Чиновник

Глава 9

С утра в понедельник Николай первым делом отправился за фотографиями. Прибыл точно к открытию ателье. Арон Моисеевич встретил его за стойкой:

— Доброе утро, молодой человек. Рад видеть вас в добром здравии. Фото готовы, извольте.

Он протянул Стрельникову два конверта. В первом «стандартном» лежали фото на паспорт, шесть штук, как и было указано в наряде-квитанции. В другом конверте, размером в два раза больше, лежали четыре портретных снимка формата 13 на 18, и столько же — 18 на 24.

— Прошу прощения, что чуть отступил от заказа и отпечатков сделал в два раза больше, — сразу же повинился фотограф. — Я просто не смог удержаться... Нет-нет, доплат я не требую, — замахал он руками, заметив, как гость хмурит брови, разглядывая фотографии. — Вы можете взять их все, и те, что побольше, и те, что поменьше. У меня есть лишь маленькое... ну, совершенно малюсенькое предложение. Или даже не предложение, а просто просьба.

— Просто просьба? Какая?

— Хочу, чтобы вы разрешили использовать эти фото для... ммм... рекламных мероприятий.

— В смысле? — уставился на него Николай.

— Эээ... я просто хотел бы, чтобы какое-то время ваш снимок висел вот тут, — указал на стену, где, как и положено для любой фотостудии, висели разные фото, в рамке и без, каких-то известных людей и обычных граждан, «удачно схваченных объективом». — Мне польза. Вам, хм, популярность... Нет, если, конечно, вы против, то я ни в коем разе...

— Да чего уж там, вешайте, — махнул рукой Николай. — На популярность мне наплевать, а вот лишние отпечатки... Нет, я брать их не буду. Не привык, знаете.

— Не привыкли быть должным? — попробовал угадать Арон Моисеевич.

— Что-то вроде, — неопределённо покрутил пальцами посетитель. — Возьму вот эти, поменьше. Те, что побольше, на стене будут лучше смотреться. Вот их как раз и повесьте.

— Именно так я и сделаю, — шаркнул ножкой фотограф.

Стрельников расплатился за снимки, спрятал конверты за пазуху и вышел из мастерской.

Вообще, оба фото (анфас и вполоборота, каждое по два экземпляра) ему понравились. На них он и вправду выглядел... как какой-то артист. И если бы у него была девушка, он бы и впрямь, по совету ушлого мастера, подарил бы ей какой-то из снимков. А так, раз девушки нет и в ближайшее время не намечается, пусть эти фотографии покоятся дома в альбоме. Ну, если, конечно, их тётя Зина не умыкнёт и поставит куда-нибудь на комод или в книжный шкаф, рядом с другими такими же — её мужа, сестры, шурина, зятя, свекрови...

Из фотомастерской Николай направился в военкомат. Дорога дотуда пешком заняла минут двадцать. Что любопытно, сие учреждение, как и центральный кинотеатр, располагалось в здании бывшей церкви — Храма Покрова Богородицы на Козлёне. Как раз отсюда товарища Стрельникова призывали в Советскую Армию.

Насколько он ошибался в том, что припёрся именно в это здание, Николай понял лишь через два с половиной часа, отстояв длинную очередь к «учётно-призывному окну».

— Тут только призывники, — сообщила ему дама в окошке.

— А кто отслужил?

— А кто отслужил, на Армейскую набережную, где военком...

Мысленно чертыхнувшись, Николай двинулся в обратную сторону.

Знал ведь прекрасно, что горвоенком сидит прямо у них, в Заречье, но почему-то подумал, что после службы на учёт ставят там же, где призывали. Ошибся, однако. Бывает. Хотя, с другой стороны, мог бы и вспомнить. Но только не прошлые времена, а будущие, случившиеся с его другой ипостасью...

* * *

В Вологде 1983-го Николай Петражицкий на воинский учёт вставал тоже не на Первомайской. Призывной пункт убрали из бывшей церкви два года назад и перенесли его в новопостроенный облвоенкомат на Челюскинцев. А городской остался на том же месте, на набережной 6-й Армии, куда окончившего «Плешку» выпускника как раз и направили...

