Княжич Юра V. Человек Дождя

Глава 6

Знаете, в такие моменты и в таких обстоятельствах, почему-то даже и не думается ни о какой возможности начать «петлю». Животный ужас и боль перекрывают всё. Любые здравые мысли.

Ведь, что бы мне в этой ситуации следовало сделать по уму? Ответ совершенно однозначен и очевиден: не дёргаться и благополучно умереть. Вот здесь, прямо на этом столе или чем эта жёсткая шероховатая не очень ровная поверхность подо мной является.

Умереть, уйти в «петлю», связаться с Алиной, чтобы дать ей возможность заработать для нас денег, потом заявиться к Ректору и сообщить, что видел в толпе знакомое лицо и теперь опасаюсь покушения на свою жизнь там-то и во столько-то. Пусть, не очень правдоподобно звучит, но проверить те люди, которым по службе положено, мою информацию обязаны были бы.

В результате, воевать с южно-американским обладателем Седьмой ступени Овладения Даром можно было бы уже не в одиночку. Да и оружие можно было бы, в оставшееся до встречи время попытаться придумать, разработать и создать. Специально под параметры, силы и слабости этого Авкапхуру, что б его их Инкско-Ацтекские черти в их Инкско-Ацтекском аду драли!

А ещё лучше было бы просто запереться в своей лаборатории на территории Академии, и носа не казать наружу, пережидая опасность…

Но это же по уму! А какой может быть ум, когда с этого ума сходишь от боли и ужаса?

Не было никакого ума в моих дальнейших действиях. Была только чёрная злоба и ослепляющая красная ярость, рождённые и пришедшие на смену животному ужасу.

Боль, злоба, ярость и желание убивать — гремучая смесь. В такой — ничему конструктивному нет никакой возможности появиться. Даже естественному, вроде бы, желанию жить и выжить. Зато, сумасшествие какое-нибудь, или безумие — запросто!

Какое именно сумасшествие родилось в моём помутившемся разуме? Не самое тривиальное — превратить собственное сердце в оружие. В Артефакт-бомбу.

Согласитесь, человеку психически здоровому такая мысль в голову ну никак не придёт. И, иначе как безумием её не назовёшь. Наверное, на появление этой мысли повлияла та самая песня, что «с лёгкой руки» будильника, крутилась у меня на языке весь день. Знаете ведь, бывает же — привяжется какая-нибудь строчка или мелодия, и крутится, крутится, крутится. Гони её не гони — не отстанет. Есть, правда, проверенный рабочий способ избавиться: вытеснить какой-нибудь другой, не менее привязчивой дрянью. Но, сегодня, как-то не стал я такого делать — не раздражала меня песенка. Крутится и крутится, настроения не портит…

И вот — в мою голову такая безумная мысль пришла. И завладела всем моим существом, впитав в себя: всю мою боль, весь мой страх, всю ярость, злобу и желание убивать. Впитала, и пошла на осуществление. На воплощение.

Я влил всё это, не скупясь, в своё сердце. Не в метафизическое понимание сердца, а именно в сердце, как орган. В физическую его форму. Влил вместе с полным своим ещё не истраченным сегодня «резервом» Артефактора, «пробуждая» его.

Не знаю, что послужило причиной тому, что это оказалось возможным: то, что моё сердце — это часть моего же тела? Или то, что я уже не раз и не два, восстанавливал его из кусков, капель и частиц своей силой и своей Водой, что сделало его, по сути своей, неотличимым от заготовки под Артефакт? Возможно, первое. Но я почему-то больше склоняюсь ко второму.

В любом случае, «резерв» ухнул в сердце, как вода в губку или сухой пустынный песок — сразу весь, да ещё новый Артефакт чуть ли не «причмокнул» от удовольствия и желания ещё… По крайней мере, я это ощутил, почувствовал и интерпретировал именно так.

Я смог, сумел это сделать!

Но, только это. Больше ничего я по-прежнему не мог: ни пошевелиться, ни ударить, ни даже моргнуть зудящими от пересыхания глазами, смотрящими в небо, на которые падали прямые лучи полуденного солнца. Хорошо, ещё, что не перпендикулярно плоскости зрачка, а хоть сколько-то под углом — чай, не лето ещё. Иначе бы я вовсе уж ничего видеть бы не смог.

Я влил весь свой «резерв» в сердце, предположительно, превратив его в бомбу, и… всё. Я лежал прикованный и парализованный, а надо мной стоял и деловито прицеливался своим ножом Авкапхуру.

