Безславинск

Глава 6 Безславинск городишко!

Вы говорите: «Що питимете?»

Приблизительно так рассуждал о попойке мой товарищ и соратник по перу Олег Суворов, кстати сказать, преждевременно почивший в самом расцвете сил именно от этой нескончаемой российско-украинской попойки. Земля ему пухом!

Итак, российско-украинская попойка имеет удивительное сходство с пожаром. Подобно тому, как пожар, раз начавшись, не успокаивается до тех пор, пока не переварит в своем огненном нутре все то, что попадется ему на пути, так и попойка будет неуклонно стремиться к расширению и продолжению в пространстве и времени. Это не западный способ пития, где каждый деловой разговор начинается с неизменного вопроса: «Что будете пить?». На Украине и в России пьют все, что пьется, и отнюдь не для того, чтобы можно было занять руки бокалом во время деловой беседы, а для того, чтобы отвлечься — и от всех дел, и от всей смертельно надоевшей бестолковой обыденности. А потому алкоголь на Украине — это не вспомогательное средство, это образ жизни, противоположный работе — недаром же слова «пить» и «гулять» стали почти синонимами. Однажды знаменитый атаман Платов, отвечая на вопрос императрицы, гулял ли он в Царском Селе, сказал, что особой гульбы не вышло, «а так, всего по три бутылки на брата».

И в этом главная особенность российско-украинской попойки, вполне отражающая основные свойства раздольной славянской души — ведь гуляют здесь так, чтобы не только собственную душу вывернуть наизнанку, извергая обратно остатки немудреной закуски, но и так, чтобы чертям стало тошно.

«То ль раздолье удалое, то ли смертная тоска» — вот два знаменитых полюса, между которыми мечется все разнообразие русской и украинской духовной жизни.

После первого тоста, когда впереди еще много блаженных минут, участники попойки впадают в «раздолье удалое», которое постепенно, по мере убывания «огненной влаги», сменяется тоской, грозящей стать совсем «смертной», если не удастся восполнить естественную убыль того, что питает славянские духовные силы. С наступлением этого рокового момента ощупываются карманы и пересчитывается наличность, нетвердой рукой тыкаются в губы последние сигареты и, гонимые сладкой надеждой, участники попойки отправляются «добавлять», при этом непременно так громко хлопая всеми попадающимися по пути дверьми, словно это является составной частью ритуала.

Именно в таком виде и с таким же шумом в один из жарких военных июньских дней из дверей местной гостиницы «Бунтарик» славного городишки Безславинск, ужасно гордящегося тем, что упоминается в летописях на 3 года раньше Киева и тем, что в Безславинском районе найдены курганные могильники древних кочевников и места поселений эпохи бронзы, вывалились два недавних собутыльника. Более молодой из них, высокий и смуглый, с копной темных вьющихся волос, делавших его похожим на нестриженого пуделя, с веселым и крайне нагловатым взглядом, выйдя на свежий воздух, с шумом выдохнул струю сигаретного дыма в направлении белеющего через дорогу постамента, символично водруженного между Районным Домом Культуры «Вековой» и Храмом Рождества Пресвятой Богородицы. По сей день давно не крашенный постамент служит пристанищем языческому идолу нашего века, непременному атрибуту почти всех российских и украинских городов.

И если можно предположить, какие чувства испытывали безславинцы, выходя из Дома культуры и глядя на этот памятник, то с трудом представляются ощущения прихожан, которые крестятся при входе в православный храм рядом с пролетарским постаментом.

Однако вышеупомянутый памятник В. И. Ленину отличался от всех его ныне существующих собратьев весьма странной позой. Слегка отогнувшись назад, бетонный Ильич в расклешенном пальто словно призывал своей чрезмерно длинной правой рукой к весёлой российско-украинской попойке: «Чего, мол, ждёшь? Наливай!».

Левой же рукой Ильич что-то почесывал себе сзади или прятал что-либо под пальто — задумка давно почившего скульптора так и останется загадкой для потомков.

