Чиновник

Глава 25

Начальник участка как в воду глядел. В четверг на площадку и впрямь заявилось большое начальство. Второй секретарь Вологодского горкома КПСС товарищ Сильвестров в сопровождении уже знакомого Николаю по совещанию в тресте исполкомовца Петухова.

Товарищ секретарь вёл себя довольно демократично, большого бугра из себя не строил, с расспросами к рабочим не лез, а просто ходил по площадке, заглядывая буквально во все углы, и если чем-то интересовался,вопросы задавал мастеру, а не «первому встречному».

Стрельникова в их компанию не позвали. Единственное, Гурамыч шепнул ему, чтобы он, если что, был поблизости. Вот Стрельников и старался — косплеил, как мог, агента царской охранки, негласно следящего за шляющимися где попало «смутьянами».

Помощь понадобилась, когда гости добрались до лестничной клетки.

— И что это за сеновал? — презрительно бросил товарищ из горисполкома, указав на сваленные поверх площадки мешки с соломой.

Товарищ Сильвестров взглянул на мастера.

Геладзе негромко кашлянул, и бригадир, оказавшийся «совершенно случайно» поблизости, тут же материализовался у него за спиной.

— Так это же утепление, — объяснил он наличие «сена»» заинтригованному секретарю. — Нет, можно конечно бетон минеральными матами накрывать, но тогда их потом никуда больше не используешь. А солома, она, ить, солома и есть. Её у нас вдоволь.

— А для чего вы бетон утепляете? — поинтересовался высокий гость.

— Так его, Александр Михайлович, только вчера залили. Бетон же, он это самое, как его... — Николай сделал вид, что припоминает сложное слово, — экзотермичен, вот! Ну, в смысле, пока не схватился, тепло выделяет и, значит, сам себя греет. А чем он внутри теплее, тем раньше прочным становится. — Николай шагнул к перекрытию, откинул один из мешков и положил ладонь на бетон. — Ну да, так и есть. Можете сами потрогать.

Товарищ Сильвестров присел на корточки рядом со Стрельниковым и тоже дотронулся до бетона.

— Действительно, тёплый, — вскинул он удивлённо брови и обернулся на Петухова. — Вот так-то, Иван Александрович. Век живи, век учись. И, похоже, что наши рабочие понимают это лучше, чем мы...

После такой демонстрации Стрельникову уже почти что официально позволили сопровождать «партийно-хозяйственную делегацию».

Побродив по второму этажу, а затем и по крыше (второй секретарь не побрезговал забраться туда по времянке), честна́я компания спустилась вниз, но вместо того, чтобы выйти на улицу, товарищ Петухов предложил заглянуть туда, где мешали раствор для кладки. Он первым вошёл в «засекреченное помещение» и предсказуемо сморщился:

— Фу! Ну, и запах!

— Действительно, — согласился вошедший следом за ним товарищ Сильвестров. — Атмосфера и вправду... какая-то, я бы сказал... нездоровая.

— Грубое нарушение техники безопасности, — воодушевлённо поддакнул глава исполкомовского стройотдела. — Работа с химическими растворами, насколько я помню, у вас в ППР, товарищ Геладзе, не обозначена.

— Ну, почему же не обозначена? Обозначена, — усмехнулся мастер. — Ещё в понедельник внесли.

— И подтверждение есть?

— И подтверждение есть. Причём, от обоих надзоров, и авторского, и технического. И справка из санэпидстанции тоже имеется. Николай, будь добр, — повернулся Геладзе к Стрельникову, — сбегай в бытовку, папку с красной полоской, она у меня на столе лежит, принеси.

— Бегу, Георгий Гурамович...

Когда Николай вернулся, и гости, и мастер (все уже в марлевых масках) общались с работающими в этот час на мешалке Нгуряну и Балояном.

— И как вам на этом месте работается, товарищи строители? — спрашивал их Сильвестров. — Дышать не трудно?

— Нормално, таварыщ началник, — отвечал Балоян.

— Инструкцию соблюдаем, — вторил ему Нгуряну.

— А вечером голова не болит?

— Никак нэт, таварыщ началник. Мы тут на каждом замэсе мэняемся. Болшэ двух часов в дэнь нэ выходит...

— Принёс, Георгий Гурамович, — Стрельников протянул мастеру папку и отшагнул в сторону.

