Княжич Юра V. Человек Дождя

Глава 21

Предчувствие и ожидание чего-то плохого почти никогда не обманывает. Впрочем, чего-то хорошего — тоже, но заставить себя искренне верить в надвигающийся позитив гораздо сложнее, чем в неприятности.

Кстати, некоторые изотерические школы утверждают, что ожидания, на самом деле, не предвидят, а формируют реальность. И, если ты ждёшь неприятностей, они просто никак не могут не прийти — их же так ждут!

Вот и меня моё ожидание не подвело. Когда я, проделав все положенные утренние процедуры и одевшись в форму Лицея, не забыв нацепить на китель новоприобретённый значок, указывавший на Ранг, вышел из своего трейлера, словно специально к этому моменту подгадывали, вдали, на дороге показались чёрные машины. Довольно большая кавалькада чёрных машин.

На какой дороге? Мы же в горах? Ну, с этим всё достаточно просто: ширина непосредственно канала — сто метров. Ширина пробиваемого тоннеля — сто пятьдесят. И в эти пятьдесят метров разницы входят автомобильная и железнодорожная линии, разнесённые по разным сторонам от будущей водной артерии. Инженеры — люди практичные: ведь, если пробивать и прокладывать нечто настолько грандиозное, то зачем ограничиваться одной только водой? Наземная транспортная инфраструктура же напрашивается сама сбой. Так что, дорога здесь действительно была. И трейлеры наши не на дне десятиметровой ямы-канала стояли, а на этой трассе. А так как тоннель прямой, что твоя стрела, то видно в нём о-о-очень далеко.

Вот я эту кавалькаду и углядел. И, почему-то, даже малейших сомнений, что едут именно по мою душу, у меня не было. Ни в душе, ни в разуме. А, когда душа с разумом в своих ожиданиях едины — мир просто не имеет права их не выполнить.

Что ж, мне оставалось только вздохнуть и дождаться их приезда. Ведь, так-то, я ещё в трейлере своём успел морально подготовиться к разного рода непозитивным сюрпризам. К разным, но не к такому.

У меня хорошее зрение. Просто хорошее само по себе. А уж при наличии возможностей, даруемых Водой, его можно назвать запредельно хорошим. Ведь, можно сформировать прямо в воздухе перед своими глазами настоящую подзорную трубу с системой водяных линз в ней. С возможностью укрупнения вплоть до размеров стационарного абсерваторного телескопа. Муху можно с двадцати километров разглядеть…

Это один способ — теоретический, сложный. А был ещё и другой, которым я воспользовался: просто сформировал каплю воды в непосредственной близости от едущих машин и перенёс в неё своё внимание с возможностью зрительного восприятия. Это и быстрее, и не так сильно привлекает чужие взгляды, не вызывает общественного недоумения с непониманием и опаской.

А то, что каплю формирую не в непосредственной близости от себя, а где-то за пятнадцать километров, возле самого горизонта… так, разве я когда-то вообще упоминал хоть какие-то ограничения для своего Дара по расстоянию? Способен внимание сосредоточить на точке пространства — значит способен и воду в ней почувствовать. А способен почувствовать — способен и управлять ей.

В общем, Гербы на номерах рассмотреть я сумел задолго до того, как эти машины подъехали к нам. Гербы были местные, Персидские. Медианской Сатрапии. На номерах. А вот на флажках, на ветру трепещущих, на капотах установленных, красовались Гербы Российской Империи, Долгоруких и Борятинских. То есть, на каждой машине по паре флажков, один из которых обязательно Имперский, а вот вторые могли различаться.

Всего машин было восемь. Тяжёлые (явно бронированные), чёрные, тонированные в хлам. Представительские седаны и «джипы» охраны.

Но сюрприз был не в этом. Сама по себе кавалькада особого недоумения не вызывала. Ведь, если подумать (а время на это у меня имелось), то всё будет достаточно логично. Почему Гербы на номерах и флажках разные? Элементарно: чем машины через море тащить, проще взять их уже на месте. Попросить у того же Сатрапа Медии. Если визит официальный и с властями согласован — то без проблем предоставит. Свои флажки сверху лепишь и езжай. Всё равно ведь, на обратном пути вернёшь. А не вернёшь (разобьёшь, сожжёшь, взорвёшь, утопишь, потеряешь), так купишь. Между сильными Аристократическими Родами с этим всё просто.

