Всё-таки, приход весны — это нечто особенное. То время, когда солнце начинает задерживаться на небе всё дольше и дольше, а небо это светлеет и становится невероятно, пронзительно голубым, настолько, что от одного взгляда на него в груди начинаются непонятные, сладко-болезненные щем и томление. Особенно, когда тебе шестнадцать, и это твоя весна!
Так и хочется вспомнить песню группы «Конец фильма» и, остановившись на площади, спеть «Весна — время школьников и самоубийц…», но… очень уж там текст провокационный. Не слишком он подобает Княжичу, сыну Московского Князя, Одарённому аж Четвёртой ступени Овладения Даром. Аристократам и Дворянам положено быть важными, властными, гордыми и степенными… по крайней мере на людях. Не терять, как говорится, достоинство.
А тут такие строчки «Весна — в брызгах семени как в зеркале луж. Весна — от одной жены к другой ушел муж…». Очень смело, очень провокационно, очень по-хулигански!
Не подобает… но так хочется! Аж пальцы зудят, нащупывая своими подушечками в воздухе струны.
И ведь всё для этого маленького хулиганства есть: и площадь с жутковатым для русского уха названием Жандарменмаркт есть, к центру которой я почти подошёл, и зрители есть — это ведь одна из главных Берлинских достопримечательностей, так что посетители здесь всегда имеются. И даже гитара есть! В специальном чехле на ремне за спиной болтается.
Да — у меня теперь есть своя гитара. Она была изготовлена на заказ одним из лучших (по отзывам и рекомендациям, данным мне) мастеров Германии и всей Европпы — Фридрихом Зейцем. После чего, разобрана мной и превращена в сложный составной Артефакт, где каждая струна пересоздана и «пробуждена» в отдельности. Так же, как и каждый колышек, эту струну держащий. Так же, как и металлический ободок вокруг розетки в верхней деке деревянного резонатора. Так же, как и каждая металлическая вставка меду ладами на грифе…
Не представляю, даже, сколько она теперь может стоить. Да и, кто её такую купит? Кто может себе позволить нечто подобное? Разве, что Кайзер? Какой-нибудь Император или Великий Магистр ФГЕ… Вряд ли, кто-то ещё. Да и им она не нужна — чай не оружие, не убер-вандер-ваффе. Просто — гитара, звук каждой струны которой я могу настраивать с невероятной точностью, бить по этим струнам, не опасаясь, что какая-то из них оборвётся или лопнет, а громкость… при желании, её звучание может перекрыть гул всей этой площади без дополнительных динамиков и усилителей. А, если ещё активировать специальный Артефакт-кулон, висящий на короткой цепочке у меня на шее, связанный с Артефактом-«усилителем» на гитаре — тем самым серебряным кольцом вокруг розетки, то и голос мой будет звучать наравне со звучанием струн, не заглушаясь ими.
Такой вот: сам себе концертная установка. Могу встать в любом месте города и начать петь…
И, самое главное, мне именно сейчас так хочется это сделать! Эх!
Блин, я понимаю, что это нервное. Что это от нетерпения. От того, что до назначенной даты моего концерта на этой самой площади осталось меньше недели. Понимаю!
Кстати, именно поэтому я сегодня и сейчас здесь — очередной раз проверяю степень готовности техников и организаторов к концерту, ну и сам привыкаю к месту, к окружению, к акустике и фоновым шумам. Для того и гитара с собой.
Так-то я не имею привычки просто так прогуливаться по городу, пусть он хоть трижды историчный, красивый, туристический и самобытный. Я слишком загружен для этого. Вокал, сольфеджио, гитара, Немецкий язык, а, в последний месяц, ещё и Английский добавился, так как моё импульсивное решение вставить в альбом и программу концерта «Свит дримс», потянуло за собой необходимость всерьёз заняться ещё и этим языком. Ведь, когда я решился спеть это произведение в первый раз, то у слушателей от моего немецко-русского акцента, фигурально выражаясь, кровь из ушей потекла. Да я и сам это прекрасно понял. Ведь, слышать в своей голове, как ты поёшь мысленно, про себя, и слышать, как ты же поёшь в реальности, ртом… это очень разные вещи. Так что, им, слушателям, даже говорить ничего не пришлось, я и сам прекрасно понял, что надо добавлять ещё и «Инглиш» к ежедневной программе занятий.