И всё, что мне оставалось — это только ждать. Ждать и бороться с дурнотой, накатывавшей вслед за полным опустошением «резерва». Сознание начинало плыть и грозило вот-вот оставить меня. Вот только, почему-то не оставляло. Сила воли тому виной, или это эффект каких-то действий американца — сложно сказать. Почему-то больше склоняюсь ко второму варианту: подозреваю, что для большего эффекта от ритуала, жертва должна была находиться в сознании до последнего, до самого конца действия. Всё видеть, всё слышать, всё чувствовать, всё понимать и фонтанировать эмоциями, а вместе с ними, и энергией, которая чем-то и как-то усваивалась. Не просто же так вообще весь этот фарс с «жертвоприношением» затевался?

Сознание я не потерял. Но даже пытаться описывать не хочу, что испытывал в то время, пока это всё длилось… А оно длилось! По моим ощущениям — вечность! Объективно… ну, наверное, минут десять.

Первое моё впечатление оказалось слишком оптимистичным: не сразу этот гад взялся за сердце! Совсем не сразу!

Сначала, этот гад большой странного вида кистью выкрасил меня какой-то краской в синий цвет. Затем, запев что-то ритмично-медитативное, начал наносить порез за порезом в разных частя тела — болезненные, кровоточащие, но не смертельные.

И только потом, наметился и одним ловким, видимо, сотни, если не тысячи раз отработанным движением вскрыл грудную клетку по линии хрящиков, которыми рёбра крепятся к грудине. Так это у него получилось, что обсидиановое лезвие даже ни разу не чиркнуло по кости, а грудь моя распахнулась, как какой-то жуткий цветок… или жадная, голодная пасть с торчащими неровными губами, как слюной, истекающая кровью.

Он отложил нож, примерился и двумя руками сразу ухватился за моё сердце, после чего выдрал его и торжественно поднял перед собой, продолжая петь.

И только в тот момент, когда он, насмотревшись на мой упрямо бьющийся даже в его руках орган, начал его рвать пополам… сердце взорвалось.

Врага разорвало на куски. Меня разорвало на куски. Всё вокруг залило и заплескало нашей с ним кровью. Разбросало вокруг части наших тел. Моя голова отлетела в сторону, ударилась обо что-то, отпрыгнула раз, потом ударилась ещё и ещё отпрыгнула. Раз, другой. Потом прокатилась и, наконец замерла.

А я продолжал быть в сознании. И, больше того: наконец, получил возможность пользоваться своей Силой. Я сумел почувствовать Воду вокруг.

А дальше… Ну, что дальше? Дальнейшее — дело техники. Сконденсировать и собрать воду вокруг. Поглотить и растворить в этой воде набор нужных мне веществ и микроэлементов. Сформировать тело, приставленное к голове. Подняться на, пока ещё, водяные ноги. Раскинуть в стороны, пока ещё, водяные руки. Запрокинуть голову к небу и… заорать!

Заорать, выплёскивая весь негатив, всю боль, весь ужас, всю злость, всю свою ярость.

— Mein Herz brennt!!! — не знаю, патология это, перекос, профдиформация артистическая или ещё что, но… из песни слова не выкинешь — я проорал именно это. Классическим голосом Тиля. От всей души, изо всей мочи, вложив в этот крик-пение всю гамму своих эмоций.

А потом… потом моё сумасшествие продолжилось. Невозможно несколько месяцев подряд изображать Рамштайн, исполнять их песни, воспроизводить их клипы, вживаться в их роли и немного не поехать кукухой. Я запел.

— 'Nun liebe Kinder gebt fein acht

Ich bin die Stimme aus dem Kissen

Ich hab euch etwas mitgebracht

Hab es aus meiner Brust gerissen…'

Да-да, ту самую песню, припев из которой только что орал, как оглашенный.

Оглядывался своими бешенными глазами и пел. Не сдерживая голоса.

Мы, оказывается, находились на самой крыше какого-то высокого, многоэтажного, но, судя по состоянию, давно заброшенного здания. Там, где я раньше лежал, стоял как-то и откуда-то притащенный каменный алтарь, заляпанный кровью, краской и мясом… ну и иными субстанциями. Вокруг, куда не посмотри, ошмётки… и тела. Пять относительно целых тел и… одно, может два… или три расплесканных до той степени, что различить и посчитать их было трудно.

Если судить, по расположению и одеянию тел, ещё поддающихся опознанию — это были помощники главного «жреца». Его подручные. Хм, а у них у всех, ещё и оружие на поясах присутствует: с золотыми рукоятями, в ярких раззолоченных ножнах, непривычного европейскому взгляду вида и формы… Одарённые⁈

Я резко обернулся, услышав приближающиеся шаги: по лестнице, через специальный выход на крышу, распахнутый настежь, выбегали двое мужчин, наряженных так же, как те мертвецы, что валялись вокруг — в европейские костюмы с раззолоченным оружием на ярких перевязях и со странными золотыми головными уборами.