Почему именно Борятинские и Долгорукие? Так отцы нас поздравить с моим небывалым достижением едут. Повод вполне достоен такого визита. Почему именно на машинах, а не как мы — на дирижаблях? Так — скорость. Мы-то, группа студентов, заступающая на «вахту» минимум на три месяца, никуда не торопились. Да ещё и вещей своих везли с собой чуть не полконтейнера… сразу. И ещё пару контейнеров потом ещё довозили. Княжьи детки привыкли к комфорту, и ни в чём себе отказывать не собирались. Привычный уровень комфорта предпочитали сохранять и в таких «полевых» условиях.

А вот так: чисто, приехать, поздравить и уехать — меньше суток можно потратить. Самолётом до Тегерана, там пересесть машины и, по прямому, как стрела, тоннелю гнать до самого места нашей дислокации.

Сюрприз случился, когда кавалькада до нас, таки, доехала. Когда машины остановились, и из них начали выходить пассажиры.

И из машины с флажками Долгоруких выбрались Алина с Матвеем. Вот это — был настоящий сюрприз! Очень угнетающий и заставляющий мрачнеть и злиться сюрприз. Притом, что отца ни в одной из оставшихся машин не оказалось. Он не приехал. Зато приехал Фёдор Юванович — отец Мари.

— Юра, — с нажимом произнесла Катерина, каким-то образом оказавшаяся рядом в этот момент.

Я услышал её. Ничего не ответил, но с усилием заставил себя медленно выдохнуть. Даже прикрыл глаза, чтобы успокоиться. Чтобы люди вокруг перестали нервно ёжиться, оглядываться и подгибать колени — нельзя забывать о том, что я не просто Одарённый, а Менталист. И мои эмоции касаются не только меня. В прямом смысле слова «касаются».

В общем, к тому моменту, как гости, наконец, подошли, я уже достаточно радостно и почти искренне улыбался им. И сделал шаг навстречу, разведя в стороны руки.

— Матвей, Алина! Рад вас видеть, как добрались? — вот только взгляд мой остекленел, а улыбка стала кривой и натянутой, как только я увидел значок на груди брата. Значок Ратника Земли.

Честно говоря, в тот момент мне хотелось убивать. Однако, я ещё в достаточной степени владел собой, чтобы не дать этой эмоции прорваться наружу, как минуту назад. Испортить приветствие, огорчить брата и воздействовать на людей.

Я заставил себя перестать кривить губы и снова улыбаться приветливо. Удивляться и радоваться действительно удивительному и радостному достижению своего младшенького Гения. И хвалить его не забывал. И искренне обнять, похлопав рукой по спине, поздравляя с успешной сдачей экзамена. И слегка смущённо принять его поздравления в сдаче экзамена мной.

Подошёл, выбравшийся последним из машины Фёдор Борятинский. Молча пожал мне руку. И… отвёл взгляд. Не стал, не смог смотреть мне в глаза. Буркнул «Поздравляю» и ушёл искать дочь, благо она и сама не пряталась, а уже во всю спешила к месту.

Алина… у неё тоже был значок. Знак Юнака. Правда, я не сразу сумел сообразить, какого именно направления. Ведь рядом с одной красной точкой не красовались привычные руны.

— Кинетик, — увидев моё затруднение, с улыбкой, в которой пряталось скрываемое довольство, сама ответила на невысказанный вопрос Алина. — Несистемный Дар. Юнак Кинетик.

— О как… — искренне удивился и восхитился я. Ведь из того разговора, что происходил в одной из «петель», я помнил, насколько редки Несистемные Одарённые. И то, что каждый из них был ценен и уникален.

— Я могу воздействовать на предметы на расстоянии. Напрямую. Без Стихий. Всё равно на какие предметы, — пояснила она.

— Кру-у-уть, — даже с некоторой ноткой зависти в голосе протянул я, прикидывая, насколько же безграничные перспективы это перед ней открывает… на высших Ступенях овладения Даром. Хотя, если подумать, то она и сейчас в поединке может быть крайне опасна. Ведь, что может быть опаснее небольшого точечного воздействия? Только «дубина», лупящая по площади. Но это уже не уровень Юнака. Даже Одарённые сильнейших Стихий на этом уровне ещё «массой» не шарашат.

Алина не стала отвечать что-то вроде: «А то!», но я прекрасно чувствовал, что она горда собой, и ей моя похвала приятна. Иногда, Менталистом быть удобно.

