Ловушка для сердцееда (СИ)

Глава 13. Чернила, Шерсть и Винный Оттенок Доверия

Боль стала редким, почти забытым гостем. Лишь после долгой верховой прогулки или когда осенний дождь превращал дороги в кисель из грязи, Леонард вспоминал о трости Армана. В остальное время он двигался с уверенностью, почти забыв о былой хрупкости. Камзолы и чулки перестали быть доспехами неудобства, превратившись в естественную оболочку. Местная пища — грубый хлеб, наваристые похлебки, дичь — больше не вызывала внутреннего содрогания; он научился ценить ее сытность. Даже вина, от молодого, терпкого до выдержанного, бархатистого кларета, начали раскрывать перед ним свои секреты. Он вживался. Не просто выживал — жил.

Попытка 7: Триумф Карты и Первый Конфликт (Начерченные Границы Власти).

Новая карта владений Вилларов висела на самом видном месте кабинета, затмевая старую схематичную мазню. Натянутый на деревянную раму пергамент сиял четкими линиями, выверенными углами, аккуратными пометками. Леонард смотрел на нее с непривычной гордостью. Это было его первое настоящее детище в этом мире, продукт боли, упорства и сотен шагов по мокрым полям. Он подошел к карте, ткнул пальцем в участок густого леса у самой границы.

«Вот здесь, Арман. Спорный участок. По нашим данным, по нашей карте, — он подчеркнул слово с особой значимостью, — это наши метры. Кто пользуется? Фурво?»

Арман, стоявший рядом, хмуро кивнул. Тень пробежала по его обычно невозмутимому лицу.

«Давний спор, Леонард. Барон де Люси… он считает этот лес своим. Предки не удосужились провести четкую межу. Камни смыло, знаки стерлись. Традиционно — это нейтральная земля, но де Люси толкует ее в свою пользу. Охотится, рубит лес. Мы терпели.»

Леонард ощутил знакомый холодок азарта — уже не системного архитектора, а стратега. «Нейтральная земля? На моей карте? Никогда.» Он повернулся к Пьеру, ждавшему у стола.

«Пьер, пиши. Барону де Люси. Вежливо, но твердо. Сообщи, что граф Виллар, опираясь на обновленные картографические данные и архивные записи, подтверждает свои права на лесной участок у Фурво. Приложи копию…» — он сделал паузу, гордость зазвучала в голосе, — «…нашей карты. Предложи барону совместно провести точное межевание границ весной, с привлечением королевских землемеров, если потребуется. Подчеркни наше стремление к законности и порядку.»

Победа: Активная, документально обоснованная защита интересов.

Риск: Первая политическая искра. Конфликт с соседом, обладающим своими амбициями и войском, был на горизонте.

Попытка 8: Результат Реформы — Золотое Руно Ларошели (Триумф Разума).

Весть примчалась на взмыленной лошади гонца из Ларошели. Отчет Мартена Лефевра был краток, но каждое слово искрилось торжеством:

«Партия отборной шерсти высшего сорта продана! Купцу из Лиона! Цена — на тридцать процентов выше лучшей оптовой! Пастухи ликуют!»

Арман, принесший сверток вместе с отчетом, развернул его. Внутри лежал образец — шерсть, промытая, тщательно расчесанная, нежная, как пух, и белоснежная.

«Вот оно, «золотое руно» Ларошели,» — произнес Леонард, перебирая шелковистые волокна. Удовольствие от тактильного подтверждения успеха было почти физическим. Он поднял взгляд на Армана. «Молодец, Мартен. Действительно молодец. Теперь это — стандарт для шерсти с северных пастбищ. И скажи ему: пусть думает о рынке для шерсти среднего качества. Не бросовой, а добротной, прочной. Для ремесленников, солдатских мундиров. Ей тоже найдется покупатель по хорошей цене, если ее правильно подготовить и презентовать.»

Большая Победа: Экономическая инициатива не просто сработала — она превзошла ожидания. Это был не просто доход, а доказательство эффективности нового мышления. Осязаемый триумф разума над инерцией.

Попытка 9: Система Помощи — Полевые Испытания (Справедливость как Зрелище).

На сход в Сен-Клу Леонард приехал лично. Без трости — дорога была сухой, а силы прибавлялись. Площадь перед домом старосты заполнилась мужиками в грубых одеждах, женщинами в платках, детьми, выглядывающими из-за спин. Жан Бернар, с непривычной торжественностью, зачитал составленный список нуждающихся: три вдовы (включая Лебран), два старика-инвалида, не способных к труду.

Леонард шагнул вперед. Тишина воцарилась мгновенно, напряженная, полная ожидания.

«Мари Лебран,» — начал он, обращаясь к первой вдове. «Сколько детей? Старшему — сколько лет? Работает ли?»

