Чиновник

Глава 20

Наутро в четверг, как и обещали синоптики, мороз усилился до минус двадцати. На улицах стало больше народа в тулупах и валенках, и даже женщины вместо платков и шляпок начали надевать шапки-ушанки. Не все, безусловно (красота, как известно, требует жертв), но очень и очень многие.

В правом крыле интерната, том, где топилась печка, температура на втором этаже держалась около минус пяти, на первом — в районе ноля, и только в подвале была устойчиво положительной. Тепло реально держалось лишь в помещениях вокруг дымохода. Их успели отгородить за три предыдущих дня, и это оказалось решением правильным. Было, по крайней мере, теперь, где погреться, если замёрз, где можно сушить одежду и обувь и держать кой-какие инертные материалы навроде песка и цемента.

В левой части строения воздух не прогревался, но разница с улицей там, так или иначе, присутствовала — градусов эдак в десять по Цельсию. Стены и окна, как мог убедиться любой, удерживали тепловую энергию существенно лучше, чем одни только стены, и ветер там не гулял сквозняками, как в незакрытой и недостроенной средней части.

В целом, рабочий день прошёл без накладок и сбоев.

Бригада, вся целиком, включая сантехников и компрессорщиков, стояла на внутренней кладке.

Учебный процесс продолжался.

Уже немного поднатаскавшихся братьев Калюжных, а также Петренко с Тарнавским бригадир отправил в «холодную» часть, передав им в помощники «интернационал» в лице Балояна, Нгуряну, Гаджиева и Штапаука — пусть тоже опыт приобретают под руководством вчерашних учеников, превратившихся в одночасье в наставников.

Сам Стрельников сегодня решил поработать с теми, кто ещё не вкусил пока прелести полноценной работы с кирпичом и раствором. Новичков, что понятно, следовало начинать обучать в более щадящих условиях. То есть, в той зоне, где было теплее и где уже выложено по десятку-другому рядов — как говорится, бери да клади, до самого потолка. Знай только шну́рку точно натягивай да горизонт выставляй и выдерживай с помощью «ватерпаса» — устройства, во многом забытого и заменённого в будущем на более удобные «уровни», водяные и лазерные.

Как это ни удивительно, учить других оказалось даже сложнее и тяжелее физически, чем класть самому. К концу рабочего дня Николай вымотался, словно бурлак на Волге. Но всё же надеялся, что остальные этого не заметят. Не дело, когда начальник выглядит утомлённее подчинённых. А не то у последних запросто может возникнуть желание спихивать на него всё самое трудное и тяжёлое. Мол, раз начальство впахивает вместо них, то самим им можно не напрягаться.

Проштрафившийся вчера Васильев весь день просидел в подвале, листая «Справочник молодого арматурщика», готовясь к завтрашнему экзамену. Брошюрка, в принципе, небольшая, написанная простым языком. С пометкой на титуле: «Для учащихся школ ФЗО».

Стрельников обнаружил её ещё в прошлый четверг на полке у мастера и попросил его выдать брошюру на сутки. Георгий Гурамович отказывать бригадиру не стал.

Быть в эту ночь «дежурным по печке» вызвался сам Николай. Тётю Зину он предупредил об этом с утра, а на вечер ему так и так, кровь и́з носу, требовалось посидеть с чертежами и планами. Появилась мыслишка заделать для этой площадки нормальный сетевой график, чтобы не дёргаться каждый раз, когда чего-нибудь вдруг не хватает, когда что-нибудь неожиданно отключается, кого-то снимают с объекта, а вдобавок ко всему этому снаружи (опять же внезапно) наступает зима-лето-осень, льёт ливень, сходит с крыши лавина, начинается землетрясение, ураган, нашествие помидоров-убийц и другие напасти. И эту мыслишку стоило отработать как можно скорее.

За бумаги Николай засел сразу, едва работяги ушли. Заступивший на смену сторож ему не мешал, в комнатке около печки было тепло, собранный из фанеры и досок стол вполне заменял собой кульман. Как говорится, работай себе и работай, однако работать спокойно, не отвлекаясь, Николаю не дали.

Примерно в половину десятого дверь неожиданно распахнулась, и на пороге возникли двое небритых субъектов.

— Ты что ли здесь бригадир? — презрительно бросил левый, довольно амбалистый, одетый в засаленный чёрный бушлат и овчинную шапку-конфедератку с отвисшим ухом.