— А знаете что, — остановил Сильвестров Гурамыча, уже вознамерившегося показать ему принесённые бригадиром бумаги. — Давайте мы все документы в бытовке посмотрим. Не будем мешать рабочим. Им забот и без нас тут хватает. Пойдёмте...

В бытовку к мастеру Николая не пригласили. Гурамыч только кивнул ему, что, мол, всё в порядке, справлюсь...

А минут через пять на объект наконец-то примчалось трестовское руководство: главный инженер и парторг. Геладзе звонил им часа полтора назад, но, вероятно, сигнал по инстанции где-то затормозился.

Начальники, пришлые и свои, заседали в бытовке два с лишним часа. О чём они там беседовали, какие темы перетирали — волнений по этому поводу Николай не испытывал. Второй секретарь горкома показался ему человеком вменяемым, а что до товарища Петухова... Стрельников совершенно не сомневался: Трепаков его слопает. Слопает и не поморщится. Ну, если только какая-нибудь катастрофа на стройке внезапно не произойдёт или из вышестоящей инстанции вдруг позвоня́т и прикажут «немедленно разобраться, найти виновных и отчитаться о выполнении».

А вообще, Николай до сих пор никак не врубался, какого лешего глава исполкомовского стройотдела так активно копает под них, под их стройку и под те новшества, которые они худо-бедно внедряют? Неужели он таким образом просто пытается обезопасить свою драгоценную тушку, если что-то и вправду пойдёт не так и все их эксперименты провалятся?

— Не нравится ему Трепаков, — сказал мастер, когда совещание завершилось и все выбрались из бытовки на улицу. — И я ему тоже не нравлюсь. Спит и видит стервец, как бы кого-то другого на наше место поставить.

— Но зачем? — удивился Стрельников.

— Да кто ж его знает? — пожал плечами Геладзе. — Наверное, хочет, чтобы спокойно всё было бы, как на кладбище. Чтобы никто со своими идеями не вылезал, статистику бы не портил, а делал бы всё только так, как сверху сказали.

— Ну, может быть, может быть, — не стал спорить Стрельников, хотя то, что сказал Геладзе, показалась ему уж слишком натянутым. Ну, прямо как в фельетонах пишут о всяких там самодурах-перестраховщиках...

Перед тем как уехать, Николая перехватил трестовский парторг Судаков.

Он отвёл бригадира в сторону, поставил на землю портфель, настороженно огляделся...

— В конце декабря у нас состоится отчётно-выборное. Есть мнение, надо послать тебя на городскую партконференцию.

— Одного? От целого треста? — попробовал пошутить Николай.

— Не одного, — поморщился Судаков. — Троих. Вторым предложат меня. Первым, понятно, Вологдина́ или Трепакова. Ну а третьим кого-нибудь из рабочих. Инициативного, заслуженного, перспективного. Ты, как мне кажется, подходишь под эти параметры идеально.

— Ну, насчёт «идеально» вы, Павел Никифорович, погорячились. Заслуг у меня пока никаких. Перспективы сомнительные. Есть только инициативы, но это, я даже не знаю, в плюс или в минус.

— Неправильно ты себя оцениваешь, Николай, — покачал головой Судаков. — Неправильно и неконструктивно. Заслуг у тебя хватает. Не просто же так товарищи из милиции на совещание приходили. Да и по части строительства тоже. Бригаду вон взял и не побоялся, что там одни отстающие. Новинки полезные применяешь, против них даже такие ретрограды, как Петухов, ничего сделать не могут. И проектировщики хвалят, а от них, уж поверь мне, похвалы не дождёшься. Ну и, самое главное, там, — посмотрел он наверх, — тебя и твои художества тоже заметили. Сегодня утром мне аж из обкома звонили.

— Ругали?

Парторг рассмеялся:

— Пока ещё нет, но готовься. Завалишь работу, не выполнишь, что обещал, ругать будут так, что икаться будет всему управлению. Зато если выполнишь...

— Назначат министром? — опять пошутил Николай, и опять неудачно.

— Зря ёрничаешь, — нахмурился Судаков. — Тут дело и вправду серьёзное, серьёзнее некуда. Постановление сентябрьского Пленума видел? Знаешь, что там решили? Что у нас в январе предстоит?

