Ловушка для сердцееда (СИ)

Глава 49. Тени Прошлого и Свечи Надежды

Обратная дорога в Шато Виллар пролетела в странной смеси ликования и тревоги. Радость от встречи, от ее смеха, от приглашения на обед в воскресенье горела в груди Леонарда ярким пламенем. Но холодные слова тетушки о политических претендентах на Елену обвивали это пламя ледяными щупальцами. Образ ее, вынужденной стать женой дряхлого интригана по воле Версаля, вызывал в нем ярость и бессилие. Как защитить? Как успеть?

Войдя в свой кабинет, где царил привычный порядок, Леонард не нашел покоя. Тревога за Елену грызла его изнутри. Ему нужен был совет. Не тетушки, не Пьера, а человека, который понимал бы и его чувства, и сложность положения. Арман.

Он сел за стол, взял перо. Чернила ложились на бумагу нервно, отражая его состояние: «Дорогой кузен,

Надеюсь, это письмо застанет тебя в добром здравии и вдохновленным началом твоей великой стройки в Ла Шене. Первым делом — как прошла встреча с герцогом? Я сгораю от любопытства (и немного от зависти к твоему сырному будущему!).

Здесь же дела… сложны. Я видел Елену. Она пригласила меня на обед в воскресенье, обсуждать проект школы и приюта в ее поместье. Казалось бы, триумф! Но, Арман, над ней сгущаются тучи. Тетушка узнала из верных источников: при дворе поглядывают на ее руку как на политический инструмент. Говорят, о возможности выдать ее за какого-нибудь старого графа, чтобы прибрать к рукам ее норманнские владения. Представляешь? Мысль о том, что ее могут принести в жертву интригам, сводит меня с ума. Я не допущу этого. Но как действовать быстро и умно? Как обезопасить ее? Твоя голова всегда была светлее моей в сложных ситуациях. Прошу, поделись мыслями. Любой совет — как глоток воздуха.

Твой озадаченный и встревоженный кузен, Леонард.»

Он запечатал письмо, вручил Пьеру с наказом отправить с самым быстрым гонцом. Дело было сделано, но тревога не утихала. Усталость и эмоциональная буря дня свалили его на постель.

Сон пришел беспокойный, кошмарный. Он видел Елену. Она стояла в великолепном, но чужом свадебном платье, не белом, а траурно-черном, усыпанном искусственными бриллиантами интриги. Лицо ее было бледным, как мрамор, а по щекам текли тихие слезы. Рядом — тень дряхлого старика с хищным блеском в глазах. Елена подняла на Леонарда взгляд, полный немой мольбы и невыносимой боли. И вдруг черты ее лица поплыли, смешались… и перед ним стояла Лия. Та самая, из далекого прошлого, с огромными серыми глазами, полными той же предательской боли, что и на рассвете в его пентхаусе. Ее губы дрогнули:

«Почему? Почему ты отказался от меня… снова?»

Леонард проснулся с криком, застрявшим в горле. Сердце бешено колотилось, лоб был мокрым от холодного пота. Утро за окном было серым, мрачным, как его состояние. Он чувствовал себя морально разбитым. Кошмар сплел воедино его самые страшные страхи: беззащитность Елены перед политической машиной и его собственную, неискупимую вину перед Лией.

Образ Лии, ее тихий укор «Почему снова?», преследовал его. Он встал, чувствуя тяжесть на душе, которую не могли снять даже лучи восходящего солнца. «Надо в церковь,» — пронеслось в его голове, не как религиозный порыв, а как отчаянная попытка что-то сделать, хоть как-то облегчить эту ношу. «Поставить свечи. Чтобы она… простила.»

Он отправился в небольшую замковую церковь. Прохладный полумрак, запах воска и ладана, тихие лики святых на стенах. Леонард опустился на колени не столько перед алтарем, сколько перед призраком своей совести.