Жильё от работы, как одинокому молодому специалисту, ему предоставили в общежитии «барачного типа» в Завокзальном районе, сказав, что это совсем ненадолго. Бывший «афганец» не возражал. К казармам и общежитиям он привык, тем более что получил он вовсе не койко-место, а целую комнату. Пусть и с «удобствами» в конце коридора, зато отдельную, без подселенцев.

В этой общаге он про́жил три года, успев получить повышение и по службе, и в должности.

Сначала, в 85-м, в самый разгар антиалкогольной кампании его перевели из управления горкомхоза в облисполком, в отдел строительства и архитектуры, старшим экономистом. А потом он познакомился там со второй женой.

Людмила работала в отделе статистики. Роман их был скоротечен, свадьбу сыграли всего через месяц, а ещё через год у пары родилась дочь Надежда. Тогда же, стараниями тестя (довольно важного партийного чина), они получили двушку в Бывалово, рядом с молкомбинатом.

А времена наступили тогда лихорадочные. Николай постоянно мотался по области, по командировкам. Череповец, Тотьма, Кириллов, Сокол, Великий Устюг, Шексна, Верховажье, Вытегра, Белозерск... Везде что-то строили, проектировали, меняли планы и сроки, выбивали бюджеты, жаловались на текучку и недостаток лимитов, но особенно — на идиотские требования из центра: «на́чать, углу́бить, перестроить, ускорить, расширить, повернуться лицом...»

Именно в эти годы Петражицкий впервые серьёзно задумался: а то ли он делает? И то ли делает государство, его руководство, его политическое руководство, чтобы советская экономика была действительно эффективной, не на словах, а на деле.

Будучи студентом, он читал не только учебники, но и журналы, в том числе, зарубежные. В институтской библиотеке их было в достатке, а те, каких не было, добывались в библиотеках академических и ведомственных.

Впечатление, которое бывший «афганец» вынес из их изучения, заключалось, в первую очередь, в недоумении: отчего там, на западе, тоже теперь направляют массу усилий и времени на централизованное планирование? Почему они тратят материальные и человеческие ресурсы не только на максимизацию прибыли, но и на развитие, причём, долгосрочное? И почему, когда помотавшись по вологодской глубинке и уже не в теории, а на практике познакомившись с состоянием местных финансовых и производственных фондов, ему вдруг приходят в голову крамольные мысли?

Окончательное понимание «что не так» появилось году так к девяностому, когда вовсю «заработали» принятые то ли по дурости, то ли по злому умыслу законы «о госпредприятии» и «о кооперации».

Николай тогда мог наяву лицезреть, как ломают последние бастионы недобитой за тридцать с копейками лет экономики СССР — её двухконтурную финансовую систему и остатки Госплана.

Как расплодившиеся, словно грибы после дождя, «производственные» и «научно-технические» кооперативы вместо науки и производства попросту перекачивают на сошедший с ума потребительский рынок миллиарды безналичных рублей, что раньше служили лишь средством взаиморасчётов между госпредприятиями.

Как миллиарды этой не обеспеченной производством и не учтённой ни в каких планах наличности буквально сметают с прилавков практически всё, включая самое необходимое.

Как производимые по госценам товары почти мгновенно перемещаются из госторговли на рынки и в кооперативно-коммерческие магазины, растя при этом в цене даже не в разы, а в десятки раз.

Как обычные люди бьются друг с другом насмерть в диких очередях за сахаром, мылом, маслом, молоком, колбасой, алкоголем, одеждой, бытовыми приборами, электроникой... За чем угодно, на что хватит денег, пока это ещё появляется в магазинах по приемлемым ценам, пусть даже по талонам и карточкам, как в годы Великой Отечественной, а то и вовсе Гражданской...

Чем это всё закончится, сомнений у Петражицкова не возникало — крахом.

Как-нибудь помешать обрушению отечественной экономики, а следом и государства он, понятное дело, не мог, а мог только наблюдать, холодным взглядом учёного. Ну, может, ещё приспособиться. Но приспособиться, к несчастью, не получалось. Поскольку совесть не позволяла. Просто не позволяла и всё. Как бы банально это тогда ни звучало.

