Демоны должны умереть

Глава 10

Как «дорогие гости» вообще попали в дом? Ладно, об этом думать уже поздно.

– Тряпка, – прошипела я, заметив что двое мужчин уже свернули в ведущий к кабинету коридор.

Надо отдать должное Стефании – она сообразила, что нужно. Ну или просто решила от меня отвязаться и протянула кружевной платок. Сойдет.

Я обтерла клинок и вернула его в ножны с глухим стуком. Отступила дальше в кабинет, надеясь найти какую-нибудь сменную одежду, но ее, увы, не было. Как и времени – визитеры уже добрались до двери.

– Боже! Что тут произошло?! – спутник моего блондинистого жениха, молодой черноволосый юноша в форменном мундире совершенно непонятной организации, ошарашенно разглядывал кабинет.

Его реакцию можно было понять: книги на полу, кое-где выдраны листы, несколько стопок упали после моей погони за наглой белкой, из ящиков стола как все было вывалено, так и валяется на ковре… А около отодвинутого стеллажа, там, где за иллюзорной стеной находится вход в подземную часть кабинета, видна цепочка черных капель. Оскверненная кровь, видимо, стекшая с меча.

И именно на эти капли сейчас уставился блондин. Щегольски одетый «жених» был явно шокирован открывшимся видом. Я не могла залезть к нему в мысли, но была почти уверена, что блондичик знает, что это за капли. Знает и, заметив меч на моем поясе, лихорадочно пытается сообразить, что изменилось. Хотя, может, это лишь мои домыслы…

Первым «отмер» черноволосый.

– Госпожа Ланская, я – Александр Витальевич Голицын, действительный служащий Тайной Канцелярии, прикомандированный к третьему отделению Московского Полицейского Управления. Нам поступила…

– Дорогая, – бесцеремонно перебил его блондин, – ты не обязана ни на что отвечать. Я со всем разберусь. Александр Витальевич рвался увидеть тебя, но теперь ты можешь быть свободна. Я со всем разберусь. Тебе не нужно волноваться и переживать, я знаю, что ты еще не оправилась от случившегося.

– О прискорбном происшествии я и хотел с вами поговорить, – вновь попытался вернуть себе инициативу Голицын, – сожалею, что не прибыл для расследования покушения раньше. Увы, только недавно узнал о случившемся. Из анонимных источников.

Последнее явно было сказано в укор блондину.

– Я не хотел доставлять лишних переживаний, – сладко улыбнулся «жених». Вроде ж его Олегом звали? Или нет? – тем более что все обошлось. К тому же это в первую очередь внутреннее дело семьи, и Марат Евгеньевич не желал делать случившееся достоянием общественности.

– Возможно, вы не в курсе, но законы Империи подразумевают прерогативу общегосударственного права над родовыми традициями, – а этот Голицын начинает мне нравиться, – и свидетели преступления, а покушение на жизнь и здоровье, несомненно, является преступлением, обязаны проинформировать компетентные органы для проведения расследования и наказания виновного.

Ага, выходит, что местная полиция – как Трибунал в Анклаве. По всем случаям положено к ним обращаться, а на деле… Как получалось.

– О, уверяю, это излишне, – отмахнулся блондин. – К тому же госпожа Ника не совсем здорова, и просто перепутала бутылки, отпив из оставленной этим болваном Георгом.

Что?!

Злость поднялась из глубины разума. Он что, правда рассчитывает представить меня недалекой дурой, по ошибке выпившей опасное алхимическое снадобье? Да плевать, что это прошлое Владимировны, говорит-то он мне! Мне, сражавшейся и защищавшей людей дольше, чем он на свете живет! Главе рода, против которого есть умысел, той, на которою направили демонов! А он перед этим трибунальщиком меня за малахольную держит?!

Между нами всего два шага. Один удар – и сломаю ему челюсть.

Да я…

– Подтвердишь свою неадекватность, – Ловец возник прямо передо мной, заставляя сбиться с уже начатого шага. – Серьезно – ты собираешься накинуться с кулаками на собственного жениха при законнике? Как думаешь, кому потом поверят?

Вот же!

Слова демона не остудили злость, но кулаки я разжала.

Действительно, накинусь на блондина – и тот продолжит говорить о моем нездоровье, еще и доказательства этого самого нездоровья получит.

Мне потребовалось три вдоха, чтобы усмирить бьющий набатом в ушах пульс. Ну уж нет, не куплюсь. И вообще – что за ерунда? Это я свои семнадцать могла в драку полезть… Или что – молодое тело теперь выше разума?