Я… не перестал петь, глядя на их приближение. Назвать меня хоть сколько-то нормальным или адекватным в тот момент, не повернулся бы язык даже у меня самого. Я, лёгким усилием воли поднял с поверхности крыши кровь, скопившуюся на ней (та же Вода — какая мне разница?) и ударил ей, словно хлыстами навстречу бегущим. И не попал.

Правый успел отскочить в сторону и пустить в меня воздушный серп, в то время как левый вообще исчез в голубовато-белой вспышке с характерным электрическим треском. Я даже успел почувствовать запах озона, прежде чем моя голова взорвалась под сокрушительным ударом Стихии Молнии. Запах озона, палёных волос и жареного мяса. Разобрать, из-за чего именно это случилось: из-за удара кулака, окружённого электрическими разрядами, или от попадания электричества самого по себе, я не успел. Да, честно говоря, это меня уже мало интересовало. Это было не важно, так как «крыша» моя, после этого удара, сорвалась и улетела окончательно.

Очнулся я в своей ванне, в комнате общежития, в которой я лежал, уставясь невидящим немигающим взглядом в потолок или прямо перед собой, уже неизвестно сколько времени. Очнулся, зашевелился и провёл мокрыми руками по своему лицу, возвращаясь в реальность.

Нет, нельзя сказать, что я не помнил, что делал до этого момента, или, что себя не контролировал. Такая отмаза не пройдёт. Всё я помнил…

Только подумал об этом, как тут же пришлось выскакивать из ванны и бежать к белому другу, чтобы избавиться от остатков обеда — запоздалая, отложенная реакция на мерзость произошедшего. Да и выход стресса, накопленного. Всё ж, устраивание кровавых побоищ — не то занятие, которое является для меня будничным. И уж совсем не то, чем бы я хотел заниматься.

Но, это в нормальном, устойчивом психическом состоянии. Когда же падает планка… С таким собой я бы не захотел встречаться, не то, что в гулких коридорах старой многоэтажной заброшки, а и на центральной городской площади при свете дня, в окружении толпы охранников, полиции и Гвардии!

Нет, это нельзя назвать одержимостью или пробуждением какой-то иной, отличной от меня личности, запертой, в обычное время, в тюрьме самого дальнего и тёмного уголка души, с которой я периодически борюсь за право обладания телом — такая отмаза тоже не проканает. Я это был, я… Только, под влиянием ситуации, боли, эмоций, страха, сюрреализма окружающей обстановки, боевой ситуации, антуража, резко поменявшихся правил игры, слегка сместились и приоритеты в сознании. То, что было — «табу», «нельзя», «плохо», «запрет»… вдруг стало… можно. На последствия стало… плевать.

Даже страсть к творчеству осталась. И юмор прорезался… чёрный. Очень чёрный. Да и «творчество» светлыми оттенками не отличалось.

Сначала, был бой с двумя очень сильными противниками. Реально сильными! Куда сильней и опасней того Ратника, с которым я дрался во дворе Зимнего. Воздушник был быстрее, бил точнее, уворачивался лучше. А ещё и уловки применял разные: вроде ядовитых газов, откачки кислорода из объёма воздуха, в конце даже объёмный взрыв попытался устроить на пару со своим товарищем, который вовсе, за счёт Стихии бил, бил и бил меня постоянно. Каждый удар его был мощным, точным и сокрушительным. Моё тело, которое я раз за разом создавал из воды заново, получало сильнейшие, критические повреждения. В те моменты, когда успевал отрасти нос (вместе с головой), я чувствовал запах озона, перемешанный с вонью горелой плоти.

Вот только, убить меня это уже не могло. Ведь не было в этом теле той точки, повреждение которой стало бы критическим для меня. Бить его — всё равно, что бить лужу. Ты её расплёскиваешь, а она вновь собирается, стягивается… Большую лужу, которую невозможно быстро выпарить даже сильными ударами тока. Лужу, которая становится всё больше, больше и больше…

Ребятки так увлеклись избиением моего «бессмертного» тела, что не сразу это обстоятельство заметили. Более того, даже после того, как сумели это сделать — обратили внимание на всё прибывающую воду и пар в воздухе, который, вопреки законам природы и физики, никак не желал рассеиваться, надо было ещё сообразить, что угроза-то для них совсем не от «тела» идёт! В теле, даже сознания, как такового не было. Оно просто поднималось и поднималось. Оно даже не пыталось атаковать. Сознание было в водяном шаре, с футбольный мяч размером, который прятался в тени алтаря.

