Господин учитель I. Магический источник

Глава 5 Сломанный веер и уроки истории

Войдя в город, я Таньку всё-таки ссадил. Не потому, что устал, хотя и не без того, а из благоразумных соображений. Явись откуда городовой или ещё какая напасть, и парочка, поздно возвращающаяся домой — это одно, а парень, несущий на плечах девчонку — совершенно другое.

В моём мире — ещё куда ни шло, никто бы даже внимания не обратил. А тут такое было бы странно.

— Если я простужусь и умру — ты будешь во всём виноват! — говорила Танька, следуя за мной на полшага позади.

— Конечно, — согласился я. — Я родился во всём виноватым.

В ответ раздалось гневное фырканье, по-моему, даже брызги полетели. Хорошо хоть не в мою сторону, у меня другой фетиш.

Дорогу я сам нашёл, без подсказки. С навигацией-то у меня никогда проблем не было. Если раз каким-то маршрутом прошёл, даже в совершенно чужом городе — путь обратно уж точно отыщу.

Дом встретил тишиной и темнотой.

— Спят! — ужаснулась Танька. — Как можно⁈

— А чего им ещё делать-то ночью? — спросил я, загружая камин в гостиной дровами.

— У тебя, вообще-то, магорождение! Это… Это большой праздник!

В голосе Таньки звучала неподдельная обида. Я поглядел на неё через плечо — правда, того гляди расплачется. Растерянная такая вся, волосы, едва начавшие подсыхать, топорщатся как попало. Мокрый попугайчик.

— Раздевайся давай, — сказал я.

— З-зачем?

— Праздновать будем.

— Дурак!

— Сама такая. Одежду мокрую сними и оботрись насухо. И искорку мне дай, а то спичек найти не могу.

Спичками в доме заведовал молчаливый Дармидонт. Магических сил у него не было, а заставлять хозяев разводить огонь ему не полагалось по статусу. Поэтому он спички берёг и где попало не оставлял. Подозреваю, вообще всегда носил коробку в кармане.

— Подвинься, — предупредила Танька и выставила перед собой руку.

Ладонь на миг засветилась, с неё сорвался огненный колобок и полетел в дрова. Их немного разметало, пришлось поправлять. Зато загорелись.

— Совершенно не обязательно так психовать, — сказал я.

— Я — взрослая, независимая девушка, я сама решаю, психовать мне или нет!

Минут через десять мы с Танькой сидели рядом в сухом и домашнем, укрывшись одним на двоих тёплым пледом, и пили из бокалов виноградный сок. Бутылку Танюха приволокла из погреба.

— Ну что, за твоё посвящение? — подняла она бокал. — Вот уж правда не думала, что у тебя есть какой-то дар… Да какой!

Я цокнул своим бокалом о её, глотнул и испытал удовольствие. Что ни говори, а качественный сок, особенно если виноградный — изумительная штука.

— Вот и Фёдор Игнатьевич, видать, не верил, — сказал я.

— А чего же он тогда сам первый настаивал⁈

— Господь его знает. Может, женщину привести хотел, а мы ему мешали.

Плечом я почувствовал, как Танька вздрогнула. Повернулась, посмотрела на меня. Волосы у огня окончательно просохли и теперь торчали так, что Танькина голова напоминала красного морского ежа. Я даже боялся, как бы она меня не проткнула одной из этих колючек.

— Какую ещё женщину?

— Мало ли, какую. Нет, ну ты сама-то подумай. Мужчина ещё не старый, одинокий. У него есть определённые потребности.

— Саша, фу, перестань! — Таньку аж передёрнуло, и она залпом прикончила бокал. — Не могу такое слушать, это омерзительно!

— Как скажешь. — Я подлил ей ещё, для сугреву. — Давай сменим тему. Что я за тварь такая, объяснишь?

— Почему ты так себя называешь? Ты хороший, Саша!

Ох и быстро же она согрелась. Надо торопиться, пока ясность мысли не иссякла. А то усталость и стресс могут затуманить разум.

— Что за магический дар у меня? — сформулировал я вопрос получше. — В книжке такого не написано. Дар Ананке. Расскажи, как его правильно… ананировать?