А, кроме всего этого, ещё запись песен, подготовка концерта, тренировки кунг-фу и Артефакторика… В сутках всего двадцать четыре часа! Чтобы вставить в них двадцать пятый и двадцать шестой на простое «погулять по городу», мне надо умереть! А я умирать не хочу — это ж больно!!! Да и, чтобы убить меня сейчас, надо ещё очень постараться, учитывая мою Стихию и те уроки, которые мне успела дать Катерина перед отлётом из России…
Катерина… Кстати! В этом городе даже есть целая площадь, названная в честь неё: «Екатеринаплатц»! И расположена эта площадь там, где в мире писателя, находится Александрплатц. Собственно, это она же и есть, с той только разницей, что не было в этом мире никакого Александра. Романовых тут вообще на Троне не было — Рюриковичи власть не теряли. Так-то, Романовы — Боярский Род, здесь имелись. Но к Трону бы их никто близко не подпустил, так как среди них даже ни одного Пестуна не выросло, не то, что Богатырей. Витязи были. Пестунов и Богатырей — не было. Они, с такими данными, даже до Князей не дотянулись, не то, что до Царей или Императоров.
Так вот: Александра I в этом мире не было. И в 1805-ом году он в Берлин не приезжал. Зато в 1814-ом во главе Имперского войска вступила Екатерина первая и единственная, Екатерина Васильевна из Рюриковичей, родная сестра Ивана Васильевича, прозванного врагами страны Грозным… Вот в память этого события, Кайзер Вильгельм (не помню точно, какой по счёту) площадь и назвал, увековечив имя нашей Шальной Императрицы, Императрицы Апокалипсиса… но, не о том речь.
Мне, кстати, предлагали в качестве места проведения концерта и Екатеринаплатц в том числе. И соблазн использовать этот вариант был велик, но Жандарменмаркт оказался более подходящим и выгодным в плане геометрии и акустики. Он, по крайней мере, симметричен. Ну, насколько это вообще возможно. Да и с местом расположения сцены мудрить не надо, так же как с перекрытием движения транспорта.
Площадь, весна, гитара, голос… Настроение, как у того волка: «Щас спою!». Правда, до следующей стадии, которая: «Вот теперь точно спою!» ещё не дошло, но всё ближе и ближе к тому подбирается.
Песня, по крайней мере, в голове, уже звучит во всю: быстрая, яркая, хулиганская. И голосок такой, с характерными подвываниями.
И, кстати, про голос: я могу эти подвывания потянуть! Мне это вполне по силам. За прошедшие месяцы занятий вокалом, я экспериментально дошёл до пугающей меня самого истины: у моего здешнего горла нет пределов! Нет того звучания или тембра, которые я не смог бы осилить, если очень постараюсь. И фальцет, и бас, и баритон, и тенор… да, при большом желании, я даже женские контральто, меццо-сопрано и сопрано изобразить могу! Да что там! Один раз, на спор с самим собой я партию Плава Лагуны, оперной дивы из «Пятого Элемента» выдал! Сам охренел, но выдал!
Голос сорвал, правда, в самом конце, но это уже привычное было происшествие. Сколько их таких уже было, пока я экспериментировал со своими возможностями, искал свои пределы. Я уж и не считаю даже. Вообще, не считаю это сколько-нибудь значимым происшествием, даже не неприятностью. Так — рабочий момент, не более.