«Как загладить вину? — мучительно думал он, глядя на трепетное пламя свечи, которую только что поставил. — Ее отделяют от меня века. Я не могу извиниться. Не могу вернуть ей ту ночь, ту веру, которую разбил. Я был идиотом. Самодовольным, циничным… чудовищем.» Стыд жёг его изнутри сильнее любого костра. Да, он плохо поступал со многими. Но Лия… она была особенной. Наивной, доверчивой, светлой. И он сломал ее с такой легкостью… «Каким же я был идиотом,» — прошептал он в тишине церкви, чувствуя, как по щеке скатывается предательская влага.

Он провел в церкви дольше, чем планировал, пытаясь найти хоть каплю успокоения в тишине и ритуале. Выходя, он не чувствовал прощения, но какая-то острая грань боли притупилась. Он дал себе слово: его новая жизнь, его стремление к искренности, к любви — это будет и его искуплением. Он не сможет исправить прошлое, но он обязан быть лучше в настоящем. Для Елены. Для себя. Для памяти той девушки с серыми глазами.

День прошел в делах по поместью — проверка работ на мельнице, разговор с Анри о новых изобретениях («Не сейчас, Анри, мозг кипит!»), обход приюта, где Жизель сияла, окруженная малышней. Видя ее счастливое лицо, Лео на миг забывал о своих демонах.

К обеду Пьер принес долгожданный конверт с печатью Ла Шене. Лео почти выхватил его из рук мажордома.

«Дорогой Леонард!» — писал Арман, и даже по почерку чувствовалась его энергия. — «Герцог! Боже, какой человек! Обед прошел НА УРА! Он не просто заинтересован, он в восторге от проекта! Считает «Ла Шене» будущим французского сыроделия (и вина, конечно!). Говорит, что такие молодые, прогрессивные умы, как я (ты слышишь это, кузен? Он сказал «как я»!) — надежда королевства. Ресурсы? Помощь? Считай, вопрос решен! Мы подписали предварительные соглашения! Твой трамплин, как ты выразился, оказался стартовой площадкой для прыжка в будущее!"

Лео невольно улыбнулся, читая восторженные строки. Радость за кузена была искренней и светлой.

«А теперь о твоей тревоге, — продолжал Арман, тон письма стал серьезнее. — Черт возьми, Лео! Это же кошмар! Выдать Елену за какого-то древнего паука из Версаля? Ни за что! Я в ярости за тебя! Слушай: твой козырь — она сама пригласила тебя! Действуй! Будь рядом. Будь тем оплотом спокойствия и надежности, который ей сейчас нужнее всего. Покажи ей, что с тобой ее будущее — не политическая клетка, а… ну, знаешь, то, о чем ты пишешь в своих высокопарных речах о семье и любви. Делай свое дело — школу, приют. Будь безупречен. Защищай ее интересы на каждом шагу. И дай ей почувствовать эту защиту. Если ей придется выбирать между тобой и волей двора… она должна выбрать тебя. Доверься своему плану. И своей искренности. Я верю в тебя, кузен. Держись!»

Слова Армана, полные веры и боевого духа, подействовали на Лео как бальзам. Он чувствовал поддержку, понимание. «Доверься своему плану. И своей искренности.» Да. Это был единственный путь.

«P.S. — добавил Арман, возвращаясь к радостному тону. — И представь! Герцог не просто доволен. Он и Элоизу пригласил! Только уже не на обед, а на… ПИКНИК! В это же воскресенье! Говорит, «молодежи нужно общаться на природе». Лео, я… я не верю своему счастью! Держи за меня кулаки! Твой счастливый и слегка испуганный кузен, Арман.»

Лео отложил письмо, и на душе стало светлее. Тревога за Елену никуда не делась, но ее теперь разбавляла горячая благодарность к кузену за совет и поддержку и чистая радость за него. Пикник с Элоизой! Арман шел, к своему счастью, семимильными шагами. И это придавало Лео сил верить, что и его путь, хоть и тернистый, ведет к цели.

Воскресенье. Обед у Елены. Он должен быть безупречен. Не только в этикете. Безупречен в своей искренности, в своем стремлении быть ее защитой и опорой. Как написал Арман: «Дай ей почувствовать эту защиту.» Лео подошел к окну, глядя на свои земли. Тени прошлого (и Лии) еще витали где-то сзади, но впереди был шанс. Шанс на любовь. Шанс на искупление. И он был готов за него бороться.