— О… — Танька опрокинула ещё один полный бокал и помахала им в воздухе с намёком. Я предусмотрительно налил половинку. — Редкий дар.

— То я уже слышал…

— А ты не перебивай меня! — набычилась Танька, но, впрочем, тут же расслабилась. — Маги Ананке были в прошлом. Последнее упоминание относится к Средним века, и если бы ты, Саша, учил историю, ты бы об этом знал.

— Ты мне книжки меньше суток назад дала! — возмутился я.

— У лени — тысячи оправданий, у усердия… Забыла. Не важно. Где бутылка? Ах, мерси бьен, вы так любезны. Маги Ананке… Ничего, что я в ночной рубашке? Они обладают некоторой свободой, весьма выдающегося толка… Видите ли, Александр, свобода — она налагает определённые… Меня неодолимо к вам влечёт. Такая ночь… Свобода — она… Пьяняще прекрасна. Но война закончилась, и… Ох, как вы внезапно и необузданно романтичны.

Когда она полезла ко мне целоваться, я с грустью понял, что разговор придётся отложить до утра. И понёс Таньку наверх. Именно это и показалось ей необузданно романтичным.

— Постелите ваш плащ, — пролепетала она, когда я запихал её под одеяло.

— Чего? — не понял я. — Какой плащ? Зачем?

— Если мне суждено расстаться с честью этой ночью, то я бы предпочла скрывать сей факт от отца как можно дольше, в виду чего умоляю вас постелить плащ…

— А, дошло. Сейчас, погоди немного, вниз схожу, за плащом.

Когда я закрывал дверь, она уже спала. Слава тебе, Господи…

Перекрестившись, я спустился вниз. Посидел ещё чуток перед камином, посмотрел на бокал… Ну не выливать же его в бутылку обратно.

Выпил. Сполоснул бокалы, вернул на место. Потупил ещё немного на камин. Никогда раньше не жил в доме с камином… Как там вообще полагается, надо его тушить на ночь или нет?

Решил на всякий случай затушить. Ночи тёплые стоят, смысла в камине особого нет.

Вернувшись к себе в комнату, я щёлкнул задвижкой, зевнул и с чувством выполненного долга упал в кровать. Уста-а-ал… Самое время поспать часов двенадцать. А потом наорать на Дармидонта, что завтрак холодный. Эх, прекрасна ты — жизнь аристократа!

Поспать двенадцать часов мне не дали.

Ни свет ни заря, около восьми утра в дверь заколотили так, будто пожар начался. Я встал, завернулся в халат ради приличия и открыл.

В комнату ворвалась Танька — тоже в халате.

— Ты! — закричала на меня хриплым шёпотом. — Ты!!!

— В некотором роде, — осторожно признался я. — А что?

— Почему ты не воспользовался ситуацией в своих гнусных интересах?

— Плаща не нашёл.

— Какого плаща⁈

Я объяснил. Танька густо покраснела и, заикаясь, пролепетала:

— Неужели ты не понял, что это был лишь бред одурманенного сознания?

— Татьяна Фёдоровна, если бы мне было интересно совращать девиц с одурманенным сознанием, я бы читал книжки про нагибаторов-попаданцев в тело подростка, и мы с тобой вообще бы никогда не встретились. А я — человек старой закалки. Я вообще считаю, что если взрослый мужик попадает в тело подростка, то это статья сто тридцать четыре, а то и сто тридцать два УК РФ в чистом виде. Куда, спрашивается, смотрит Роскомнадзор? Недоработочка-с. Во всём виноваты японцы, вот моё мнение. Этот аморальный секс-символ малолетней девочки, размер глаз которой уступает только размеру её груди! Но не будем забывать и про успешно конкурирующий образ. Тысячи аниме, где герой, побултыхавшись в большегрудом гаремнике, остаётся с той единственной, у которой вовсе нет груди — образ, подсознательно воспринимающийся уже не только как малолетка, но и как мальчик! Все эти мемасики про трапов выросли не на пустом месте, вот что я тебе скажу. И — вуаля! — мы имеем целые поколения, либидо которых взмывает до небес при виде андрогинной фигуры с большими глазами! Есть ли что-то подобное в реальности? Отдалённое соответствие они найдут лишь в детях, и вот тогда человечество пожнёт страшные плоды своего преступного…

— Саша, — перебила меня Танюха, которой, судя по лицу, сделалось жутко, — ты что несёшь?