Ну, а как иначе-то? После того, как я научился собирать своё тело обратно из мелко протёртого фарша, восстановить всего лишь голосовые связки (хотя, по правильному, они не «связками», а «складками» называются, что им анатомически больше подходит, так как они действительно — именно складки, к связкам не имеют никакого отношения) — вообще не проблема. Горло прочистил, кхыкнул, и всё — оно снова готово к свершениям. Глупо, имея такое потрясающее преимущество, им не пользоваться и не пытаться раздвинуть границ возможного для себя.
Вот я их и двигал. И, честно говоря, сам балдел от этого в процессе! Ведь, петь — приятно! А петь, когда у тебя это ещё и получается — вовсе сравнимо, наверное, лишь с наркотическим кайфом (хотя, это только теоретическое предположения, ведь на практике, я к наркотикам ни в одной своей жизни не прикасался).
Так что, я теперь и Тиля Линдемана потянуть могу, и Витаса, и даже Монсеррат Кабалье, брезгливо перешагивая через «Профессора Лебединского» и Баскова.
Наверное, из меня мог бы получиться великий пародист… или жулик. Но слава Певца меня больше привлекает.
А настроение, между тем, таки доползло до той самой отметки, когда я сбросил гитарный чехол с плеча и перехватил поудобнее, чтобы начать расстёгивать. Что-то меня отвлекло. Я на секунду поднял глаза и… замер. Застыл, как вкопанный. Как заледеневший и замороженный — мой взгляд упёрся в мужчину, спокойно сидевшего на одной из лавочек и неторопливо бросавшего голубям хлебные крошки.
— Нет… — сами собой прошептали мои губы. — Не может быть… — беззвучно добавили они. А в голове стучало: «Как?!! Он же мёртв! Давно мёртв! Я же сам убил его! Своими руками!..»
Словно почувствовав мой взгляд, мужчина повернул голову, улыбнулся и приподнял приветственно с головы свою шляпу. Потом опустил её на место и продолжил неспешно бросать крошки немногочисленным собравшимся подле него птицам.
— Маверик… — проговорил я, взяв, наконец, себя в руки и совладав с оцепенением. После чего прислонил чехол с гитарой к ближайшему каменному столбу декоративного ограждения, опустил руку на стилет, висевший на поясе, и направился к нему. Ведь не просто же так он именно сейчас здесь появился, да ещё и дал себя заметить. А потом этот фиглярский жест с шляпой. Иначе, как приглашением к разговору, трудно эту ситуацию воспринять. Ведь, хотел бы он меня убить — не стал бы показываться, а давно бы уже попытался. Довольно сомнительно, что ему это удалось бы, но попытаться мог.
Я приблизился к нему и остановился в трёх шагах, не доходя, напротив него и его лавочки. Голуби, словно почувствовав, образовавшееся напряжение, недовольно сместились вбок, оставляя пространство между нами свободным и пустым.
— Маверик, — повторил я, только уже не шёпотом, а с громкостью нормальной разговорной речи, так, чтобы он точно мог меня услышать, но окружающие на лишний шум не оборачивались.
— Здравствуй, братец, — неприятно улыбнулся он в ответ на моё приветствие и высыпал на мостовую сразу все остававшиеся у него крошки из бумажного пакета, в котором до того их хранил. Высыпал и пару раз встряхнул опустевший пакет. Потом скомкал его и бросил в урну.
— «Братец»? — переспросил я, неприязненно сморщившись. — Не слишком ли панибратское обращение для наших с тобой отношений?
— Возможно, — продолжил ухмыляться он. — Но против факта не попрёшь: у нас с тобой, Юрий, родство кровное… по отцу. Только ты — законный, а я — ублюдок. Или, как здесь, в Европе, предпочитают красиво говорить: бастард.
