Чиновник

Глава 18

Сторож Матвеич появлению на объекте в воскресное утро мастера, бригадира и одного из рабочих не удивился — на стройке бывает всякое, и «производственную необходимость» никто ещё не отменял. А вот Дато́ изумлён был доне́льзя. Он даже вылез из будки и долго бродил вокруг на цепи, принюхиваясь и облизываясь. Чуял, видать, это жжж неспроста, и, возможно, ему с этого нарушения распорядка тоже чего-нибудь перепадёт.

И он ничуть не ошибся.

Минут через десять Георгий Гурамович выбрался из бытовки и высыпал перед будкой кучу костей. Дато в благодарность, прежде чем захрустеть угощением, несколько раз подпрыгнул на задних лапах, норовя лизнуть Гурамыча в нос, крутнулся на месте, позволил мастеру потрепать себя по загривку и выдал затем целую серенаду горлового собачьего пения. До чукотских шаманов, конечно, не дотянул, но, в целом, вышло неплохо. В тундре от его воя-рычания всем окрестным песцам наверняка бы как следует поплохело.

Стрельников и Левашов с Дато не возились. Переодевшись, они сразу направились к растворомешалке. Перетащить её внутрь здания в субботу забыли, пришлось это делать в воскресенье с утра. Ещё полчаса, и тоже незапланированные, были потрачены на формы для «кубиков». Николай вспомнил о них, когда подошедший Геладзе сказал, что для опытного раствора нужны контрольные образцы.

Формы смастырили из фанеры и досок. Сто на сто миллиметров, как положено по нормативам этого времени.

А дальше Стрельников наконец приступил к тому основному, что было намечено на сегодня.

В маске, резиновых перчатках и мотоциклетных очках он, по словам Левашова, выглядел, словно работник морга. Смешно, но уже через десять минут обоим стало понятно, что работать с карбонатом калия без защиты и, в самом деле, не стоит. Щелочные пары, если стоять над ведром с водой, где растворялись поташ и пластификатор, щипали глаза и раздражали гортань, а капли раствора, попав на открытую кожу, запросто бы оставили на ней язвы, как от ожога.

Хотя если отойти от ведра чуть подальше, едкий запах уже не так ощущался и, в целом, особой опасности не представлял. Тем не менее, Витька тоже, как Николай, надел на руки перчатки и нацепил на физиономию марлевую повязку.

Немного полегче стало, когда Стрельников догадался открыть окно. Холодный воздух освежил атмосферу, а когда щелочной раствор из ведра Николай вылил в растворомешалку и они с Витькой начали насыпать во вращающуюся «грушу» цемент и песок, запах щёлочи практически полностью выветрился.

Воду для раствора брали горячую. Витька таскал её из подвала. Наружные сети к объекту были подведены, и это серьёзно облегчало работу. По дозировке для нынешних «от нуля до минус пяти» поташа потребовалось всего полтора кило на тридцать цемента, плюс четверть стакана пластификатора. А ещё, чтобы выдержать проектную марку раствора, пару вёдер воды и пять с половиной песка.

Все расчёты Николай сделал в пятницу вечером, Геладзе он показал их в субботу, сегодня же требовалось просто реализовать их в натуре.

— Ну, что? Готово? — поинтересовался дежурящий на улице мастер, когда Стрельников вытащил из «закрытой зоны» первую ёмкость с раствором — стандартное оцинкованное ведро на двенадцать литров.

— Мягкий, как масло. Кушайте на здоровье, — бригадир плюхнул ведро на стоящую возле выхода подмость и указал на лежащую рядом кельму. — Сами будете пробовать или доверите профессионалам?

— Сам, — засмеялся Гурамыч...

Первая порция раствора с добавками (примерно ноль один куба) была израсходована за полтора часа. За это время смесь не заморозилась, не закисла и пластичности не потеряла. Её десятая часть ушла на десять контрольных кубиков, ещё часть — на оконную стяжку под установку отливов, оставшиеся пять с лишним вёдер использовали для кладки внутренних стен и перегородок в «закрытой» зоне.

Георгий Гурамович участвовал в процессе наравне с Николаем и Витькой. «Вспоминал рабочую молодость», как он сам приговаривал. И «вспоминал», между прочим, неплохо. Ещё три раза они затворяли в мешалке раствор и употребляли его для кладки, причём, как на первом этаже, так и на втором, и в подвале. Каждую стену, конечно, доверху не доводили, а выкладывали лишь её контур на пять-шесть рядов и переходили к следующей. И даже обедать не стали, так увлеклись...