Кроме всего прочего, на голове, лице и груди Ильича проступали следы от красной краски. Кто-то ночью обильно измазюкал Ленина после указа бывшего президента Украины Виктора Ющенко о полном демонтаже оставшихся в стране памятников коммунистического режима: «Украина должна наконец окончательно очиститься от символов режима, который уничтожил миллионы невинных людей». И как ни старались местные власти отреставрировать памятник, революционер и создатель партии большевиков по-прежнему стоит с пятнами, словно напившийся крови из утробы убиенного младенца.

Молодой человек, весело засвистев и поправив вертикальный бейдж журналиста, болтавшийся на шнурке вокруг жилистой шеи, повернулся к своему спутнику:

— Ех, Безславинськ мистечко! Видпочинок для души. Чистисиньке повитря, чистисиньки продукти, дуже смачний самогон!

— М-да, — по-кошачьи протянул собеседник. — Весылый городок рыжих людей! И что их здесь так много?..

— Кстати, а Безславинськ — це що означаэ? — поднял бровь молодой человек.

— М-м-м, Безславинськ или Безславиньск, может быть, «Безс» значит «чёрт», а «лавинськ» — «ловить». Поймать Дьявола или Дьяволом пойман… — рассуждал собеседник с едва улавлиевым акцентом. Из нагрудного кармана его голубой рубашки торчала темно-серая международная профессиональная карточка журналиста.

— Интересний ход думки. А вот и дидусь Ленин нас закликаэ, а, Олежа Валерич? А, господин пригожий? — продолжал веселиться молодой человек. — Не хочете чи взобраться и застыть поряд з ним навики в бронзи або гранити?

— Что ж, предложение неплохое, — рассудительно отвечал его собеседник, весьма высокий и крупный мужчина лет пятидесяти пяти с женскими чертами лица — приподнятые изогнутые брови, сдобные губы, небольшой гладковыбритый подбородок и выразительные глаза, словом, он выглядел так, будто над ним поработал пластический хирург. Волнистые волосы аккуратно уложены, слегка прилачены и явно покрашены в каштановый цвет. Ухоженными пухлыми руками с бесцветным лаком на ногтях он придерживал лямку небольшого рюкзака за плечами и фотоаппарат на груди,

— Но, я думаю, нас в данный момент интересуют несколько другие вещи.

— И состоять они в удовлетворении все зростаючих духовних потреб? А тому путь наш…

— На свадьбу! И говори там только по-русски.

— Да знаю я, — на чистом русском подтвердил молодой человек.

— И не пей много, а то развезёт на жаре.

— Головне, щоб хохлы ж або кацапы не пидстрилили, поки йти будемо, — совсем тихо добавил «нестриженный пудель» и надолго притих. Их путь лежал через славный городишко, изуродованный артиллерийскими обстрелами и превратившийся в эдакое сплошное поле боя, состоявшее из тотальных руин.

Кто-то гордо сравнивал Безславинск с осажденной крепостью — на каждом перекрестке оборудованы баррикады, центр городка перекрыт бетонными арками и мешками с песком. На улицах хаотично разбросаны засады ополченцев, где дежурят бойцы с винтовками. Безславинск круглосуточно патрулировался людьми с автоматами и гранатами…

А кто-то стыдливо называл Безславинск городом-призраком, ожидающим трагедии и гуманитарной катастрофы: запасы продуктов заканчиваются, ограничено электроснабжение, скудеет запас топлива всех видов, энтузиазм и желание бороться улетучиваются…

Первое, на что обратили внимание собутыльники, был флаг Народного ополчения Донбасса, поднятый над зданием облуправления внутренних дел Безславинска. Олежа Валерич щелкнул его на фотоаппарат, протер влажной салфеткой шею, руки, мыски дорогих кожаных лоферов — его любимые пунцовые ботинки, купленные недавно в «Washington Redskins», — и собутыльники отправились дальше.