— А стучать перед тем, как войти, тебя не учили? — оторвался Стрельников от бумаг и окинул вошедших нахмуренным взглядом. Второй из незваных гостей комплекцию имел чуть помельче, но выражение на физиономии было такое же неприятное, и вёл он себя столь же нагло.

— Стучат стукачи, а не люди, — плюхнулся «мелкий» на ящик с другой стороны стола и довольно ощерился. — Спросить мы с тебя пришли, бригадир, почто Шишку обидел? Приятель он наш. Старый. Хороший. За такого, ты знаешь, и впрячься не западло.

— Так чего же он сам не пришёл? — усмехнулся строитель. — Этот ваш, как его... Шишка.

— Болеет он нынче. Серьёзно болеет. А капиталу нема. Вот такая вот, понимаешь ли, закавыка. Поэтому ты, бригадир, давай думай. Соображай, как помочь человеку. Но только быстрее. А то ведь, сам понимаешь, люди мы занятые, нам долго ждать не с руки.

Стрельников еле сдержался, чтоб не заржать. Ему неожиданно стало дико смешно. Двое дружков «дорожника» Шишкина, застуканного вчера на крысятничестве, изо всех сил изображали из себя бывалых блатных. Вот только до настоящих блатных им было как до Пекина пешком.

— Так вы, получается, хотите поговорить о взаимопомощи?

— Хотим, бригадир. Так хотим, что аж руки в карманах чешутся.

— Ну, что же. Могу и поговорить. Отчего бы не поговорить-то, раз просят.

Николай неспешно поднялся. Надел на правую руку перчатку, затем рукавицу. Потом так же неторопливо развернулся к стене... И со всей дури шарахнул по ней кулаком. Прямо как в фильме (его название Стерльников-Петражицкий не помнил), где главный герой вот таким же вот образом тренировался с обычным календарём. Вешал последний на стену, лупил по нему целый день, потом отрывал листок и на следующие сутки повторял всё по новой. И так целый год, триста шестьдесят дней подряд, без перерыва. И в результате, когда по сюжету он очутился в вагоне с зэками и там начался типичный базар-вокзал с наездами не по делу, то этот товарищ попросту проломил кулаком вагонную стенку и инцидент оказался исчерпан[1].

Конечно, перегородка из кирпича была существенно твёрже, чем точно такая же деревянная. Но только в том случае, если не знать, что место, в которое бьёшь, выложили не очень давно и кладка на этом участке схватилась, дай бог, процентов на десять, не больше.

Разлетевшиеся, словно кубики, кирпичи произвели эффект разорвавшейся бомбы.

Амбалистый даже и́кнул от неожиданности, а его кореш, который помельче, чуть с ящика не свалился, на котором сидел.

— Ну, так чего, пацаны? Базарить по-свойски бу́дем или шнифты задраим и разойдёмся? По мне, так и то, и другое без разницы.

Стрельников энергично встряхнул руками и вышел из-за стола.

Костяшки пальцев, конечно, саднили, а завтра они, скорее всего, распухнут, но что поделать. Понты, как известно, дороже денег.

— Эээ-кхымх, — закашлялся сипло амбалистый.

— Ты чего сявкаешь, дурик? — внезапно раздалось из-за его спины голосом Сапунькова. — Бугор же спросил, базарить-то будешь или лучше по тапкам?

А ещё через миг появился и сам Сапуньков.

Точнее, его рука с финкой, и эта финка аккуратно пристроилась к горлу незадачливого «быка».

— Дёрнешься, сдохнешь, — пообещал негромко Кирьян. — И ты, фраер, тоже, — кивнул он второму гостю, замершему посреди помещения.

Стрельников мысленно выругался. Ситуация ему совершенно не нравилась. Это был перебор. Причём, перебор конкретный, с плохой перспективой.

— Убери нож, Кирьян. С ножом двое на́ двое — это не по понятиям, — покачал головой Николай. — А граждане просто погорячились. Но теперь, как я вижу, всё осознали и претензий ни к кому не имеют. Не так ли? — взглянул он сперва на мелкого, затем на громилу.

Первый тут же кивнул, второй снова и́кнул.

— Ну, вот и чудненько. Претензии сняты, расходимся. — Кирьян убрал нож и отшагнул в сторону.