— Как ты выжил? — мрачно спросил его я, не поведясь на предложенную провокационную тему. Нельзя сказать, что сказанное им, было для меня супер-шокирующим, ведь что-то подобное я давно подозревал, ещё после первой «петли» прокручивая в голове ситуацию так и эдак, всё пытаясь понять, за что же именно он и именно меня так настойчиво пытался убить. Версия, выдвинутая Мамонтом: что только я могу опознать Маверика, и тем для него опасен — не выдерживала никакой сколько-нибудь серьёзной критики. А вот предположение о том, что у Михаила могут быть какие-то притязания на Княжеский титул, как раз многое бы объяснили. Не всё, но многое. Так что, факт родства не сильно меня трогал, в конце концов, Пётр Андреевич не монах, и никогда им не был, а Мария Дмитриевна — особа весьма привлекательная. — Я же убил тебя?
— Почти убил, — ухмыльнулся Маверик.
— Я проверил — с такими ранами не живут, — хмуро продолжил я буравить его взглядом. — Ты был мёртв.
— Тело было мертво, — поправил меня он. — Оболочка. Клон. Слышал когда-нибудь такое слово?
— Клон? — нахмурился и напрягся я ещё больше, хотя, казалось бы, куда уже?
— Одна из разработок древних Химерологов, — улыбнулся Маверик… или лучше: Михаил Петрович? — О них-то тебе слышать доводилось?
— Их же истребили ещё в пятнадцатом веке, — осторожно произнёс я.
— В восемнадцатом, — поправил он меня. — Почти истребили, — и снова противная улыбка. — Почти совсем, почти всех.
— Значит, клон? — вздохнул я.
— Хм, смотрю, слово-то для тебя, всё-таки знакомое… — задумчиво произнёс он. — Даже интересно, где и от кого ты мог его слышать…
— Это так уж важно? — прищурился я.
— Не то, чтобы, — пожал плечами он. — Просто, любопытно стало.
— Значит, это был клон, там, возле ресторана? — вернул разговор к прежней теме я. — Клон со способностями Одарённого?
— Там был я, — произнёс Маверик. — Сознание в оболочке клона. Решил немного подстраховться… ну и «хвост отбросить». Как ящерица, когда чует опасность. Благодаря тебе, для «охранки» и моих «кредиторов» я мёртв, — снова шутливо приподнял шляпу он, словно бы говоря этим жестом мне спасибо. — Правда, я рассчитывал, как минимум, забрать тебя с собой, а погибнуть лишь «при попытке к бегству» с места преступления от рук Княжьей Дружины, но так тоже получилось неплохо.
— И сейчас, здесь — тоже клон? — прищурился я, стараясь уловить даже малейшую возможную фальшь в его дальнейшем ответе. Или в отсутствии этого ответа.
— Нет, — снова расплылся в улыбке он. — Не клон. Просто, первое подвернувшееся тело Бездаря, разум которого я подавил. Как тогда, с твоей подружкой. Клон — слишком дорогая и штучная вещь, чтобы ими разбрасываться. Да и подозрения могут у того, кого не надо, появиться, если вдруг найдётся «второе тело Маверика». Сегодня хватит и «куклы», — потом подумал и добавил. — Я же не слабоумный, чтобы в пасть тигру живьём соваться!
— Спасибо за комплимент, — хмыкнул я, не почувствовав лжи. Что ж, это многое упрощало. Но и усложняло одновременно тоже. Но, как минимум, рука на рукояти стилета слегка расслабилась и перестала медленно тянуть его из ножен.
— А я не про тебя говорил, — скривил свои губы Маверик.
Я поморщился. Не то, чтобы ему удалось меня поддеть, но само выражение его лица было неприятным. Как и взгляд.
— И, что же тебе надо? — перешёл к делу я, поняв, что большего из него по клонам и химерологам не выжмешь. — Зачем пришёл?
— Ни зачем, — пожал плечами он. — С чего ты взял, что я здесь из-за тебя? Какие у меня вообще могут быть дела с трупом?
— С трупом? Не слишком ли ты самоуверен? Три раза у тебя уже не получилось.
— Аха-ха-ха-ха! — рассмеялся Маверик. — Ты что же? Подумал, что я тебе угрожаю? Ха-ха-ха-ха!..