— Эх! Давненько я так уж не разминался, — признался по окончании мастер. — Полтора куба осилили, если не два. Рублей на сотню можно закрыть, не будь я Георгий Геладзе!

— А как раствор? — не преминул поинтересоваться Стрельников. — Работать с ним можно?

— Можно, Нико́. А если и кубики на испытаниях покажут нормальную прочность, то... я даже не знаю, что дальше. Надо, наверное, будет по всему тресту твои добавки внедрять, а может, и по всей области.

— Не мои, Георгий Гурамович.

— Что не твои?

— Добавки, говорю, не мои. Я их рецептуру в армии подсмотрел. И вообще, их надо в лабораториях проверять, а после уже и решать, пойдут они в дело или не пойдут. Тут ведь ещё и по стоимости надо смотреть, и по безопасности, и по условиям применения. Подводных камней там много. Мы сами их все не увидим, не посчитаем, туда-сюда, того-этого.

— Эх... что верно, то верно. Туда-сюда, того-этого, — махнул рукой мастер. — Ну, да и ладно. Мы у себя это дело опробуем, а дальше пусть управляющий с главным решают. И, кстати, — развернулся он к Николаю. — Других твоих из бригады на кладку натаскивать будешь?

— Буду, Георгий Гурамович. Обязательно буду. А иначе зачем тогда огород городить?..

Домой Стрельников прибыл в шесть вечера.

— Ох, что-то ты долго сегодня, — попеняла ему тётя Зина. — Ведь выходной же! Неужто вот прямо, вынь да положь, без тебя там не обошлись бы?

— Может, и обошлись бы, а может, и нет, — пожал Николай плечами.

— Ну, ладно. Тогда давай раздевайся, ужинать будем. Я в обед курицу отварила. Обедать-то, там, небось, и не ел ничего, всё всухомятку?

— В столовку ходил, — соврал Николай.

— Столовка — это не то, — заявила глубокомысленно женщина. — Ну, всё, иди руки мой и на кухню.

— Не, тётя Зин. Умыться-то я умоюсь, а ужинать не пойду.

— Чегой-то?!

— В кино тороплюсь. Могу не успеть.

— В кино-о-о? — протянула тётя. — Витька что ли, разбойник такой, сманил? Сам-то, небось, весь день дома сидел, а теперь тащит тебя куда-то под вечер. Вот уж я всё тёте Рае скажу. Пущай она всыплет ему, лоботрясу.

— Да не, тётя Зин. Он тут ни при чём? Он тоже сегодня работал. А я вчера просто девушку одну в кино пригласил... Ну, в общем, так получилось... не очень удобно. Не знал, что придётся сегодня на стройку идти... Короче, нехорошо будет, если она придёт, а я нет.

— Девушку?! — всплеснула тётя руками. — Так что ж ты молчал-то? А, кстати, какую? Я её знаю?

— Да Светку Баркову. Мы в одном классе учились, помнишь?

— Эээ... это такая рыженькая, с косичками?

— Не. Без косичек и светленькая.

Тётя Зина наморщила лоб.

— Да. Точно. Припоминаю, — она подошла к комоду и вынула оттуда фотоальбом. — Вот эта? Слева вверху? — показала она фотографию школьного выпуска 55-го.

— Она самая, — кивнул Николай.

— Симпатичная. И родителей помню. На Комсомольской живут, там рядом новую баню построили. Отец у неё инвалид. С войны без ноги пришёл. Ух, строгий!

— Ну, строгий и строгий, мне-то чего?

— Ну, мало ли что, — усмехнулась тётя. — Вдруг жениться захочешь?

— Не захочу, — помотал головой Николай.

— Даже так?

— Ага.

— Ну, и ладно. Девок у нас нынче много, не то, что перед войной. Понадобится — какая-нибудь да найдётся.

— Вот это правильно, тётя Зин. Вот это по-нашему, — засмеялся племянник. — Когда понадобится, тогда и найдётся. Факт...

* * *

На площади Революции перед зданием кинотеатра имени Горького Николай появился ровно в семь вечера, тютелька в тютельку, как договаривались. Бывшая одноклассница опоздала «в пределах разумного» — всего лишь на четверть часа, не придерёшься. По местной моде, выглядела она очень даже неплохо, в длинном тёмно-синем пальто, пуховом платке, вязаных варежках и коротких ботинках-сапожках.

— Извини, опоздала, — сразу же расставила она все точки над «Ё». — Автобус сломался, пришлось пешком добираться.

Николай сделал вид, что поверил:

— Бывает. Я тоже чуть было не опоздал и тоже из-за автобуса. Тебе, кстати, не холодно?