«Гостей» уговаривать не пришлось. Чтобы смыться из этого «страшного» места, им понадобилось всего три секунды. Дверь хлопнула, Николай повернулся к Кирьяну.

— Финку сюда положь, — указал он на стол.

— Да какая ж то финка, начальник, — хохотнул Сапуньков. — Обычный кухонный ножик. Я им колбаску в каптёрке резал, вдруг слышу, грохочет чего-то. Пошёл посмотреть. А эти придурки, — кивнул он на дверь, — прям-таки обдристались от страха, гоп-стопщики хреновы.

— Ты зубы-то не заговаривай, — дёрнул щекой Николай. — Кухонный ножик... Ха!.. Зарезать можно и вилкой. Так что давай, клади его вот сюда и рассказывай, чего ты делал в каптёрке...

Бывший сиделец вздохнул, положил нож на стол («Действительно, кухонный») и вытащил из-за пазухи справочник. Тот самый, который сегодня весь день изучал наказанный за вчерашнюю пьянку Васильев.

— Видишь ли, бригадир... Мне как-то вот интересно стало, что ж в нём такого есть важного, раз ты учить заставляешь. Ну, я и взял его... почитать.

— В каптёрке?

— В каптёрке.

— И даже домой не пошёл?

— А что там в общаге делать? Нажраться и морду кому-то набить? — пожал Сапуньков плечами. — Не, мне это надоело. Мне хочется чего-нибудь... умного. Как в этой книженции, например. Но только я не всё понял там. Слова там местами какие-то слишком мудрёные.

— Какие? А ну, покажи.

— Да хоть бы вот эти, к примеру...

Они уселись за стол и принялись разбирать брошюру. Николай как учитель, Кирьян как учащийся...

* * *

Бывший сиделец ушёл с объекта в районе полуночи. Стрельников его еле выпроводил. А после ещё два часа дописывал свой план-график, но так и не дописал — голова уже совсем не варила.

А утром, не выспавшись, примерно за час до работы он уже принимал «экзамен» по арматурным делам сразу у двух «подопечных» — Васильева и Сапунькова. Последний не только сам на то напросился, но и заставил первого прийти на объект пораньше, чтобы, как говорится, лишнего времени не потерять. Экзамен и тот, и другой, в принципе, сдали. Теоретический. Где-то в районе «четвёрки с минусом». Выше у них всё равно бы не получилось, поскольку на «пять» сдать могли только те, кто имел хоть какую-то практику. А практику ещё следовало организовать. Однако, во-первых, на этом объекте её имелось не так уж и много, а во-вторых, по плану, сложившемуся у Стрельникова в голове и частично в бумаге, бетоном и арматурой он собирался заняться дней через десять, не раньше. Хотя, с другой стороны...

— Ты ответственные конструкции много варил? — спросил Николай у Щербатого, когда тот появился в каптёрке.

— Достаточно, — буркнул сварной.

Бригадир мысленно усмехнулся. Ну, не хотел «опальный» череповчанин вспоминать предыдущий опыт, о котором он так до сих пор никому и не рассказал.

— Тогда пошли, поглядим кой-чего. Не скажу, что особенно сложное, но сделать хотелось бы побыстрее.

— А сам? — попытался Щербатый скинуть с себя непонятную работёнку, но попытался достаточно вяло, и Стрельников это сразу почувствовал.

— Сам-то могу, но тогда нахрена здесь ты?

— Логично, — вздохнул Щербатый. — Пойдём, поглядим...

К работе он приступил спустя полчаса.

— Два дня, — ответил он на вопрос о сроках. — Но лишь при условии, что отрывать меня на что-то другое не будут, что у меня будет пара помощников и, когда нужно, кран и компрессор.

— Договорились...

Помимо Смирнова бригадир выделил ему в помощь Васильева и Сапунькова — пущай привыкают к работе с металлом, раз вызвались.

Сантехника на эти два дня, конечно же, встанет, но это сейчас не страшно. Трубы можно и чуть погодя протянуть. А без нормальной внутренней лестницы лазить на крышу — геморрой ещё тот. Особенно, если внутри и снаружи мороз...

До обеда двенадцать членов бригады продолжали тренироваться класть стены в «холодной» и «тёплой» зонах, а Щербатый с командой размечали швеллера́ под раскрой.