Постепенно, за разговорами о том о сём, о чем говорят давно не видевшиеся люди, мы сместились к трейлеру, возле которого было обустроено настоящее уличное кафе. Я ведь уже говорил, что Аристократы не привыкли себе в чём-то отказывать или снижать уровень привычного комфорта? Так вот: и кафе, где можно совместно посидеть, перекусить, пропустить по коктейльчику тут тоже было. Вот туда мы и перешли. И именно туда к нам пришла Мари.

Пришла, остановилась возле нашего столика, но садиться не стала. Выглядела она… подавленной, виноватой и сердитой одновременно. Она остановилась и не начинала говорить довольно долго. Настолько, что пауза начинала становиться неприличной. Особенно, учитывая, что пока она тут стояла и молчала, наш разговор тоже прервался.

— Прощай, Юра, — решилась и произнесла, наконец, она. — Я уезжаю.

— «Прощай»? — осторожно уточнил я, хотя нутро уже болезненно полоснуло это слово и нехорошее предчувствие. Хотя? Какое ещё «предчувствие»? Банальная логика. И так ведь было совершенно прозрачно всё, когда прибыл Фёдор Борятинский лично, а отец не прибыл. Да и то, как Фёдор Юванович отвёл взгляд… Только дебил не понял бы и не прочитал ситуации. Дебилом я не был, но так не хотелось верить и признавать свои выводы. Так не хотелось…

— Наша помолвка… мы освобождены от неё, — всё ж не хватило ей духу произнести «расторгнута» или «разорвана». — Я уезжаю с отцом… домой.

— А Император? Завод? — не то, чтобы мне действительно были важны ответы на эти вопросы, ведь и так всё уже понятно, но задать их следовало. Ну, хотя бы для того, чтобы ответы просто прозвучали. Что бы появилась определённость.

— Император дал своё позволение. И Завод уже строится. Аннулирование помолвки не повлияет на проект, можешь не беспокоиться. Мы теперь свободны…

— Вот как, — тяжело вздохнул я. И ведь действительно тяжело. Очень тяжело мне было в этот момент. И больно: проклятое Юрино наследие. Он ведь, на самом деле, любил эту девочку. Я… я люблю жену. Но Юрий Петрович Долгорукий Витязь Огня и Воды, Княжич Долгорукий — это не только я, но и старый Юра. Нельзя этого не признать. — Мы отойдём? — обратился я к брату и Алине, поднимаясь с кресла. Вопрос ответа не требовал, но оба вежливо кивнули в знак согласия.

Я поднялся, и мы с Мари молча отошли в сторону метров на двадцать — при всей огромности тоннеля, особенно в нём не разгуляешься.

Остановившись и повернувшись друг к другу, мы посмотрели друг на друга. Вот только, Мари тут же опустила взгляд.

— Ты… уезжаешь? — произнёс я, разрывая гнетущую тишину.

— Да, — не поднимая взгляда, ответила она и кивнула.

— Отец забирает?

— Да, — кивнула она.

— Требует?

— Да, — и новый кивок.

— Он объяснил, почему? — задал я вопрос. Очень острый и неприятный вопрос, который, наверное, не надо было бы задавать. Скажем так, не честно было бы задавать. Не по-джентльменски.

Она не ответила, лишь прикусила губу и отвернула голову в сторону, не поднимая на меня взгляда.

— Значит, объяснил, — кивнул самому себе я. — А, если бы не это, если бы не опасность, уехала бы?

Она снова не ответила, только сильнее прикусила губу и ниже опустила голову.

— А ждать будешь? — совсем тихо спросил я.

Видимо, передавил, так как она вскинулась и вспыхнула, но встретившись со мной взглядом… не смогла ничего, из того, что уже заготовила, ответить. Только покраснела и вновь опустила взгляд, отвернув в сторону голову.

— Наша помолвка расторгнута, — выдала она, отделавшись этой фразой, прикрывшись ей от меня, словно щитом. Не ответила на прямой заданный вопрос. — Отец приехал за мной.

Повисла гнетущая тишина. Только лёгкий ветерок, который постоянно гулял в этой гигантской каменной трубе, слегка гудел в ушах, каждый раз, как колыхал её светлые локоны.