А этот Олег разливался соловьем. И про мои-Владимировны тяжелые годы после аварии, в которой погибли отец с матерью, и про новый удар из-за происшествия в Корпусе с братом, и про то, что у меня прекрасный характер, но сложное прошлое в «отдаленном от света особняке под диктатом отца, предпочитавшего реальности фантазии»…

– Хватит, – оборвала я его.

– И господин Виноградов, – Олег меня полностью проигнорировал, – видный менталист, уверен, что подобное воспитание и психотравмирующие события положили начало диссоциативному расстройству, и вторая, ложная личность агрессивна и опасна. Потому госпожа Ланская не может отвечать за свои поступки, и…

– Хватит! – рявкнула я.

По кабинету пролетел порыв ветра. Не слишком сильный, но ощутимый. Ледяной ветер, принесенный из астрала. Мной принесенный, моей злостью.

– Я решил, что так будет лучше, – откликнулся Ловец, устроившийся на верхней полке ближайшего стеллажа, – так что да, тобой. Почти.

Заткнись.

Оба визитера замерли. Блондинчик явственно побледнел, не то от злости, не то от страха. Голицын же смотрел скорее с интересом, словно генерал на наши рождественские представления.

Я поймала взгляд «жениха».

– Вон.

– Что?

– Вон из моего дома.

– Но, дорогая…

– Не «дорогая». Вон. И я запрещаю тебе и всем твоим родственникам и друзьям появляться в моем доме без моего согласия. Ты оскорбил меня и мою семью.

Блондинчик поднял руки.

– Эй, эй, успокойся! Не нужно переживать понапрасну. Я знаю, что ты еще не отошла от переживаний, что ты передумаешь. Я лишь сказал то, что и так известно, понимаешь? Ты ведь любишь меня, Ника. Любишь, я знаю.

Люблю?..

Да, он красив. Правда красив. И не глуп. И у него есть деньги. И такое странное чувство в животе…

– Вон, – повторила я, выбираясь из наваждения. – Сейчас же.

– Дорогая, вспомни…

Вновь уже не странное, а понятное чувство. Совершенно понятное.

Вот только этот блондин – не мой Артур. Совершенно точно нет. Артур погиб много лет назад, а этот урод пытается какой-то демонской магией залезть в мое тело и мысли.

Я усилила щит вокруг разума, распространяя защиту на тело. На ладони полыхнул знак – и глаза «жениха» расширились в изумлении. Блондин отступил на шаг, не сводя взгляда с моей руки. Он тоже был без перчаток, словно бы невзначай демонстрируя ровную кожу без любых активных символов.

– Вон. Последний раз повторяю. Иначе мне придется попросить Александра выдворить вас за территорию поместья.

– Я… Ты не имеешь права! Договор подписан, а такие решения может принимать лишь глава рода, который, как мне заявили, болен, и…

Отвечать я не стала. Прикоснулась к знаку на руке и мысленно обратилась к Сердцу. То явно не было против – потоки магии окутали блондина и потащили к выходу из кабинета. Тот нелепо махал руками и что-то пытался говорить, но магия заткнула ему рот, утягивая в коридор и таща к холлу.

– Прошу прощения за этот инцидент, – заговорил Голицын, едва хлопнула дверь. – К сожалению, Хорошилов каким-то образом узнал про мой визит к вам, и у меня не было веской причины помешать ему проведать «одинокую, оставшуюся без заботы семьи, невесту». Тем более что он ваш жених.

– Пока, – с раздражением откликнулась я.

Что этот блондин сделал? Я правда схожу с ума, или он как-то влиял на Владимировну, а со мной не получилось?

– Пока… – Голицын неожиданно улыбнулся. – Это хорошая новость. Думаю, вы понимаете, что ваше положение в глазах закона весьма… Неустойчиво, госпожа Ланская.

Я склонила голову.

– И?

Денег, что ли, хочет?

– И я все же хотел бы поговорить именно с вами, а не с вашим захворавшим опекуном. Какой, кстати, у него диагноз?

– А это надо знать полиции?

– Вовсе нет. Хотя подчеркну, что я – не совсем из полиции. Точнее, не только из полиции. И замечу, что если и Марат Евгеньевич потеряет дееспособность, то, боюсь, ваш жених может потребовать опеки над вами. Старые законы это позволяют. А если болезнь вашего родственника вызвана покушением, то…

– Она вызвана его глупостью, – отрезала я. – И вообще – может быть, вы подождете в столовой, попьете чай, а я пока приведу себя в порядок?