А опасность для этих двоих…

Я активно конденсировал воду из атмосферы. Я тянул её к этой крыше отовсюду, откуда мог. Она копилась, копилась, наполняла собой, водяной взвесью и паром весь воздух над этой крышей. А, в какой-то момент, ещё и в небе над зданием облака откуда-то появились, закрыв собой солнце. Появились, быстро принявшись разрастаться, превращаясь в дождевую тучу.

В тот момент, когда мои враги осознали опасность, было уже поздно: ловушка захлопнулась. Ведь, проблема-то заключалась в чём? В том, что оба они были слишком быстрыми для меня. Я не имел шанса попасть в них. Не имел шанса ударить, нанеся урон. В то время, как они сами продолжали наносить и наносить удары. Которые, впрочем, тоже были бесполезны.

А, накопив огромное количество воды, я смог незаметно сформировать большой пузырь вокруг крыши здания. Большой пузырь спрессованной воды, за границы которого, уже невозможно было выскочить. Любой удар по стенке этого пузыря вызывал мощные взрывы резко высвобождаемой воды. Мощные и направленные.

Когда противники заметили опасность и попытались прорваться силой, прорубить себе выход из постепенно сужающегося пузыря, их ошарашил этот ответный удар стенки. Они, естественно, увернулись: один — Воздушник высокого Ранга, а значит, априори быстрый, как ветер; второй — вообще, Молниевик, то есть — быстрее молнии может двигаться.

Вот только, увернуться — не значит вырваться. Пузырь стягивался. Стенки становились толще и толще. Пространство внутри сужалось. А удар в любую точку поверхности приводил к взрыву.

Удар Воздушника. Удары Молниевика были для них самих опаснее, чем для меня: внутри стенки была сформирована «сетка Фарадея» из струй более «грязной» воды — то бишь, электролита, то бишь — проводника. Электрические удары распределялись сразу по всей площади внутренней поверхности пузыря.

Неприятное, кстати, чувство. Каждый раз, получая мощный разряд, я утрачивал контроль над той частью своей Воды, по которой он распространялся. Но только части. Основной объём я удерживал. Основной объём, внутри которого уже была сформирована вторая «сетка» чуть глубже пострадавшей первой. В результате, если, после удара Воздушника, ответный взрыв происходил только в одном месте, в том, куда пришёлся удар, и увернуться от него было просто, то вот от попадания молнии, взрывалась сразу вся внутренняя поверхность пузыря. Да ещё и горячим паром обдавала.

Там полный набор всех соответствующих негативных эффектов получался: и перепад давления, и горячий пар, и разогнанные капли, и кавитационные пузырьки…

Молниевику хватило одного раза, чтобы понять, что так делать больше не надо. Одного раза и экспрессивного мата его товарища, которого ещё и током, ко всему прочему, тряхонуло: вода же кругом! Очень много воды. Электричество замечательно проводится и распространяется!

Но парни оказались реально крепкие. Не растерялись — попытались устроить тот самый объёмный взрыв, чтобы разорвать пузырь, перегрузить его и выпрыгнуть наружу. И у них это действительно получилось!

Не знаю, какой уж газовой смесью Воздушник пузырь наполнил, но, когда Молниевик этой смеси устроил «электроподжиг», рвануло так… что пузырь действительно лопнул.

Вот только и их самих, внутри этого пузыря контузило, даже не смотря на все их «Стихийные» и «волевые» «покровы». Даже, несмотря на частичное слияние со своей Стихией.

Это всё позволило им уцелеть, не погибнуть сразу, но… пузырь лопнул, а вода не исчезла! И туча над головой не исчезла. Туча, из которой уже почти минуту шёл дождь.

Их контузило, а меня — нет. Не чему было контузиться — мозга не было. Да и «управляющий шар» находился снаружи пузыря, а не внутри него.

Дождь… вдруг стал кислотным. Если раньше, до взрыва пузыря, парни были настолько проворны и осторожны, что не позволяли ни одной капле воды попасть на себя, отводя воздухом, сдувая или испаряя мелкими электрическими разрядами, то пары секунд контузии им хватило, чтобы промокнуть до нитки.

Как они кричали… как корчились…

Не долго, правда. Крики оборвались довольно быстро. Либо болевой шок, либо горло прожгло, и кричать стало нечем, но факт — наслаждался их воплями я всего несколько секунд. А я действительно — наслаждался! Говорю же: очень бы не хотел встретиться, когда-нибудь с собой таким, каким я был в тот момент. Очень!