Хотя возможности были, и неплохие.

Когда Советский Союз развалился и наступили новые времена, исполкомовская чиновная братия, в отличие от партийной, практически в полном составе, плавно, не меняя своих кабинетов, «переместилась» в аппарат правительства области.

За два постсоветских года к Николаю, продолжающему работать в отделе строительства и архитектуры, не единожды подкатывали с «интересными» предложениями поучаствовать в разного рода «схемах» и бывшие коллеги-чиновники, и «ветераны-афганцы», и новоявленные предприниматели, и откровенные бандюганы, и собственное начальство...

В сулящие выгоду авантюры Николай Петражицкий не ввязывался, а на угрозы научился не реагировать, делая всё возможное, чтобы «просители» думали: любые вопросы можно решить без него, а он — только винтик в крутящейся вхолостую системе. Что он только исполняет порученное ему сверху, получает зарплату и ни на что больше не претендует. Задача одновременно простая и сложная. Простая — потому что «включать дурака» он уже научился. А сложная — потому что всё время казаться в глазах остальных наивным и безобидным сумеет не каждый.

Жалование небольшого отечественного чиновника в начале 90-х шиковать особо не позволяло.

Хочешь не хочешь, приходилось или ловчить, или дотягивать личные заработки до более-менее приличного уровня, занимаясь чем-то ещё, вне службы.

Заниматься серьёзным бизнесом Николай не стремился. Просто пока не мог переступить тот порог, когда надо без чёткого знания, получится или нет, нанимать на работу других, привлекать их финансы, обещая всем золотые горы, а после кидая, потому что «не получилось». А как в «лихих девяностых» кидают и чем это обычно заканчивается, он уже насмотрелся. По самую маковку.

«Уж лучше, — решил Николай, — быть кинутым одному, чем всем вместе, со всеми, кого обнадёжил».

Решил и принялся зарабатывать тем, что хорошо умел делать ещё до института и армии. В выходные и по вечерам он в частном порядке, один, занимался ремонтом сантехники, электропроводки, столярничал, плотничал, шпаклевал, штукатурил, красил, варил, паял, разбирал, собирал, ломал, восстанавливал… Нехитрая, простая работа, требующая только умений и опыта. Ну, если конечно не принимать во внимание реалии новых времён — необходимость активно общаться с людьми и отыскивать тех, кому, в самом деле, кровь и́з носу, нужны такие специалисты.

Единственным преимуществом перед другими подобными мастерами у работника обладминистрации, пусть даже невысокого ранга, было то, что он мог заранее получать информацию о перспективах и настроениях на рынке строительства и ремонта и, соответственно, успевал подготовиться к ним быстрее, чем конкуренты.

Конечно, сказать, что всё у него шло легко и непринуждённо, означало бы погрешить против истины. За время работы «мастером на все руки» ему, бывало, и недоплачивали, и откровенно кидали, и лишние обязательства пытались навесить, и местная шпана наезжала (серьёзные «крышеватели» такой мелочёвкой, как правило, не заморачивались)... В итоге, он просто вывел для себя несколько правил, придерживаясь которых, можно вытерпеть даже тот «мир без правил», что воцарился вокруг в девяностые. Не брать кредитов, не задирать цену, договариваться конкретно, без зауми и без подводных камней, заранее собирать информацию о возможных клиентах, не связываться с криминалом и не выбивать долги, даже если заказчик «обидел» и недоплатил...

Вообще, работая сразу на двух работах — госслужбе и частной — чего-то нового Николай не открыл. Чтобы выжить, чтобы хоть как-нибудь прокормить семью и детей, так делали многие. Даже когда на прежней работе переставали платить, когда закрывались заводы, шахты, дома культуры, общественные учреждения, градообразующие государственные предприятия, они ещё продолжали надеяться, что это не навсегда, что рано или поздно всё образуется, надо лишь потерпеть…

Сам Николай умом понимал, что ничего назад уже не вернётся, но в душе ему очень хотелось верить, что шанс ещё есть и его опыт, умения и способности, чему он учился, к чему готовился, стране ещё пригодятся.

Надежды не оправдались.