— Внеочередной съезд... двадцать первый, — пробормотал Николай. — В армии до нас доводили, да. Материалы читал. Семилетку взамен пятилетки планируют.

— Во-от! Об этом и речь, — поднял палец парторг. — На городской конференции изберут делегатов на областную, а на областной уже напрямую на съезд. Один делегат с решающим голосом на каждые шесть тысяч членов. Один с совещательным — на те же шесть тысяч, но кандидатов. От нашей области в Москву отправят десятерых, и мне из обкома уже намекнули: товарищ Стрельников им в качестве делегата подходит. Ну, если конечно не опозорится в самый последний момент. Надеюсь, ты понимаешь, о чём я?

— Кажется, понимаю, — почесал Николай в затылке. — Павел Никифорович! Но ведь это ж такая ответственность!

— Конечно! А ты как думал? — осклабился Судаков. — Делегатом на Съезд — это, знаешь ли... не хухры́-мухры́. Выполнишь к Новому году, что сам же наметил — поедешь. Не выполнишь — извини, рухнешь так низко, что уже не поднимешься. Соображаешь?

— Соображаю, Павел Никифорович.

— Ну, вот и отлично. А чтоб ещё лучше соображалось, я тут тебе подготовил, — он вытащил из портфеля пачку брошюр и журналов и протянул Николаю. — Держи! Тут материалы последних Пленумов, постановлений ЦК, решений Правительства... Короче, всё, что потребуется, чтобы белой вороной не выглядеть. Изучишь, усвоишь... как и что говорить... о чём говорить... А если что не поймёшь — звони, приходи, обсудим. Как и положено, по-товарищески. Интерес у нас общий. Делегатов от треста мы даже на областную партконференцию ни разу не посылали, а уж на съезд... Ну, в общем, ты понял. Не подведи.

— Понял, Павел Никифорович. Не подведу. Обещаю...

О том, что сказал Судаков, Николай размышлял до самого вечера. Под это дело он даже Витьку забыл расспросить про вчерашнее, как тот скатался на РБУ и что там со Светкой. Не обиделась ли, что Стрельников к ней не заскакивает и даже фотки, паршивец такой, не сам отдаёт, а через кого-то, с оказией.

Хотя, с другой стороны, ему и вправду было сейчас не до Светки. Попасть делегатом на съезд — действительно круто и это действительно шанс. Проворонить его из-за ерунды было глупо. А ежели так, то надо и в самом деле последовать совету парторга изучить-проштудировать всё, что он выдал. А после, возможно, ещё и в библиотеку сходить, подшивки газет почитать. Теорию-то Стрельников более-менее знал (историю партии в будущем изучали), но вот в практическом плане пробелы имелись. Текущую расстановку высших партийных чинов в стране и нынешнюю генеральную линию требовалось обязательно уточнить. А то ведь ляпнешь чего-нибудь «не того» и не к месту, тут же всё прахом пойдёт, любые, м-мать, начинания...

Изучать полученные от Судакова журналы-брошюры («Партийная жизнь», «Справочник партработника», «Агитатор» и прочие) Стрельников решил в тот же день, не откладывая. Поскольку дежурить на стройплощадке в ночь с четверга на пятницу как раз ему-то и выпало, прямо как по заказу. Плюс ещё и Гурамыч его попросил никуда в эту ночь с объекта не уходить.

Под конец рабочего дня Геладзе смотался в трест и вернулся оттуда весьма озабоченный.

— Слушай, Нико́, — сказал он, позвав бригадира в бытовку. — Я тут, понимаешь, зарплатные деньги привёз, но сразу раздать не могу.

— А что так?

— Расчётную ведомость в бухгалтерии до конца не подбили. Общая сумма известна, расходник имеется, но поимённо напутали. Ошибки там в подоходном и за бездетность. Не тем приписали.

— Так и оставили бы в управлении, сюда-то зачем приносить?

Геладзе вздохнул.

— Кассир завтра не работает — праздник. А я ведь пообещал уже зарплату всем завтра раздать. Каким же я буду, если всех обману?

— А бухгалтерия что, на праздник работает?

— Главбух обещала: сама завтра выйдет, исправит и мне передаст. Вот такие дела, Нико́. Я даже сам удивился

— Видать, обаяли её вы, Георгий Гурамович, — засмеялся Стрельников. — Я так, наверно, не смог бы.