Голицын улыбнулся.

– Неплохое предложение. Но сначала вы скажете, что случилось, и почему вы носите оружие в собственном доме. Боитесь кого-то?

– Нет, – честно ответила я. – Упражнялась и разбирала вещи отца. Это запрещено?

Голицын выразительно посмотрел на мою рубашку.

– Это… – мой взгляд упал на валявшуюся на полу ручку, – чернила.

– В таком случае вас не затруднит позволить мне здесь все осмотреть?

Ну уж нет. Я скрестила руки на груди.

– Затруднит. Какие бумаги разрешают вам копаться в вещах отца и моих? На момент моего отравления эта комната стояла закрытой три года. Стефания и Георг могут это подтвердить. Что бы я тут ни делала – вас это не касается.

Или отправитесь вслед за Хорошиловым… Но это я говорить вслух не стала. Впрочем, еще один порыв холодного ветра сказал все за меня.

Местный трибунальщик покачал головой.

– Я не враг вашему роду, госпожа.

Но и не друг. Вслух же я отозвалась мягче:

– Есть вещи, в которые я бы не хотела посвящать посторонних. Если вы хотите поговорить со мной, то мы продолжим разговор в столовой. Нет – я вас не задерживаю.

Колебался Голицын всего мгновение.

– Идемте. Покажите, где здесь столовая.

Я кивнула и направилась к выходу из кабинета. Уже добралась до двери, как ощутила движение за спиной. Развернулась – и обнаружила Голицына сидящим на корточках около отодвинутого стеллажа.

– Что вы себе…

– Простите, – он быстро поднялся на ноги, – мне показалось, что я слышал оттуда какой-то звук. Из-за стены.

– Смешно. В этой комнате не было никого три года.

– Еще раз прошу меня простить, – трибульщик направился к выходу, – проверять подобное – мой долг.

Что-то слабо верится… Но ловить его было не на чем. Да и что, в самом деле – бить в лицо, что ли? Да, с Маратом помогло, но он – просто заигравшийся идиот, явно причастный к происходящему. А трибунальщик… Тронешь такого – потом проблем не оберешься.

Перепоручив гостя обнаружившейся в холле Стефании, я поднялась к себе. Стоило начать переодеваться в с трудом раздобытую в гардеробной рубашку, как на кровати возник Ловец.

– Ты, это, думай, что ли. А если бы я тебя не успел бы остановить? Отправят в тюрьму, заблокируют родовую связь – и все, Сосредоточие чахнуть будет…

– Потом, – местные пуговицы не слишком хорошо поддавались, – ты лучше скажи: этот блондин какую-то магию применял?

Ловец почесал голову. Задней левой лапой.

– Нет. И да. Не знаю… Надо подумать, – сказал он и растворился в воздухе.

Вот прекрасно… И кого спрашивать? Георга? Ну, в общем-то, да, второй вариант только Анна Михайловна. Ну да ладно, разберемся сначала с этим трибунальщиком.

Голицын сидел в столовой и пил чай. Отставив палец, мелкими глотками… Вот только взгляд у него цепко осматривал и стеллажи, и сервизы, и Стефанию, которая краснела, бледнела, но рассказывала, как все случилось:

– А я гляжу: госпожа бледная какая-то. Ну устала, бывает, я зову, а она не отзывается. Ну, думаю, ладно, устала. Гостей-то мы давно не принимали…

Я замерла, прислушиваясь. Подробности знать хотелось и самой.

– Но потом я смотрю – а у нее ногти почернели. Ну я пошла к Георгу, а он… В общем, пока я его нашла, пока все объяснила… Он сначала ничего не понял. Говорил что, мол, поздно, нечего переживать, ну спит, ну выпила. Я его притащила – на ногти смотреть. Он пока пошел, пока осмотрел… Пошел к себе, а как вернулся – она лежит, словно бы и не дышит…

– А остальные гости?

– А они спали уже.

– И вы не стали будить Марата Евгеньевича?

– Он… Спал.

Ясно все.

Я вошла в комнату, обозначая свое присутствие. Стефания тут же залилась краской и подскочила на ноги.

– Госпожа, я…

– Все в порядке.

По крайней мере хотелось в это верить.

– Я вас не задерживаю, – мягко, но со значением проговорил Голицын, – вы помогли составить картину преступления, можете идти.

Стефания, виновато косясь на меня, удалилась. Когда за ней закрылась дверь, Голицын отставил в сторону чай.