Я осёкся и потрогал пальцем переносицу.

— Сорян, не проснулся. Так о чём это мы?

— Кто такой Сорян? Ты с ним спишь? — Танька посмотрела на мою пустую постель.

— А-а-а! — заорал я и отошёл к окну. — Оставь меня, старуха, я в печали!

— Это я, что ли, старуха? — подскочила Танька (я услышал, как её плюшевые тапки хлопнули по полу). — Я⁈ Я — юная и прекрасная, это ты — старик на последнем издыхании! Двадцать семь лет! Как такое быть-то вообще может⁈ Фр!

Хлопнула дверь. Я покачал головой.

Н-да…

Раз уж я проснулся — обратно всё равно не усну. Это у нас, у стариков, всегда так. Ну и ладно, зато завтрак горячим будет. Завтракать я люблю. Вообще жрать люблю — вкусно сие и полезно. Куда полезнее, чем по ночам в холодном озере купаться.

Умылся, причесался, оделся. И чётко ко времени спустился в столовую.

Все уже были там. Танька с отцом сидели. Она читала книгу, он — газету. Дармидонт, шаркая ногами, накрывал на стол.

— Всем доброго утра, — вежливо сказал я.

Фёдор Игнатьевич сложил газету и улыбнулся мне.

— И вам доброго утра, Александр Николаевич. Сегодня придёт портной, снимет с вас мерки. Вам нужно будет пошить одежду — торжественную и повседневную. Кроме того, служебный мундир.

Я кивнул, сел напротив Таньки. Пригорюнился. Мундир… Это вот я — и преподавать? На полном серьёзе? Мра-а-ак… Ещё и магию какую-то.

— От души тебе, Дармидонтушка, — поблагодарил я, когда передо мной очутилась тарелка с овсянкой.

Взял кусок свежеиспечённого хлеба, снабдил маслом, откусил… Только здесь, в этом мире, я узнал, что такое настоящий хлеб. Тот, который вкусный. Тот, от которого не нужно отказываться ради здорового образа жизни.

— Как только будет готов костюм, я отведу вас в академию, нужно будет подписать бумаги, да и показаться…

— Показаться ему лучше всего на приёме, — сказала опять чем-то недовольная Танька таким тоном, что не только нам с Фёдором Игнатьевичем, но даже Дармидонту захотелось спрятаться под стол.

— Пожалуй, это было бы предпочтительно, — осторожно согласился Фёдор Игнатьевич. — Но ведь…

— День моего рождения через три недели, я надеюсь, ты не забыл?

— Помню, прекрасно помню, но…

— Ты ведь всё равно созовёшь всех своих коллег, даже если я буду против. Вот и представишь его. Будет вполне легитимный дебют.

— Мне нужно это обдумать, — кивнул Фёдор Игнатьевич. Наверное, опять будет пересчитывать кучу смет и таблиц. — Да, совсем забыл спросить, как ваше вчерашнее путешествие?

Он зачерпнул ложку овсянки и положил её в рот, явно не ожидая ничего особенного.

— Прекрасно. Александр обладает даром Ананке. Кстати, спасибо, что дождался нашего возвращения, это было очень мило с твоей стороны, — сказала Танька, не отрываясь от книги.

Фёдор Игнатьевич поперхнулся, закашлялся, чихнул. Вся скатерть уделалась овсянкой, и Танька сказала:

— Фу!

Закрыла книгу и положила на пустой стул, от греха подальше. Ну да, библиотечная ведь…

— Ты… Ты, должно быть, шутишь⁈ — просипел Фёдор Игнатьевич.

— Разве что повторяю шутку хранительницы, — огрызнулась Танька.

Прокашлявшись, Фёдор Игнатьевич поднял взгляд на Дармидонта и рявкнул:

— Вот!

Он, наверное, имел в виду «вон!», но в пылу эмоций запутался. Впрочем, опытный слуга Дармидонт его и так прекрасно понял.