— Ты только Нино́ об этом не говори, — ухмыльнулся мастер.

— Не буду, — мотнул головой Николай. — Вы только скажите, от меня-то вам что сейчас нужно? Посторожить?

— Ага, — кивнул мастер. — Я сейчас положу деньги в сейф... Десять тысяч триста пятнадцать рублей ноль копеек, — он показал Николаю расходную ведомость и пачку банкнот. — Пересчитывать будешь? Нет? Ладно, — затем открыл стоящий в углу несгораемый шкаф, спрятал там деньги, закрыл... — А это ключи. От сейфа и от бытовки. Пускай они у тебя сегодня побудут. Договорились?

— Договорились, Георгий Гурамович...

В бытовке бригадир не остался. О том, что мастер оставил в ней деньги, никто кроме Стрельникова не знал, а значит, сидеть там всю ночь смысла не было. Скорее, наоборот, находиться всё время внутри могло бы привлечь внимание. Кого? Да какая, фиг, разница. Дураки посмотреть, а что там в бытовке есть интересного, раз её охраняют, сто процентов, найдутся. Ну, и зачем им тогда давать этот шанс? Пусть лучше пытаются на приобъектный склад заглянуть, рулон пергамина украсть или, скажем, мешок цемента. Это всё-таки проще и безопаснее, чем стопку бумаги в бытовке, мимо которой и сторож может пройти, и собака учует. А склад... дотуда уж точно собака от будки не добежит — просто длины поводка не хватит...

Смотреть, всё ли в порядке, Николай выходил из своего закутка возле печки раз в два часа. Разминался, потягивался, умывал лицо снегом, отгоняя усталость и сон, доходил до ворот, чесал за ухом высовывающегося из будки Дато, перекидывался парочкой фраз с чаёвничающим в сторожке Матвеичем... А после, окинув коротким взглядом темнеющую бытовку, возвращался обратно в здание и снова садился на чтение.

Партийная пресса его утомляла. Казённый язык, утверждённые отделом идеологии и пропаганды лексические обороты и славословия в адрес вождей и основоположников нормальному пониманию текста ничуть не способствовали. Приходилось сквозь него продираться, как через густые и ломкие сорняковые заросли. Но не продираться он, однако, не мог. Крупицы действительно ценной информации чаще всего оказывались запрятаны в самой гуще...

Когда около двух часов ночи Стрельников снова вышел на улицу, голова у него гудела, как колокол. Перед глазами мелькали какие-то дубовые фразы, такие, к примеру, как «выраженная в документах совещаний неуклонная готовность к пламенному сотрудничеству», «опыт работы коммунистических и рабочих партий социалистических стран по сплочению мирового социалистического движения» или «последовательное осуществление творческого развития ленинского принципа демократического централизма культурного и хозяйственного строительства колхозного строя».

Бр-р-р! Язык сломать можно, пока прочтёшь. И мозг, пока вникнешь...

То, что в окошке бытовки горит огонёк, Николай заметил только тогда, когда видения-фразы развеялись.

Подхватив валяющуюся в снегу арматурину, Стрельников подошёл осторожно к бытовке, взялся за ручку двери и резко рванул её на себя.

Замок оказался открыт, дверь распахнулась настежь.

— Это ты, бригадир? Ну, заходи, раз пришёл, — вяло махнул Николаю развалившийся за столом мастера Сапуньков.

— Кирьян? Что ты здесь делаешь? — Николай шагнул внутрь, продолжая сжимать в руке арматурный обрезок.

— Сижу. Думаю, — усмехнулся Кирьян. — Где-то уже, наверное... полчаса.

— Как ты попал сюда?

— Через дверь, как и ты. Вот только ключа у меня не нашлось. Пришлось открывать вот этим, — швырнул он на стол связку каких-то «крючков».

— Отмычки? — сообразил Николай.

— Они самые.

— Сейф хотел подломить?

— Хотел.

— И знал, что там деньги?

— Знал.

— Не успел что ли?

— Да нет, почему же? Успел бы. Работы на пару минут.

— Тогда почему не вскрыл?

Сапуньков тяжело вздохнул.