Тел не осталось. Ни их тел, ни предыдущих. Всё растворилось.

А я… пошёл гулять по зданию дальше. В нём ведь были и ещё люди. Точки «разума», которые я отлично чувствовал сквозь любые стены и препятствия. Чувствовал, мог воздействовать, мог найти, мог добраться…

Их было около двух десятков в здании. В основном Бездари. Одарённые почти все полегли на крыше. Внутри здания их оставалось всего трое, да и то, Ранги, судя по всему, у них были слабенькие — не больше Ратника.

Кто-то умер от ужаса. Кого-то разорвали выросшие из стен или пола водяные руки. Кого-то «непонятная сила» утянула под старую больничную кровать, где крик несчастного навсегда оборвался. Кого-то растворил кислотный душ прямо на глазах товарищей. Кого-то загрыз «оживший» труп, внезапно «восставший» с пола. Кого-то «сожрала» огромная пасть, с половину комнаты величиной…

И всё это сопровождалось моим исполнением той самой песни. Той самой, про самые страшные ночные кошмары… Причём, не знаю, что было громче и внятней — внешнее её звучание от колебаний плёнки воды, накрывшей снаружи всё здание, или её же звучание прямо у них всех в головах… с автопереводом на их родную речь, на речь, понимаемую их мозгом.

В общем, сказал же: творчество и юмор, с желанием устроить красивое Шоу никуда не делись после «отлёта крыши». Просто приобрели мрачный хоррорно-кровавый оттенок. Самому от себя противно…

Но, не откажешься. Не поотнекиваешься. Это всё делал именно я…

И теперь вот «изливал душу» унитазу, пытаясь то ли осознать всё содеянное, то ли забыть…

Как я попал в общежитие? Довольно просто: прилетел по воздуху. Здание оказалось не на другом континенте, и даже не за пределами страны, а здесь же — в черте города. Старое заброшенное здание военного госпиталя на самой его окраине.

Понятия не имею, как этим… злоумышленникам удалось в нём своё логово организовать. Как они вообще, в таком количестве проникли в страну. И, главное: как собирались, после завершения «дела», из страны выбираться? На что надеялись?

Допрос одного, последнего, паршивца я, конечно, провёл, да только он знал не много: вся их «компашка» — это Семья, Ученики и их слуги «Великого» Авкапхуру Куачтемока. Прилетели в Германию два месяца назад. Вроде бы, даже вполне официально. Здание выкупили у города. Вроде как, под предлогом инвестиции: объявили, что собираются восстановить и открыть свою частную клинику. Их «босс», кроме всего прочего, ещё и неплохим Врачевателем в своей стране числился. До Целителя ещё не дотягивал, но был на пути к тому. Так что, такое предложение оказалось воспринято нормально. Согласования, уточнения и прочие формальности заняли не один день. Даже не одну неделю. Но здание забрать и превратить в «частную территорию», обнесённую глухим забором, получилось. Подробностей последний паршивец, всё равно, не знал — слуга, что с него взять? Были там какие-то политические мотивы, игры, интриги, не были… теперь только гадать остаётся.

Но все тела, одежду и оружие с аксессуарами я растворил. Возможно, действие это было бесполезным: слишком много камер оказалось понатыкано внутри здания. Причём, что особенно неприятно: «IP-камер», сигнал с которых, теоретически, мог уходить куда-то в «облако», а не аккумулироваться на локальном ресивере, который можно было бы уничтожить. Точнее, локальный ресивер был на пульте охраны внизу, и я его уничтожил вместе со всеми камерами. Вот только, не имелось никакой гарантии, что сигнал не уходил куда-то ещё.

Однако, я с этим поделать ничего не мог. Моей «хакерской» квалификации для подобного не хватало. А допрашиваемый плохиш ничего о системе камер не знал. Ни паролей доступа, ни адресов, ни е-мэйлов.

Так что, растворил всё, что смог растворить. Подчистил всё, что мог подчистить. И улетел к себе. Ни единой нитки из этого здания брать не стал.

А дальше… а дальше — да будь, что будет! Бежать и прятаться не собираюсь. Решать проблемы будем по мере их поступления. Мне бы теперь голову как-то… ну, хоть как-то в порядок привести, пока окончательно в серийного маньяка не превратился… Пожалуй, меня бы даже какая-нибудь уютная «одиночка» в какой-нибудь особо-охраняемой специальной тюрьме для Одарённых устроила. Если такая существует, конечно. Убить-то меня, всё равно, не смогут…

Сейчас же оставалось только сидеть в своей комнате, обнимать унитаз и «изливать ему душу» от отвращения к самому себе…