Компрессор Щербатому понадобился после обеда.

— Гнёзда надо пробить, а ещё закладные поставить, — объяснил он сперва бригадиру, а потом мастеру. И тот, и другой его объяснения приняли и одобрили, и к концу дня четыре опоры для лестничных балок были готовы. Почти готовы. Оставалось только дождаться, пока окрепнет раствор, подлитый под стальные пластины.

— Суток, я думаю, хватит, — заявил мастер, проверив конструкцию и отметки.

А после вдруг хитро прищурился и хлопнул Стрельникова по плечу:

— Пошли, побалакаем...

Когда они оказались в бытовке, Георгий Гурамович вытащил из подстолья свежий номер «Красного Севера» и протянул Николаю:

— Читай! Вторая страница. Там про тебя.

Бригадир уселся на стул, развернул газету.

С газетной страницы на Стрельникова смотрел его же портрет. В гимнастёрке, с медалью... Малость подретушированный, но всё равно узнаваемый.

«Просто один из нас», — гласило название очерка.

А следом шёл текст.

«Героями не рождаются. Герои нашего времени не носят плащи и маски, они не имеют сверхчеловеческой силы и не держат в руках оружия. Нынешние герои — простые советские люди, которые готовы спасти совершенно незнакомого человека, рискуя собственной жизнью...»

Николай, в самом деле, про эту газету забыл. Забыл, каким образом попал в это время. Как сидел в Грязовце на вокзале в милиции и как его там расспрашивал корреспондент.

Прочитав статью до конца, он вновь посмотрел на дату. Двадцать восьмое ноября. Всё верно. Всё так же, как в прошлой жизни, изменилось лишь содержание очерка. Теперь там рассказывалось не о солдате, погибшем от рук бандитов, а о солдате, сумевшем их обезвредить.

— Ну, ты и скромник, Нико́, — покачал головой Геладзе, когда Николай отдал газету обратно. — Чего не рассказывал-то?

— А чего там рассказывать? — пожал тот плечами. — Дал по рогам одному, потом второму. Ничего интересного. Домой из-за этих козлов опоздал, полдня в отделении просидел, объяснения писал-переписывал, чтобы за хулиганку не привлекли, а то ведь с них станется.

— Писал-переписывал, полдня потерял? — засмеялся Геладзе. — Ну, это дело привычное. Помню, вот тоже случай на фронте был. Попёрлись мы как-то с комбатом в соседнюю часть, а на дороге там мост стоял, его мои хлопцы только-только восстановили...

Минутка воспоминаний растянулась минут на сорок.

Гурамыч взахлёб рассказывал «байки» о своих фронтовых «приключениях». Стрельников слушал. За окошком шёл снег. На плите кипел чайник. С улицы за воротами доносились гудки машин. Настоящее прошлое казалось таким неизменным, незыблемым, что даже закрадывались сомнения, а стоит ли вообще его трогать, пробовать всколыхнуть, направить в другое русло? Глобально, а не для себя. И не сведутся ли все потуги угодившего в это место и в этот год попаданца к обычным кругам на воде, как от брошенного в океан камня? А так называемый «эффект бабочки», описанный фантастами будущего, окажется просто игрой подсознания, а не реально действующим законом...

Когда Николай вернулся в каптёрку, чтобы переодеться, то застал там практически всю бригаду. Не хватало лишь Витьки «Лешего», тот отпросился сегодня на час пораньше, сказав, что зуб заболел и надо в больничку сбегать.

Рабочий день кончился, но народ почему-то не расходился.

Все столпились вокруг стола-верстака, активно шумели и что-то рассматривали, но когда Николай вошёл, развернулись, как по команде.

— Фарто́вый ты, бригадир, — выдвинулся вперёд Сапуньков и помахал тем же номером «Красного Севера», который только что показывал мастер. — Заделать двоих копчёных по рупь шесть семь[2] — это, знаешь, не мыло по шайке гонять. Уважаю...

[1]Персонаж Сергея Шакурова из 4-хсерийной кинокартины Алексея Сахарова «Вкус хлеба» (1979) о начале освоения целины.

[2]«По рупь шесть семь» — быть судимым по статье 167 (за разбой) Уголовного Кодекса РСФСР в редакции 1929 года.

«Копчёный» — бывалый, опытный (в уголовной среде)