В конце 93-го, после октябрьских событий в Москве, выборов в Думу и принятия новой Конституции, его отдел в администрации области объединили с другим, должность, которую он занимал, упразднили, а предлагать ему новую никто и не думал.

И вот тогда наступили действительно тяжёлые времена.

Денег, зарабатываемых только частным ремонтом, для нормальной семейной жизни стало катастрофически не хватать. Плюс социальный статус понизился капитально. Супруга выходить на работу не захотела. Так же, как забирать их дочь из частной гимназии, в которую та поступила как раз в 93-м.

— Я с тобой развожусь, — заявила она через пару недель после Нового года. — Ты неудачник. Папа правильно говорит: мне нужен другой.

— И этот другой у тебя, конечно, уже появился, — заметил с сарказмом муж.

— Представь себе, да! — упёрла руки в бока Людмила…

Ругаться, пытаться вернуть её и уж тем более упрашивать дать ему ещё один шанс бывший «афганец» не стал. Он неожиданно понял: друг от друга они отдалились давно, нужен был только повод. И даже общая дочь уже не могла помешать их разрыву.

По тем временам… да, наверное, и по более поздним, уволенный со службы чиновник поступил благородно. Имущество он не делил, в скандалы не ввязывался, а просто ушёл в никуда, оставив жене и квартиру, и сбережения, и всё, что они успели нажить, пока были вместе.

До осени Николай снимал комнату в том общежитии, где жил до свадьбы и рождения дочери. А в ноябре ему пришла повестка на военные сборы. В восемьдесят четвёртом он на такие уже призывался и по их окончании получил погоны младлея. Обычное дело, как сказали тогда, простая формальность, пустяк, но спустя десять лет эта, на первый взгляд, пустая формальность оказалась в его жизни решающей.

На сборах 94-го Петражицкого повысили в звании до лейтенанта, а потом неожиданно предложили продолжить службу сверхсрочно — заместителем командира роты инженерной разведки.

Немного подумав, Николай согласился.

Пунктом временной дисклокации части в выданном направлении значился город Моздо́к, Северо-Кавказский военный округ…

* * *

В горвоенкомате на набережной Николай проторчал почти до самого вечера. Сначала попал в обеденный перерыв, потом опять простоял в длинной очереди, только теперь не призывников, а уже отслуживших... Короче, права была народная мудрость, что понедельник, мол, день тяжёлый. То учётную карточку у кого-то из очереди никак найти не могли. То тот, кто ставит печати, куда-то вышел, наверно, к начальству. А то и, вообще, в крыле, где архив, отключили свет, и пока не нашли неисправность, ничего нигде не работало.

На улицу Стрельников вышел лишь в половине шестого и сразу же побежал в Зареченское отделение милиции, надеясь, что, может, хоть с паспортом повезёт. Удивительно, но с этим ему и впрямь повезло. Паспортный стол ещё не закрылся, и что ещё удивительнее, никакой очереди перед окном не стояло. На заполнение анкеты и прочего ушло пятнадцать минут. Еще десять было потрачено на проверку старого, полученного сегодня в военкомате, но теперь уже точно просроченного «пятилетнего» паспорта и поиски затерявшейся справки из жилуправления. Про неё демобилизованный как-то запамятовал, но всё обошлось. Документ в отделение часа два назад принёс Аркадий Семёнович. Он же предупредил паспортистку, что Стрельников «свой» и мурыжить его ни к чему.

— Новый паспорт получите в среду, после одиннадцати, не раньше, — сообщила та, сложив все бумаги в папку и убрав её в сейф. — Выдача в соседнем окне. Работает до шести. Перерыв с полвторого до двух. Если будет закрыто, постучите, назовите фамилию и передайте вот это, — она протянула Стрельникову листок с «грозной» надписью «Специальное требование».

— Понял. Спасибо, — выдохнул с облегчением Николай.

Судя по объявлению над окошком, по средам паспортный стол не работал. Точнее, работал, но только по «спецзаявкам».

«Ничего в этой жизни не меняется, — мысленно хмыкнул старший сержант. — Хоть в прошлой, хоть в будущей, хоть в настоящей...»