Когда шаркающие шаги старика стихли за дверью, Фёдор Игнатьевич сжал кулаки.

— Ты совершенно лишилась разума, дочь, если говоришь такое во всеуслышание!

— Что он может понимать, — поморщилась Танька, но видно было, что слова отца её уели.

— Маг Ананке⁈ — громким шёпотом переспросил Фёдор Игнатьевич. — Это худший вариант, какой только можно было придумать!

— Почему? — спросил я.

— Потому что о появлении Ананке мы обязаны доложить! И проверят весь ваш род до седьмого колена! А когда обнаружат, что уже на первом колене след уводит в другой мир… — Фёдор Игнатьевич схватился за голову. — Нам всем конец.

Вот чуть чего у них — так сразу конец. А где же тогда пистолет, спрашивается? Вот то-то и оно, что нет у них никаких пистолетов. Хотя есть, конечно, это я привираю. И пистолеты, и шпаги, но больше для показухи. Учитывая количество аристократов в мире, вести обычные войны смысла вообще никакого не было, всё решалось магией. Простые люди, конечно, друг друга стреляли-резали время от времени, но это аристократам было не очень интересно.

— Колена у меня всего два, — решил я разрядить обстановку весёлой шуткой. — И те — не во рту. Тут-то мы и засыпемся. Ну, раз уж всё равно помирать, может, объясните, что такое дар Ананке? Татьяна ночью пыталась, но у неё не получилось.

Танюха метнула на меня убивающий взгляд и вздёрнула нос, сложив руки на груди. Фёдор Игнатьевич немного успокоился. Встал, прошёлся по столовой, выглянул в окно. Вернулся за стол.

— Это очень просто, — пробурчал он себе под нос так, чтобы ни одна спецслужба не услышала. — Маг Ананке может изменять жизнь по своему вкусу.

— И только? — удивился я. — А почему это всех напрягает?

Долго-долго смотрел на меня Фёдор Игнатьевич Соровский. И какие-то шестерёнки у него в голове при этом крутились.

— Хм, — сказал он в итоге. — А ведь и правда. Вы же сумеете принять верное решение, Александр?

— Отож! — уверенно сказал я. — Всю жизнь принимаю верные решения, и поглядите, чего я достиг!

Ближайшие три недели показилась мне, привыкшему жить в атмосфере спокойствия и безмятежности, сущим адом.

Полным ходом шла подготовка к танькиной днюхе. В доме откуда-то появилась прорва служанок, которые всё мыли, натирали, украшали. Фёдор Игнатьевич не расставался с мокрым полотенцем — голова у него непрестанно болела от расходов.

Я круглые сутки учился. Магические основы, история, этикет. Танька, которой, как и мне, приходилось постоянно что-то примерять, усердно помогала. Прекрасно понимая, что в любой учёбе главное — практика, она атаковала меня светскими беседами, и когда я косячил — лупила веером по голове. Я ловко уклонялся, и удары приходились куда попало. После десятого раза веер сломался, служанка наябедничала Фёдору Игнатьевичу, и тот устроил дочери жестокий разнос.

Оказалось, это был особый, значимый веер, который подарил ей жених.

— Ну и что с того⁈ — орала Танька. — Он мне всё равно никогда не нравился!

Уже в этот момент я задумался, о чём речь — о женихе или о веере? Фёдор Игнатьевич задуматься себе не позволил. Видимо, не был морально готов к брачным перетасовкам.

— Нравится или не нравится — не имеет к делу никакого отношения! Твоя задача — беречь этот веер! Господин Серебряков привёз его из самой Индии для тебя!

— Верно, только появившись на пороге, спросит, где же веер!

— Вероятно, не спросит, но обратит внимание, если ты выйдешь с другим веером!

— Да на кой мне вообще веер⁈ Я — стихийник! Захочу, и на меня весь вечер будет дуть прохладный ветерок!

— Татьяна Фёдоровна! Я не потерплю просторечных выражений у себя в доме!

Наконец, мы остались одни. В библиотеке. Танька подписывала тонну приглашений, а я пытался разобраться в хитросплетениях истории альтернативного государства Российского.