— Ты меня бросаешь. Опять… — не сдержался и произнёс я. Хотя, наверное, как «сильный и гордый мужчина», как «Альфа-самец», не должен был такого говорить. Хотя… логично — ведь настоящих Альфа-самцов и не бросают. Но мне было больно. Юре во мне было больно. Его сердце, а значит, и наше с ним общее сердце, просто истекало кровью от того, что происходило. Ведь, она, та, кого Юра любил, снова бросала его. И даже хуже, чем в прошлый раз, когда она бросала его, оставляя продолжать жить за пределами их Аристократического круга. Оставляла жить. Без неё, но жить. Сейчас же…

Сейчас она оставляла Юру умирать.

Она не могла, ей не откуда было знать, что я, по сути своей, бессмертен. Что, это не я здесь буду умирать, а все те, кто придут за мной. Пусть, кто-то не с первого раза, и даже не с десятого, но все.

Она не могла знать. Она и не знала. Поэтому именно оставляла, именно умирать. И, ладно бы, она сейчас сказала, что не может противиться решению отца, но будет меня ждать, предупредила бы, попросила бежать. Сказала бы, что не может мне помочь (а она действительно не может помочь), поэтому вынуждена уйти, что ей приходится это делать, да хоть руки бы коснулась. Взяла бы мою руку двумя своими… Да хоть что-нибудь бы сказала в этом ключе! Хоть что-нибудь!

Но нет. Она сказала другое.

— Ты сам виноват! — вспыхнула она, повернувшись ко мне всем телом и даже уперев мне в грудь указательный палец. — Ты сам говорил, что будешь требовать расторжения этой помолвки! Что отец и Император тебе не указ! Ты сам виноват!.. Ты! Сам виноват! Ты притащил эту свою патаскуху-простолюдинку! Ты сам везде её с собой таскал! Ты пел ей песни на всю страну и признавался в любви! Ты опозорил меня! Ты всё время меня позорил! Ты издевался надо мной в своих песнях! Особенно, в этом проклятом Берлине! Снова и снова! Ты…

— Я понял тебя, — мрачно прервал поток её обвинений я. — Иди. Ты права — ты свободна, а я сам виноват, что не понял всего раньше.

Кто бы знал, как рвалась на части та частица моей души, которая досталась в наследство от Юры. Кто бы знал, как больно мне было в этот момент.

Да, я мог бы сказать ей сейчас, что не говорил, что буду требовать расторжения помолвки. Что я спрашивал её: хочет ли она быть со мной, если эту помолвку убрать, вынести за скобки. Хочет ли сама? Мог бы.

Но, к чему всё это? Такие слова выглядели бы жалко. Я выглядел бы жалко. Она запомнила бы меня жалким. А у меня, да и у Юры есть гордость. Он и в прошлый-то раз в ногах у неё не валялся, когда она его бросала, притом, что тогда ситуация была хуже, тогда жизнь Юры действительно оканчивалась катастрофой, разрушавшей весь его мир. И тогда он не сломался. Опустился, замкнулся — да. Но не сломался. Он не молил ни отца, ни мать, ни… её.

И в этот раз, я молить не буду. И уговаривать не буду.

— Я… — вспыхнула она снова. Но я не дал ей сказать — остановил жестом.

— Иди. Тебя отец ждёт.

— Ты… — успокоилась она. — Сам виноват. Прощай, Юра.

— Прощай, Мари, — мрачно ответил ей. — Я любил тебя. Прощай. Снова.

— Ты сам виноват! — снова сказала она, словно у неё пластинку заело.

— Иди, — повторил и я. У меня, в этот момент, лексика тоже не отличалась особым разнообразием.

— Ты сам виноват! — ещё раз сказала она, гордо развернулась на каблучках и ушла.

— Сам, — тихо пробормотал ей в след. — Конечно, сам. Разве, когда-то было иначе?

«Прощай, Мари!» — отправил я ей в след послание, неуловимое, как шёпот ночного ветра. Даже не знаю, каким именно способом отправил — нынче у меня в арсенале их много. Но девочка дернулась. Замерла на полушаге. Остановилась. Постояла. Но не обернулась. А потом решительно зашагала дальше, к автомобилям и ждущему её там отцу. А я зашагал обратно к столику. К по-настоящему, как выяснилось, близким мне людям. К людям, назначенным сильными мира сего быть убитыми вместе со мной. Сильными… одним из которых являлся мой здешний биологический отец.