Он задавал вопросы методично, спокойно, но вникая в детали: возраст детей, их трудоспособность, есть ли помощь от родни, основные источники дохода семьи. У одной из вдов, не Лебран, обнаружился взрослый, здоровый сын, который «подрабатывал, где придется», но явно мог содержать мать.

«Его имя?» — спросил Леонард у Бернара.

«Жак, ваша светлость.»

«Жак, выйди.»

Молодой крепкий парень, смущаясь, вышел из толпы.

«Твоя мать просит помощи. А ты? Можешь ли работать на графской мельнице? Или в лесу с дровосеками? Заработать на хлеб для семьи?»

Жак, потупившись, пробормотал:

«Могу, светлейший…»

«Тогда помощь твоей матери не нужна. Она имеет кормильца. Ты им и станешь. С завтрашнего дня — к мельнику. Он ждет работников.»

Леонард посмотрел на Бернара.

«Вычеркнуть мадам Дюбуа из списка.»

Старикам-инвалидам, не имевшим родни, льгота была подтверждена сразу. Крестьяне наблюдали за этим «судом» в гробовой тишине. Ни ропота, ни одобрительных возгласов. Но в их глазах, устремленных на графа, читалось не только привычная робость, но и понимание. Процесс был строгим, но открытым. Решение — обоснованным. Справедливость, пусть и суровая, была зримой.

Победа: Авторитет, завоеванный не титулом, а прозрачностью и разумной строгостью. Система помощи прошла первую публичную проверку.

Отношения с Арманом: Точка Перелома (Бокал Искренности).

Вечер выдался тихим. Леонард сидел у камина, просматривая отчет Лефевра о продаже шерсти, когда в кабинет без стука вошел Арман. В его руке была бутылка с темно-рубиновым содержимым и два хрустальных бокала.

«Старый кларет,» — коротко пояснил он, наливая вино, которое пахло сухофруктами, кожей и временем. Он протянул бокал Леонарду, взял свой. Молчание повисло в воздухе, нарушаемое лишь потрескиванием дров. Арман смотрел в пламя, собираясь с мыслями. Наконец, он поднял взгляд. В его обычно осторожных глазах светилось что-то непривычное — чистое, сильное.

«Леонард,» — начал он, и голос его слегка дрогнул. Он сделал глоток вина. «Я… я был не прав. Когда ты заговорил про шерсть… про карту… про этот налог для вдов…» Он махнул рукой, словно отгоняя свои прежние сомнения. «Я сомневался. Глупо, упрямо сомневался. Думал — фантазии больного человека. Последствия сильного ранения.» Арман посмотрел прямо на Леонарда. «Но эта шерсть… Твой подход к Бернару и этим вдовам… Эта карта, которую ты буквально выстрадал…» Он покачал головой, и на его губах появилась редкая, теплая улыбка. «Когда ты лежал после дуэли… я молился. Не только о твоей жизни. Я молился, чтобы ты… изменился. Чтобы эта пуля вышибла из тебя того беспечного повесу, который губил себя и позорил имя отца. И Бог услышал. Ты вернулся другим. Не просто выжившим, а… настоящим. Графом. Братом, которого я всегда хотел видеть рядом.» Он поднял бокал. «Спасибо. За то, что вернулся. За то, что даешь надежду этим землям. И… за то, что терпел мое ворчание. Я горжусь тобой. И буду с тобой, куда бы ни завела нас судьба. Пока бьется мое сердце.»

Леонард молча протянул ему руку. Арман крепко сжал ее. Никаких лишних слов не было нужно. В его словах не было ни капли лести или подобострастия. Была глубокая, братская гордость. И огромное облегчение, как будто с плеч свалилась неподъемная ноша. Леонард почувствовал, как что-то теплое и незнакомое разливается у него в груди, не имея ничего общего с болью старой раны. Это было сильнее любой экономической победы.

«Доверие,» — осознал он с ясностью. «Вот она. Первая, самая ценная и самая хрупкая валюта в этом мире.» Доверие было завоевано не словами, а делами и временем. Арман был его щитом в делах при дворе, его правой рукой в управлении, его самым верным советником и другом. Леонард понял, что обрел в этом мире нечто бесценное — семью.

Он молча поднял свой бокал. Хрусталь звонко встретился в тишине кабинета.

Главная Победа: Обретен не просто союзник. Обретен настоящий брат. Семья. Фундамент, на котором можно строить все остальное.

Леонард сделал глоток вина. Вкус был сложным, глубоким, как и путь, приведший его к этому бокалу. За окном стемнело, но в кабинете было светло от огня в камине и нового, прочного тепла между двумя кузенами. Буря с бароном де Люси еще грядёт, королевский налог все еще висит тяжестью, но впервые Леонард почувствовал: он не один. И это меняло все.