История меня, против ожиданий, даже увлекла. Хотя бы потому, что вплоть до Ивана Грозного шла почти таким же образом, как у нас, безо всякой пурги. А потом началось интересное.

Прямым текстом в серьёзной книженции было написано следующее, если отбросить еры, яти и перевести на привычный низкий штиль: «Орден спиритуалистов провёл ритуал над телом убиенного цесаревича Димитрия, а тот возьми да и восстань. И попёрло. Собрал магический отряд, порвал примитивную армию в клочья, воцарился. С тех пор гонения на магов прекратились, а стали они, наоборот — первейшими гражданами».

Такого понятия, как Лжедмитрий, не существовало в принципе. Других царей с тех давних пор тоже не было. Димитрий как засел в Москве, так там и сидел. До сих пор. Власть за эти столетия укрепил неимоверно, раскачал магические роды и вообще сделал всё так, что против России-матушки все даже квакнуть лишний раз боялись, не то что чего-нибудь сверх того.

— Так о чём мы? — буркнула злая Танька.

— Про Димона, — напомнил я.

— Про кого⁈

— Ну, Дмитрий. Царь. Ныне император.

— Саша… Вот твоё счастье, что веер поломался. Ну так я сейчас тебе стулом врежу! Ты если такое при гостях ляпнешь, представляешь, что будет⁈

— А если ты при гостях мне стулом врежешь?

Припухла. Ну да, один-один, оба хороши. Но кто-то же должен разговор выруливать на нормальные рельсы.

Я покашлял в кулак и сказал:

— Татьяна, вы не расскажете мне о нашем императоре, о Великом Димитрии?

— Лучше, — оценила Танюха. — Только на приёме такие вопросы, конечно, звучать будут дико.

— Именно потому я вас и спрашиваю заблаговременно.

Танюха приосанилась и принялась вещать:

— Что тут скажешь? Право же, всё общеизвестно. Ещё когда царевич Димитрий был ребёнком, его вероломно убили люди Бориса Годунова. К счастью, о том прознал Орден спиритуалистов, и…

— Это я сам знаю, — перебил я. — Ты мне вот что объясни. Это получается, спиритуалист может любого мертвеца воскресить, да так, что он потом бессмертным будет?

— Нет, конечно! — закатила Танька глаза. — Именно поэтому то, что произошло с царевичем Димитрием, называется чудом!

— Никакое это не чудо! — вмешался Фёдор Игнатьевич, ворвавшись в библиотеку с бутылочкой клея. — Моя дочь не знает элементарных вещей!

— Сам тогда и объясняй! — огрызнулась Танюха и уткнулась в свои приглашения.

Судя по их количеству, вечеруха планируется знатная. Я даже озадачился, куда всех гостей девать будут. Не такой большой дом. Может, в кабак пойдём? Или в этот, как его… в ресторан?

— Есть такое понятие, как «паутина», — забормотал Фёдор Игнатьевич, пытаясь склеить веер над столом. — Нити, незримые для обычного взгляда. Они пронизывают решительно всё. Каждый человек подвешен на одной нити, маг — на двух.

— Маг Ананке — ни на одной не подвешен, — вякнула Танька.

— Не вмешивайся, пожалуйста, в разговор людей, которые старше тебя! — прорычал Игнатьич, и Танюха прикусила язычок. Смекнула, что папка сильно на взводе. — Каждым своим действием маг — или человек — воздействует на различные нити паутины. Но делает это исключительно в тех случаях, когда нужные нити там есть. Это чувство развивается в учении, с практикой. Маг понимает, когда можно, а когда нельзя оказывать воздействие. Так вот, Димитрия убил маг Ананке. Который, как уже заметила Татьяна, не подвешен ни на одной нити, а потому может как рвать существующие нити, так и создавать новые. Это был заговор. Никто другой не смог бы убить Димитрия, ему это и на роду написано не было, и защищали его как-никак. Но заговорщики просчитались. Тут нужно заметить, что у паутины есть память. Спиритуалисты этим воспользовались. Они создали условия для воздействия равновесных сил, и Димитрий не только вернулся из мёртвых, но и обрёл бессмертие.