На улице к вечеру чуть подморозило, примерно до минус пяти, так что вопрос оказался в тему. Как с точки зрения бытовой, так и в плане заботы кавалера о спутнице.

— Ой, да, действительно холодновато.

— Ну, тогда, может, войдём? — кивнул Николай на двери кинотеатра. — Пока билеты возьмём, пока то да сё, как раз запускать и начнут.

— Давай. А что, кстати, за кино?

Стрельников бросил взгляд на афишу:

— «Девушка без адреса», начало сеанса: двадцать ноль-ноль...

Чтобы купить билеты, пришлось отстоять небольшую очередь, минут примерно на десять. В отличие от двадцать первого века, в пятидесятых в кинотеатры ходить любили. Да и как не любить, если в отсутствие телевидения и интернета кинофильмы — это, считай, единственное окно из мира скупой повседневности в мир «настоящий», где можно вживую, своими глазами увидеть то, чего не представишь по радио, не извлечёшь из газетных статей и не нафантазируешь из написанного в романах...

К счастью, билеты в кассе ещё не закончились. Лучшие места, правда, были уже разобраны, и Николаю со спутницей достались самые дальние, рядом с проходом.

Хотя, с другой стороны... последний ряд — не так уж и плохо. Особенно для запозднившихся парочек. Сзади-то уже никого, и, значит, целоваться во время сеанса можно сколько угодно.

Два билета обошлись Николаю в десять рублей. Ещё семь с полтиной он потратил в буфете, купив два сока (сливовый и томатный) и два пирожных «Картошка».

— Обожаю «Картошку», — сказала бывшая одноклассница, и спутник, понятное дело, устоять перед этим не смог.

Сам, впрочем, он сладкое не любил, поэтому оба пирожных, в итоге, достались даме.

В остающиеся до начала показа минуты она болтала почти без у́молку, кавалер успевал лишь кивать да вставлять в монолог короткие междометия: «Да», «Ясно», «Конечно», «Жаль», «Неужели» и «Никогда б не подумал».

Пока она говорила, Николай неожиданно вспомнил Светкино отчество — Афанасьевна. А следом, наконец, догадался, кого она внешне напоминает. Её полную тёзку — учительницу Светлану Афанасьевну из «Большой перемены», жену креативного и харизматичного раздолбая Ганжи в исполнении Александра Збруева. Как звали артистку[1], её игравшую, Стрельников так и не вспомнил, хотя и пытался...

В зал они вошли вместе с третьим звонком. Куда сесть, искали недолго — их места располагались почти у самого входа. Свет в зале неспешно погас, сеанс начался. Правда, пока ещё не самого кинофильма, а киножурнала, предваряющего основную картину. Стандартная практика всех советских кинотеатров. В постсоветских её, кстати, тоже активно использовали, только показывали не журналы, а блоки пустопорожней рекламы, почти как на телевидении.

На детских сеансах крутили, как правило, что-нибудь развивающее. «Хочу всё знать», например, или «Звёздочку» (для младшеклассников), или «Науку и технику» (для тех, кто постарше). На сеансах для взрослого зрителя чаще всего показывали «Новости дня» — документальную киновыжимку из наиболее значимых для страны и мира событий одно-двухмесячной давности.

Ничего удивительного, что именно этот журнал показывали и сегодня.

За все советские годы, какие застали и Петражицкий, и Стрельников, начиная с сороковых и заканчивая девяностыми, заставка журнала ни разу стилистически не поменялась, как и мелодия. Кто написал последнюю, в титрах никогда не указывали. О том, что автором музыки был известнейший композитор Борис Мокроусов, создатель таких шедевров, как «Сормовская лирическая», «Бьют свинцовые ливни» (из «Неуловимых мстителей») и песни «Вологда» (будущего хита «Песняров»), Николай Иванович узнал лишь в двухтысячных, и то совершенно случайно.

В целом, показанные в журнале сюжеты чем-то особенным из сотен таких же, выпущенных что десятилетием раньше, что через многие годы, не выделялись. Нормальная отечественная пропаганда эпохи социализма, не лучше, не хуже, предсказуемая и стабильная. Смотреть её было легко и привычно. А ещё — ностальгически.

Встреча товарища Хрущёва с прибывшими в Москву руководителями Объединённой Арабской Республики.

Очередная челябинская домна – подарок молодых строителей приближающемуся XXI съезду КПСС.

Богатый урожай хлопка в Узбекистане, где на помощь хлопкоробам-колхозникам из городов приехала молодёжь.