– Госпожа Ланская, давайте сразу обозначу свою позицию. Я переведен из Петербурга, – со значением проговорил он, – в котором многие обеспокоены происходящем в Москве. Особенно происходящем с некоторыми родами, некогда бывшими опорой нашего государства. В том числе и с вашим.

Я ничего отвечать не стала, и трибунальщик продолжил:

– Выбором вашего деда было уйти с политической арены – и это его право. Ваш отец же… занимался важными вещами, – Голицын смотрел прямо мне в глаза, – возможно, вы понимаете, о чем я. Или пока нет. Но, так или иначе, его смерть была… Скажем так, несмотря на то, что авария случилась вроде как по прискорбному, но возможному стечению обстоятельств, она вызывает много вопросов. Как и случившееся после. Три года – достаточный срок, чтобы прийти в себя, а вы сначала, едва став совершеннолетней, заключаете помолвку, потом едва не убиваете собственную домработницу, потом кто-то пытается вас отравить, потом вновь непонятный припадок…

– На что вы намекаете? – прямо спросила я.

– Пока – лишь на то, что, вполне возможно, у вашего рода есть враги, которые желают зла вам в первую очередь. Скажите – ваш отец не оставлял вам никаких записей?

– Нет, – бросила я раньше, чем осмыслила вопрос.

– Никаких заметок или книг? Может быть говорил, как найти его труды?

– Увы, нет.

– Я уже получил сведения, что у вас после отравления амнезия, но, может быть, вы все-таки что-то помните о том, где остались его книги, тетради или заметки?

Я вновь покачала головой.

Голицын глубоко вздохнул.

– Это… прискорбно. Могу лишь надеяться, что они не попали в руки тех, кто воспользуется ими самым худшим образом. Что ж, давайте тогда вернемся к тому дню, когда вас отравили. Вы что-нибудь помните? Постарайтесь сосредоточиться, важны даже мельчайшие детали…

Деталей, впрочем, было немного. Просто потому, что я действительно ничего не помнила. Владимировна бы вспомнила, а я – нет. Голицын попытался выяснить, кто был в тот день в доме, но и тут его постигла неудача – я была уверена только в присутствии Хорошилова. Да и про дальнейший «припадок» разговор прошел скомкано – я старалась лишний раз не открывать рот и уверяла, что все дело в препаратах и кошмарах, которые затмили разум. Наконец трибунальщик, видимо поняв, что ничего больше не узнает, вздохнул и достал из наплечной сумки прямоугольную карточку с номером.

– Позвоните, если что-нибудь вспомните. И о наследии отца, и о нападении на вас. Я говорю о нападении, потому что не верю в случайности. Ваш отец… Не знаю, знаете вы или нет, но он имел дело с Другими. С демонами, как их еще называют. Есть мнение, что именно это его и погубило. Это – или что-то, что он выяснил в своих изысканиях. Хотя, конечно, нельзя исключать и роковую случайность, – Голицын поднялся из-за стола.

Я последовала за ним. На всякий случай. И не зря. Трибунальщик дошел до холла, но на пороге оглянулся и продолжил:

– Я не имею права говорить это, но все же скажу: вы, Ника, кажетесь мне хорошим человеком, и я хочу, чтобы беды обошли вас стороной. Потому знайте – у Хорошиловых немалые долги, а у их кредиторов Зотовых пусть и много влияния, но имеются в прошлом темные пятна. Но выбирать, разумеется, вам.

Голицын вышел за дверь. Из ближайшего окна я видела, что он удаляется по главной аллее.

Это что вообще было? Чего он хотел на самом деле?

– Госпожа, – негромко проговорила вошедшая в холл Стефания, – я… кое-что вспомнила.

– Ника, – машинально поправила я ее, смотря в спину идущему ровно Голицыну.

– Ника… В общем, в тот день, ну, когда гости собирались еще, я слышала, как господин Марат с кем-то общался по телефону. Я думала… В общем, я думала, что он говорил с Настасьей, потому что я слышала, что он не хочет ее видеть, и ребенок – только ее. А… ну, в общем, и раньше он был против присутствия здесь дочери. Но сейчас меня Александр Витальевич просил вспомнить тот день, и… В общем, я не помню, чтобы он упоминал имя той, с кем говорил.

Прекрасно… Впрочем, если учесть наличие игоши, то, возможно, тут вообще все дело в банальной мести. Почему Владимировне – это вопрос, конечно. Но я помню, что было в Анклаве, когда двум сестрам понравился один из генеральских сынов… Плохо, в общем, все закончилось.

Голицын, превратившийся в расплывчатую точку, наконец покинул парк. Я обернулась к Стефании.