— Ничего не понятно, но очень интересно, — сказал я. — А того, который Ананке — чего в итоге?

— Разумеется, казнили. Разумеется, после этого и вышел указ, что магов, обладающих даром Ананке, необходимо ставить на учёт. Это — особая церемония, с комиссией. Они покидают семью, уходят из привычного круга и воспитываются далее в закрытом интернате. После чего отдают себя государственной службе. Вы, Александр, подумали над нашей ситуацией?

Подумал… Подумал я, что ситуация вытанцовывается прелюбопытнейшая. С одной стороны, я сейчас — человек одарённый во всех отношениях. С другой стороны, магический дар у меня есть, а колдовать я не умею при всём моём глубочайшем желании, поскольку не тренировался с отрочества, да и никаких мануалов по раскачке дара Ананке в открытом доступе не осталось. С третьей стороны, сам факт того, что я в таком возрасте — маг Ананке, уже статья, по которой не только Таньку с папой, но и самого меня на гильотину бросят. С четвёртой стороны, я мог определиться хоть сейчас и начать прокачивать любую другую одарённость. С пятой стороны, мог выбрать только ту, которая не требует постановки на учёт и присяги, иначе возникнут вопросы, которые не так-то просто уладить. С шестой стороны, было бы идеально, если бы я стал стихийником. Тогда Фёдору Игнатьевичу будет проще оформить документы, выдав меня за дальнего родственника. Обычно ведь роды абы с кем не скрещиваются. Ищут тех, кто обладает аналогичным даром, чтобы генетически этот дар закреплялся. Но если в дело вступают другие мотивы, то всё равно оглядываются на сочетаемость. От союза, например, стихийницы и иллюзиониста может вовсе получиться неодарённый ребёнок. Кто-то лучше сочетается. Боевые энергетики — универсальные доноры, так скажем. Менталисты тоже.

Случаи, когда у супружеской пары стихийников появляются дети с каким-то левым даром, конечно, бывают, но… В этих случаях даже ёжику делается ясно, что матушка ребёнка-нонконформиста заночевала не на той вписке. Смеяться будут, пальцами показывать. В моём же случае будут просто задавать множество скучных вопросов.

Род Соровских, насколько мне объяснили, если чем и мог гордиться, так это чистотой крови. Вот уже сколько веков браками сочетались исключительно стихийники.

— Времени не было, — отшутился я. — Учусь всё, учусь…

— Это правильно, — похвалил Фёдор Игнатьевич. — Вы, Александр, учитесь хорошо. Вот, Татьяна, я склеил, но ему нужно немного полежать. Будь с ним осторожна, главное, чтобы господин Серебряков тебя с ним увидел.

Танька фыркнула так, что по библиотеке пронёсся ураган и взметнул пиджак Фёдора Игнатьевича.

— Не потерплю! — погрозил Игнатьич дочери пальцем и степенно удалился.

Татьяна продолжала подписывать приглашения, а я притворялся, что читаю. На самом же деле — думал. О господине Серебрякове.

Ох и мутно там всё как-то смотрелось… Меня никто не посвящал, от расспросов аккуратно уходили. И всё же я мог сопоставлять крохи информации.

Кроха номер раз: жених у Танюхи есть. Кроха номер два: мужик, судя по всему, небедный, к тому же дома сидеть не любит, шорохается по заграницам. Кроха номер три: отчего-то Танюха, едва расслабившись, так настойчиво требовала от меня применения плаща по непрямому назначению. Кроха номер четыре: скандал с веером.

Дела-а-а… И как в неё ещё любовные романы лезут? Тут впору уже самой писать начинать.

Будь я лет на десять помоложе, я бы обязательно решил, что Танька в меня влюбилась, потому и чудит. Но возраст и мудрость, ему сопутствующая, не оставили меня. Очевидно было, что я в этой ситуации — с боку припёка.

А на душе, однако, тяжёленько… Детство заканчивается. Танюха замуж выйдет, я на работу устроюсь… И зимой и летом, и по лужам у ручья будет кто-то бегать, но не я-а-а-а… А я, между прочим, хочу, хочу опять по крышам бегать, Наташку, там — того, этого… И непременно чтобы голуби.