Художественная выставка в Москве, посвящённая 40-летию Ленинского комсомола.

Сюжеты о стройке на Дальнем востоке, о школьниках, познающих рабочие навыки в классах трудового обучения, о молодых артистах Московского цирка, о выдающихся открытиях советских физиков из лаборатории ускорителей и фотоядерных реакторов Физического института Академии Наук СССР...

Внутреннего Петражицкого от просмотра журнала чуть на слезу не пробило.

Однако внутренний Стрельников его удержал, и окружающие ничего не заметили.

А потом начался фильм художественный, виденный Николаем Ивановичем хрен знает сколько раз и в кинотеатрах, и по телевизору, и в сети.

И хотя снявший эту комедию Эльдар Рязанов не очень потом любил о ней вспоминать и даже считал неудачной, зрители его «Девушку без адреса» встретили с почти таким же восторгом, что и выпущенную в 56-м «Карнавальную ночь». Да и как этому кинофильму можно было не стать успешным с таким актёрским составом?

Николай Рыбников, Юрий Белов, Эраст Гарин, Рина Зелёная, Ирина Мурзаева, блестящий дуэт Зои Фёдоровой и Сергея Филиппова... А ещё песни. А ещё фразы-цитаты, ставшие в одночасье крылатыми, наподобие «Масик хочет водочки», «Я не мужчина! Я — ответственный квартиросъёмщик» и «Советская девушка должна смело носить то, что мы внедряем».

Фильм Николай смотрел с удовольствием. Как, впрочем, и все, кто пришёл этим вечером в кинотеатр, включая сидящую рядом спутницу. Они даже целоваться в потёмках не пробовали, лишь чуть наклонялись друг к другу время от времени, так увлеклись картиной...

— Хорошее кино, мне понравилось, — сказала Светка, когда они вышли на улицу, а после негромко пропела. — Быть может, она далеко, далеко...

— Быть может, совсем она близко... — тут же продолжил Стрельников.

— Найти человека в Москве нелегко...

— Когда неизве-естна пропи-и-ска[2], — закончили они вместе и рассмеялись.

К себе в Заречье они шли пешком через Красный мост, по Добролюбова и бывшей Подле́сной в сторону школы, где когда-то учились.

Бывшая одноклассница ненавязчиво взяла Николая под руку, что-то в пути говорила, смеялась, а тот её слушал, кивал, поглядывал по сторонам... Нет, никаких лиходеев им по дороге не встретилось. Ни возле сараев, ни в сквере, ни где-то ещё. Стрельников даже слегка удивился и немного порадовался за соседа по лестничной клетке дядю Аркашу. Ведь это как раз был его участок и до армии он считался в районе одним из самых неблагополучных. И, кстати, вполне может быть, что и сам Николай с приятелем Витькой этому давеча поспособствовали, когда вместе с Бочкиным прихватили у музучилища «сарайную» шайку Сыча и Шпинделя...

А тётя Зина, к слову, оказалась права, когда сказала племяннику, что Барко́вы живут где-то на Комсомольской, недалеко от новопостроенной бани.

— Вот здесь я живу, — Светка остановилась у двухэтажного деревянного дома с резными наличниками и верандой-балкончиком над подъездом.

— А мне туда дальше идти, — махнул рукой Николай в направлении набережной.

— Ну, тогда всё? Пока?

— Пока.

— На следующей неделе увидимся?

— Ну... наверно. Всё же в одном районе живём... и в одном тресте работаем...

Стрельникову снова, как и вчера в диспетчерской, стало как-то неловко. Словно бы это не он за дамой, типа, ухаживает, а она за ним. И сейчас эта дама стояла напротив и будто чего-то ждала от своего тугодумного нерасторопного кавалера. А затем вдруг шагнула вперёд, быстро чмокнула его в щёку и, прошептав «Увидимся», убежала в подъезд.

Николай секунд пять постоял, почесал в затылке, вздохнул и тоже двинулся к дому.

Мысли в голове мелькали самые разные. От «может, и вправду гори оно всё синим пламенем, закручу с ней роман, а потом и женюсь» до «ну её нафиг, пусть кто-то другой с ней мучается».

И всю дорогу в сознании, лейтмотивом к мыслительному процессу, крутилась ещё одна песенка из только что просмотренного кинофильма:

«Ей – налево, мне – направо... Ну и до сви-да-ни-я!..»

[1]Наталья Васильевна Богунова (1948-2013)

[2]«О чём я печалюсь, о чём я грущу» — песня из к/ф «Девушка без адреса» (музыка — Анатолий Лепин, слова — Владимир Лифшиц)