— А ты что, бригадир, и вправду поверил? Поверил, что Сапуньков завязал и ступил на путь исправления? Я — вор, бригадир. Честный вор, и не ссучился, как другие. Ты разве не понял, что с Шишкой и его дружбанами-приятелями — это просто спектакль? Что я это всё специально подстроил. Шишка, он жлоб и дурак. Я ж видел, как он на складе всё зыркал, где что лежит. Ну, я ему и помог. Вскрыл ящик, уронил под скамейку пару этих... кран-букс. А он идиот, как увидел бесхозное, так сразу карманы себе и набил. И на ящик потом рогожку накинул. Думал, что не заметят, и сразу попался... чушман недоделанный. А Сапуньков, он вроде и ни при чём. И даже помог расколоть негодяя. А после ещё и дружков его... Хотя там, бригадир, признаю́, ты их и сам раскатал бы, а я б только рядом стоял да похлопывал.

— Ну, и зачем тебе это всё было надо? — разлепил губы Стрельников. — Только вот из-за этого? — кивнул он на сейф. — Из-за паршивых десяти тысяч?

— Ну, не такие уж они и паршивые, — заметил Кирьян. — Да и потом, кто первый бы оказался под подозрением? Ты? Гурамыч? Или же ничего не знавший про сейф Сапуньков, которого здесь и не было.

— Через забор перелез?

— Зачем же через забор-то? Через калитку, как все. Дато меня помнит, знает, колбаской кормил его. Даже не гавкнул, когда вошёл.

— А Матвеич?

— А Матвеич полночи спит. Я это ещё неделю назад углядел.

— А про деньги откуда узнал?

— Так наш Гурамыч, он честный до жути. Сказал, что зарплата пятого, значит, пятого и заплатят. А пятого кассир не работает, и значит, что? Правильно. Деньги Гурамыч в четверг возьмёт. А принесёт их куда? Ну, не домой же. Ведь это бригадные деньги, а не его, и значит, лежать они будут на стройке, в бытовке. А то, что сегодня дежуришь ты, вообще все вопросы снимает. Потому что Гурамыч, если кому и доверится, то только тебе. Понятно всё объяснил?

— Да-а... Хорошо подготовился, — протянул Николай. — Если кого-то и станут подозревать, то меня. У меня ведь и ключ есть, и времени хоть залейся, чтобы украсть и припрятать.

Он подошёл к сейфу, открыл. Деньги лежали на месте. После Гурамыча к ним никто не притрагивался.

— Действительно, не украл, — посмотрел он на Сапунькова. — Тогда почему ты всё ещё здесь и без денег?

Вор снова вздохнул.

— Тошно мне, бригадир. Просто тошно и всё. Особенно после недавнего, когда ты рассказывал, как можно по-честному... зарабатывать. Я аж поверил. Вот так-то. А как сегодня вошел сюда, так, ты не поверишь, такая тоска взяла. Ведь у своих же скрысятничаю. И все твои эти подряды прахом пойдут. А мужики разбегутся и снова, как раньше, кто где и за три копейки. Поэтому, знаешь что, бригадир... Бери-ка ты телефон да звони в ментовку. Скажешь, что вора с поличным поймал, тебе там поверят.

— А ты?

— На зону, как раньше. Для меня это дело привычное. Можешь даже связать, чтобы не убёг, — потянул Кирьян руки. — Ну? Чего ждёшь-то?

Николай положил арматурину возле отмычек и сел напротив Кирьяна.

— Не хочу я звонить. Ты ничего не украл, преступления не было.

— Уверен?

— Уверен. Поэтому забирай инструмент, — подтолкнул он к Кирьяну связку отмычек, — и вали отсюда домой. А завтра с утра на работу. Не выспишься, глаза тереть будешь, зачту как прогул. Понятно?

— Эх, бригадир, бригадир... — опять вздохнул Сапуньков. — Зря ты так делаешь. Ну, да чего уж теперь? Валить так валить.

Он неспешно поднялся, забрал со стола отмычки и направился к двери. И уже на пороге вдруг обернулся и медленно проговорил:

— Вообще-то ты прав, бригадир. Нет тела, нет дела. Пойду долги раздавать. Пока...

Остаток ночи Николай провёл в бытовке у мастера. На всякий пожарный.

А утром, когда проснулся и вышел на улицу, то первым, кого увидел, был Витька «Леший».

— Новости слышал?

— Какие?

— Кирьяна-то нашего насмерть возле общаги подрезали...