече у Таньки, которая утверждала, что никакого веса не чувствует. Отец брюзжал насчёт осанки. Тогда я попросил Диль сесть мне на шею и походил с ней. Подтвердил: да, действительно, нет ощущения веса. Однако Таньке разрешили пойти в академию с енотом на плече, а мне с Диль на шее — нет. Обидно. Впрочем, её можно было превратить в кошку и пойти так, но я посчитал, что это несолидно. Да и вообще, не хотел я светить фамильярку. Лучший козырь — тот, что в рукаве. А спрашивал больше с целью взбодрить Фёдора Игнатьевича, а то он с недосыпу какой-то вялый был.

Фамильяр у Таньки оказался самый обычный, перворанговый. Хорошо исполнял простые команды. Но отличался от моей Диль примерно так же, как робот-пылесос от Скайнет. Танька, впрочем, была довольна по самые уши, а вместе с ней радовался и я.

Появление енота в академии произвело фурор. Сначала его затискали все однокурсники Таньки, а потом они дружно подвергли остракизму Арину Нафанаиловну за то, что она зафейлила им ритуал. Целую неделю лесную полянку оглашали ритуальные слова, произносимые юными смешными голосами дерзновенных волшебников, невзирая на холод, дождь и слякоть. Тщетно. Фамильяры игнорировали все призывы. Около десяти студентов слегли с простудными заболеваниями разной степени тяжести, и Фёдор Игнатьевич распорядился закрыть полянку для посещений. Анна Савельевна наложила на неё заклинание, благодаря которому каждый, кто приближался к полянке, разворачивался и уверенно шёл в обратном направлении, очень удивляясь, вновь увидев перед собой город. Или академию. Смотря откуда начинался путь.

На том истерия постепенно и угасла. Отношение к Арине Нафанаиловне постепенно опустилось до прежней отметки. Сама Арина Нафанаиловна всё воспринимала через плотно сжатые губы и высоко поднятый нос. Она продолжала уныло и неинтересно вдалбливать студентам науку земельной магии. Танька Соровская сделалась первой ученицей, ей всё удавалось теперь с полпинка. И это чрезвычайно злило Арину Нафанаиловну, которая считала, что магия должна быть трудной до скрежета зубовного. Фамильяр, с её точки зрения, был читерством. Но избавиться от него Танька не могла бы, даже будь у неё желание. А по всем законам и правилам маг с фамильяром был подобен магу без фамильяра, только с фамильяром. Иными словами, у Татьяны появился сильный бонус перед остальными студентами, да и вообще по жизни. И ничего ей за это нельзя было предъявить.

Это позволило ей существенно увеличить количество часов пинания балды еженедельно. Теорию, конечно, учила, однако практические занятия, которые составляли основную часть академической нагрузки, почти забросила.

Рано или поздно ей это, конечно, аукнется. Как мне доверительно сообщил Фёдор Игнатьевич, к концу третьего курса остальные студенты её догонят и перегонят. Полёты ей больше не давались, так что тот уровень, что она продемонстрировала ночью с перепугу, был разовым, пиковым достижением. Но портить дочери радость Фёдор Игнатьевич был не готов. Пусть себе. Потом сама сообразит. Да и вообще, не всё ли равно, коль скоро ставка жизненная делается на женитьбу.

Я получил аванс и расплатился с кожевником. Купил на свои зелёного чая, напоил Фёдора Игнатьевича, и тот сделался фанатом китайской культуры.

Серебряков ещё пару раз наезжал ко мне в гости на службу, угощался чаем в кабинете и приносил пряники для Татьяны. На второй раз я сказал, что таки готов разделить с ним тяготы путешествия на свою малую родину.

Вадим Игоревич обрадовался и приступил к сборам. Отъезд назначили на последнюю пятницу сентября, чтобы уложиться в выходные. Поскольку занятий у меня в пятницу не было, выезжать планировали с утра, таким образом, при хорошей погоде и удаче с лошадьми, могли уже к вечеру быть на месте.

Фёдор Игнатьевич не сильно обрадовался такому моему решению, но принял его. И всё шло хорошо до тех пор, пока в четверг вечером, накануне отъезда, к нам не заявился с обыском Порфирий Петрович в сопровождении двух полицейских агентов.