— А, разве нет?
— Фуф! Насмешил, — протёр «выступившую слезу» он. — Зачем мне это? «Маверик» мёртв. Ты больше не являешься моей целью или моим заказом. Мне плевать на тебя! У меня нынче другая цель. Встреча с тобой — случайность. Просто, ты умудрился меня заметить и узнать. Вот и всё.
— Почему тогда, ты назвал меня «трупом»? — прищурился я, ни на миг не поверив в такие «случайности».
— А, разве нет? Кем ты ещё можешь быть, если твой Император тебя приговорил? — ухмыльнулся он, достал из кармана пачку сигарет, вытряхнув из неё одну и засунув в рот. — Да ещё и по указанию Наблюдательного Совета, — достал из другого кармана красивую металлическую зажигалку и, щёлкнув, прикурил от неё сигарету. Прикурил и долго с наслаждением затянулся. Выдохнул дым, потом вынул сигарету изо рта, покрутил, показывая мне и добавил. — Одно из преимуществ Разумника: можно получать удовольствия, не заботясь о последствиях для здоровья. Всё равно ведь это не основное тело — перчатка одноразовая, которую не жалко.
— Видимо, за это вас все и ненавидят, — покривился от такого цинизма и пренебрежения чужой жизнью я. Непроизвольно сами собой вспомнились лица тех десятков людей, которых эта тварь убила в прошлый раз, на мосту. И тот страх, с которым рассказывала о дознании с применением Разумника Алина в школе.
— «Вас»? — ухмыльнулся он, после чего вновь затянулся и длинной долгой струёй выпустил дым в моём направлении, а я порадовался, что не стал подходить к нему ближе трёх шагов: терпеть не могу курево. — Нет уж, дорогой братец, не «вас», а «нас»! — сказал он и рассмеялся, видя моё удивление и непонимание.
— Хах, хах… — закончив смеяться, снова «утёр слезу» Маверик. — Ты что же, ещё сам не понял?
— Не понял что? — переспросил я.
— Того, что ты, — наставил он на меня указательный палец руки, в которой была зажата дымящаяся сигарета. — Разумник, Юрочка. Или, как говорят здесь в Европе — Менталист.
— Я? — удивился настолько, что даже показал на себя пальцем свободной от оружия левой своей руки. — Ты ничего не перепутал?
— Это ты «перепутал», а не я. Или, думаешь, как ты смог меня победить там, в ресторане? Как сумел отыскать? Как отбил разум своей девки?
— Повезло. Она сама справилась…
— «Повезло»! — передразнил он меня. — Какое, к Маре, «везение», когда я её три часа обрабатывал⁈ Там и личности-то уже практически никакой не оставалось. Нечему там было «справляться» и сопротивляться! Одна память и ошмётки. Я сделал очень хорошую «куклу»! Качественную! Не было у тебя шансов! Не было! — повысил голос и заметно разозлился Маверик. Видимо, задело его тогда за живое. И не слабо задело, раз до сих пор одно упоминание уже заводит. — Кто ж мог знать, что в тебе эта кровь есть⁈ Что, ты именно в тот момент Инициируешься и вынесешь меня на «всплеске»⁈ Чуть весь мозг мне не сжёг! — выпалил он, затем немного остыл и добавил, но уже с этой своей неприятно-противной улыбочкой. — Кто ж мог знать, что вся такая верная и образцовая Кобаяси где-то за углом тебя не от мужа нагуляла? Видимо, оттого и притопить по-тихому в детстве пыталась, что б позор не всплывал. Да не получилось: такое, как ты, не тонет…
— Что мою мать ты терпеть не можешь, это понятно, — поморщился я. — Но к «Разумности» это какое отношение имеет?
— Да самое, что ни на есть, прямое! — продолжил ухмыляться этот гад. — Это Дар может «открываться» случайно, от крови может вовсе не зависеть. А вот с «Разумностью» так не выйдет — это свойство только по наследству передаётся.
