Безславинск

Глава 38 Здесь я её и поцелую!

Прокурорша Ромакова стояла на коленях перед тем, что осталось от расстрелянных образов её «домашней церкви» и широко крестилась. По выражению лица, освещенным тусклым светом бра, сложно было понять, то ли благодарит она Господа Бога за что-то, то ли просит у Создателя что-либо, то ли проклинает…

Наконец, поднявшись на ноги, она подошла к журнальному столику, на котором стояла початая бутылка ее «убойной пятитравки». С улицы послышался приближающийся треск мотоциклетного двигателя. Степанида Владимировна взглянула в окно.

К воротам подъехала Лана Дмитрина на своем мотоцикле, в коляске сидел Кузьма с перевязанным ухом. На улице было темно, но фонарь, освещавший ворота особняка, захватил и подъехавший мотоцикл, и пассажиров. О чем весело говорили оба, не было слышно прокурорше, зато как они обнялись и поцеловались на прощание, она разглядела очень хорошо.

Прокурорша Ромакова схватила дорогущую китайскую вазу с подоконника и расшибла ее об пол. Губы ее стали мертвенно-бледными. Замерев на некоторое время, она думала, сведя к переносице широкие мужицкие брови. После достала из кармана мобильный телефон, набрала нужный ей номер, деланным спокойным голосом заговорила:

— Ало! Изиль Лелюдыч, ты чем сейчас занят?.. Ах, ты у брата находишься! Понятно. Когда в Отрежку вернешься?.. Завтра. Хорошо… Да нет, ничего срочного. Хотела, чтобы ты заглянул ко мне, думала поговорить о размещении вновь прибывающих добровольцев в школе, но это терпит… Да. Не буду мешать тебе. До завтра.

Закончив разговор, невидящим взглядом прокурорша обвела каминный зал. На настенном турецком ковре красовались подарки «клиентов» Степаниды Владимировны. Были там и копья, и шашки, и древние шлемы с мечами, и старый кавказский нож. Костяная рукоятка, вдоль обуха продольные долы, а конец клинка немного загнут вверх.

Степанида Дмитриевна схватила его и спрятала под кофту.

В каминный зал зашла немая Дуняша. Её кривое, толстое от природы лицо, разбитое прикладом, — последствие недавнего ограбления особняка прокурорши, — сильно опухло и посизело. Руками и жестами пояснила Дуняша сестре, что готов поздний ужин, но та угрюмо отказалась.

— После, Дуняша, после…

Кривая, но внимательная Дуняша заметила что-то неладное в поведении старшей сестры, но не подала вида, лишь промычала небольшой кусок из сольфеджио, разученного накануне. Степанида Владимировна вышла из зала, немая сестра ее окинула помещение заботливым взглядом домохозяйки и заметила пропажу кавказского ножа.

— Ти куди зібралася в таку темряву? — спросил дед Кузьма свою жену, столкнувшись с ней лбами на пороге входной двери.

— Дело у меня одно есть, важное… — проговорила прокурорша, не останавливаясь, и, придерживая рукой длинный нож, исчезла за калиткой.

Как быстрым шагом шла по улице, как споткнулась и упала у пожарного пруда, она не помнила. У ворот сгоревшего на днях дома столкнулась с проходившим мимо потерянным Натанычем, но не узнала его, несмотря на его реплику:

— Не цацкайся с ним и немнажэчко наплюй ему в рот!

Последнее, что запомнилось ей, когда пошла она мимо своего забора, была стоявшая у окна сестра Дуняша. Широким, размашистым крестом она перекрестила ее трижды.

На улице прокурорша Ромакова переложила нож из запотевшей левой руки в правую. Покуда шла по Отрежке, была наигранно спокойна. Казалось, что она просто идет домой с работы, как много раз ходила, чтобы поразмять ноги после долгого сидения в кресле.

«Ну, физручка! Ну, стерва! Не уйдешь теперь!» — подбадривала себя бывшая судья.

Чем ближе подходила к дому директора школы, тем отчетливее представляла себе страшное действие, к которому она готовилась, внимательно обдумывая, как ей остаться незамеченной, как обойти дом сзади, чтоб выйти с задков к самому крыльцу, закрытому от внешних взоров кронами яблонь.

Сбиваясь в темноте с тропинки, цепляясь за колкие ветки ежевики, прокурорша побежала.

— Господи, помоги! Поддержи! — шептали мертвенно-бледные её губы.

Оглушающе стучали молотки в висках, сердце выпрыгивало наружу, в большом животе сводило кишки.

Вот и хлипкий забор на задках сада директора Огрызко. Она прислонилась к стволу дерева.

— Ежели перелезть забор вон в том участке — будет самое оно… — Степанида Владимировна хорошо знала эти места — не раз гуляла со своим любимым Айдаром по задворкам, дабы никто не видел их ласк.

Проникнув на территорию сада, тихо подойдя к крыльцу, Ромакова почувствовала жар от двигателя мотоцикла, припаркованного прямо у ступенек. И словно напившись горячего воздуха, лицо её вспыхнуло, побагровело ещё больше.

«Здесь я её и поцелую!» — до боли в руке стиснула рукоятку ножа Степанида Владимировна.

И стоило ей только ступить на первую, на вторую ступень, как дверь отворилась и на пороге появилась Лана Дмитрина, успевшая нацепить на себя домашний халат. Физрук Верходурова могла бы захлопнуть дверь, запереться изнутри, но что-то словно сковало ее. Она сделала по инерции шаг вперед и остановилась.

Из открытой двери были слышны громкие голоса репортеров — работал телевизор, шли новости, но Лана Дмитрина воспринимала их как что-то постороннее, не касающееся её. Все внимание некрасивой женщины было сосредоточено на мертвых, трясущихся губах прокурорши и на поднятой на уровне плеч руке, в которой она держала нож.

С лицом, побелевшим как снег, физручка стояла перед прокуроршей, стиснув зубы. Больше всего она боялась выдать хотя бы одним звуком охвативший ее страх.

— Попалась, наконец! — придушенно сказала Степанида Владимировна.

Лана Дмитрина не спускала глаз с лица прокурорши: на нем были и ужас, и ненависть, и мучительная радость. По этим глазам хмельная физручка угадала, что сейчас бывшая судья ударит ее ножом в левый бок, под грудь.

— Караул! Спасите! Убивают!

Лана Дмитрина инстинктивно заслонилась рукой и в тот же момент услышала:

— Получай, паскуда!

Удар прожег её от макушки до пяток. Падая навзничь, физрук Верходурова охватила глазами и зардевшую как свекла физиономию Ромаковой, и грязный, загаженный мухами потолок крыльца, и громкие голоса репортеров, и шум ветра в кронах ветвистых яблонь.

Тяжело и глубоко дыша, прокурорша стояла на крыльце несколько минут. Затем тихо положила нож на пол, схватила ненавистную физручку за руки и потащила ее отяжелевшее тело в дом. Кровь непрерывным родником била из-под крохотной груди Ланы Дмитрины, обильно орошая ночнушку и пол. Прокурорша Ромакова была сосредоточена только на одном: успеть сымитировать ограбление с последующим убийством до прихода директора школы или ещё не дай Бог кого.