– Что Георг сказал?

Та смутилась.

– Ну… В общем, что он точно не знает, но вроде как проблем быть не должно.

– Тогда пошли.

– Куда?

– За мной, – усмехнулась я. – Если не передумала проходить Инициацию.

Долги надо отдавать. К тому же есть у меня одна мысль…

В этот раз добраться до Сердца удалось без проблем. Старуха никак себя не обнаруживала, никаких рисунков в подвале не появилось… Только при проходе сквозь иллюзорную стену я взяла оробевшую Стефанию за руку.

Сама Инициация тоже оказалось неожиданно простым делом. Оказавшись в комнате с Сердцем, я почувствовала, что нужно делать. Магия внутри подсказала, как подсказывала она направление к нужному кабинету и тайному ходу в нем.

Я подошла и опустила руку на теплую грань Сердца, прося о помощи и поддержке. Сосредоточие магии рода откликнулось, и настал черед Стефании прикасаться к кристаллу, а мне – просить дать «моему человеку» то, что поможет ей и роду. Странные ощущения… Словно Стефания – слуга, а не обычный, равный мне, маг, словно она – другого сорта… Впрочем, для Сердца, кажется, так все и было.

В один момент по телу прошла боль. Сердце спрашивало, доверяю ли я, не подведет ли она, готова ли я отвечать за нее...

И ответ был только один: «Да». Стефания заслужила то, что обещал ей еще отец. Три года – достаточный срок, чтобы получить обещанное.

Я чувствовала, как Сердце прикасается к сердцу, видела, как омывает девичий силуэт чистое сияние энергии…

А потом все закончилось. Стефания упала на колени и, дрожа, принялась осматривать свои ладони. На одной из них, левой, светился знак, понятный и без всяких переводов – глаз в круге. Глаза же горничной, только что ставшей вассалом Ланских, моим вассалом, источали слабое, но видимое в полутьме подвала сияние.

– Закрой глаза, сосредоточься на знаке и пожелай видеть все как обычно, – произнесла я, ориентируясь на передаваемые Сердцем образы.

– О, теперь ты, я смотрю, знаток магии, – раздался голос Ловца, появившегося около ноги Стефании.

– Ты… кто вообще? – теперь и она его тоже видела.

– Фамильяр, – опередил меня Ловец. – И не демон, не слушай свою опекуншу.

– Кого? – выпалили мы обе одновременно.

– Опекуншу. Тебе шестнадцать, девочка, – белка села на собственный хвост, – и теперь ты маг, пока с одной Печатью Истинного Зрения, но – маг. И ответственность за тебя несет глава рода, который провел Инициацию. Между прочим, в старые времена за молоденьких одаренных девушек клановые войны велись – опекуну-то они возразить не могли, пойдут поперек воли – и лишаться своих сил. А наследники всем нужны. А если девушки еще и красивые...

Меня передернуло.

– Отвратительно.

Белка пожала плечами.

– Это – лишь память. И, вообще, я пришел показаться просто чтобы ты перестала считать меня демоном. И ответ на твой вопрос – думаю, это какое-то влияние, но на тело, не на разум. И в момент влияния магии нет.

– Как это вообще возможно? – я уставилась на «белку». – Если магия и есть, и нет? Демоны?

Ловец только фыркнул.

– Все тебе демоны мерещатся… Нет, или ритуал, или что-то ментальное, настроившее тело на нужные реакции после команд от определенных людей.

Вот прекрасно…

– Как тебя зовут? – неожиданно спросила Стефания.

– Хоть кто-то тут воспитанный… – пробурчал Ловец. – Герман. И за хороший вопрос совет: посмотри-ка, кто имеет доступ в дом. Просто прикоснись к Печати и пожелай это увидеть.

Я покачала головой, наблюдая за тем, как Стефания пробует последовать совету этого… создания.

Мне не нужно было смотреть через астрал, чтобы понимать, что теперь Стефания сможет находиться здесь, в поместье, до тех пор, пока кто-то не заблокирует ее Печать, не прервет ее связь с Сердцем Ланских.

Я прикрыла глаза, прося сосредоточие родовой магии запретить входить в поместье кому-то кроме меня, Стефании, Георга и Марата. Вот только существовал еще один человек, который в любой момент мог войти и выйти из дома, и закрыть ему доступ не представлялось возможным. Человек, которого когда-то привел сюда, так же сделав вассалом рода, отец Владимировны.

Человек, с которым мне очень и очень хотелось бы поговорить. Вот только эту Марфу еще нужно найти.