— Почему? — удивился я. — Такой же ведь Дар…
— Такой же, да не такой же! Не было его на земле, пока Кащей его в своих лабораториях не вывел.
— Кащей? — удивился я. — А он-то тут каким боком?
— Он — Величайший из Химерологов! — с неподдельным почтением произнёс Маверик. — Он Творцу уподобился — Искусственный Дар вывел! Научился из ничего, из капли крови, новую Жизнь создавать! Научился и научил!.. — Маверик перевёл дыхание, закурил. Выдохнул дым, добавил уже спокойно, без патетики и жара. — За это их и истребили… За это же и тебя убьют, братец.
— Меня? Я-то причём⁈ — искренне изумился я.
— А тут всё просто, Юрок, — хмыкнул Маверик и снова затянулся. Выдохнул и продолжил. — Химерологов раздавили. Всем миром давили. Многие кровью умылись. Планету расшатали так, что третий век успокаивают… Химерологов истребили… а вот творения их, Разумников, истреблять не стали. К рукам решили прибрать: зело мы для них полезные! Очень уж удобно с Разумниками под рукой, баранье стадо в узде держать! Вот и не стали. Вытащили из лабораторий, да в услужение себе поставили. Всё равно же наша сила на них не действует — удобно!.. — снова помолчал, пока затягивался, пока дым выпускал. — А, что б не рисковать, значит, порешили, что нельзя нам выше Четвёртой Ступени подниматься. Кто к ней близко подходит, того, — резко дёрнул возле своего горла ладонью с распрямлёнными пальцами. — И не денешься никуда.
— А я причём? — туповато повторил я.
— А ты, дорогой мой братишка, Ратник уже! Верхняя планка ступени. Чуть ещё, и в Витязи перескочишь. Гений, мать твою!.. Гордость Долгоруких! Гордость Империи!.. и взял, прямо на Балу в Зимнем, перед всеми делегациями Дар Разума засветил, — противно ухмыльнулся Маверик. — Концерт устроил! Кайфанул на сцене, да? Смертный приговор ты себе подписал! Сам подписал! Без моего, заметь, участия.
Он снова затянулся, посидел ухмыляясь, с видимым наслаждением дым в себе удерживая. Потом выдохнул и мерзко так хихикнул.
— Это ещё папаша наш с тобой ничего не понял — заступился за тебя дурака. Но, не переживай: ему быстро объяснят. Уже, небось, объяснили. Он теперь сам, первый тебе шею свернёт, как только увидит, чтобы от позора «рогов» избавиться.
Маверик бросил на брусчатку докуренную сигарету, раздавил её ногой и глянул куда-то в сторону. А там, как раз, на краю площади, из дорогой машины какой-то респектабельный «Herr» вышел, когда ему водитель или охранник дверь заднюю пассажирскую открыл. Вышел, выпрямился, поправил белый шарф на чёрном пальто и… расплескал красно-бурые мозги по шарфу, пальто и брусчатке. И, почти сразу его догнал звук выстрела из мощной винтовки. Настолько мощной, что от головы мужчины практически ничего не осталось, и тело на брусчатку, фонтанируя кровью, падало уже без неё.
— Прощай, труп, — услышал я обращение к себе со стороны скамейки. Повернулся в ту сторону и имел неудовольствие наблюдать смерть сидевшего там человека от «естественных причин». Внезапную и скоротечную.
Был человек, и нет человека. Только синеющий труп с закатившимися глазами на скамейке остался лежать на спине, лицом к небу. Причём, труп совершенно, ни по одному параметру: ни по росту, ни по весу, ни по цвету волос, ни, тем более, на лицо, не похожий на того Маверика, которого я помнил, которого мгновенно сейчас узнал, и с которым только что разговаривал. Совсем.
Вот и думай теперь, что хочешь: правда это была случайная встреча, и Маверик тут того «Херра» ждал, или только видимость такую создавал, а целью был, всё же, я?