Безславинск

Глава 31 Goodbye, Kitty

Около хаты-мазанки Бэб-Заи и Дэд-Натана уже стояла интернатская машина, прибывшая за МарТином. Во дворе хаты под сенью двух берез по-прежнему был врыт в землю круглый стол, выкрашенный в противный зеленый цвет, и вокруг него по-прежнему, как и в начале нашей истории, стояли самодельные скамейки. На одной из тех скамеек сидел Изиль Лелюдович, на другой — Натаныч. Оба молчали.

Завидев МарТина, Натаныч вскочил и бросился к внуку с горестными словами:

— Мартынушка, приехали за тобой. Приехали…

Они обнялись, и дед поцеловал внука в заплаканное лицо.

— Ты не убивайся уж так сильно. Всё будет хорошо, вот увидишь. Пошли в хату, там Бэб-Зая ждёт.

В сопровождении участкового Ябунина и директора школы Натаныч с МарТином зашли внутрь.

В хате было тихо. Ни звука, словно вымерла хата от чумы, даже часы с кукушкой молчали — забыла или намеренно не завела их Бэб-Зая.

Уткнувшись глазами в какую-то бумагу с печатями, она сидела за столом вместе с крепко сложенным мужчиной, у которого было длинное красное лицо и короткостриженная яйцевидная голова. Это был врач из дома-интерната с весьма подходящей его внешности фамилией — Яйценюк. Плечи и спина его зеленой рубашки были обильно усыпаны белыми хлопьями перхоти. В глубине его близко посаженных глаз читалось: «Я импотент и горжусь этим!». Врач крутил в руках красный паспорт МарТина — подданного Великобритании.

Рядом со столом стоял рюкзак МарТина, упакованный доверху. На нём лежала видеокамера. На стуле висели постиранные и отутюженные вещи — рубашка, джинсы и белые носки, их бабушка тоже прогладила.

— Здравствуйте, — вежливо поприветствовал вошедших Яйценюк.

Ему ответили тем же.

— Ты внучок, одевайся покамест, — сказала баба Зоя тихо. Необычно бледная, волнующаяся за МарТина, она изучала документ умными, печальными глазами и держалась что было сил, дабы не сорваться или, что ещё хуже, не упасть в обморок.

— Давай я тебе помогу, — суетился Натаныч вокруг внука.

МарТин переоделся, огляделся по сторонам, словно ища нечто очень значимое, но так и не нашёл, сел рядом с бабушкой на стул. Коробку с важным «прибором желаний» МарТин не выпускал из рук.

Дрожащими пальцами Бэб-Зая подписала бумагу передачи МарТина дому-интернату.

— Не пейте крови, кудой вы его определяете-то? — не сдержался Натаныч.

— Да не волнуйтесь вы, дедуля и бабуля! Недалеко, в Плутавской области ваш внучок обитать будет.

— Кудой?! Под Плутавой?! Да ви шо? Там же ш укропы! Враги наши! Они ж его там запинают!

— Погодь, дед! Хватит атмосферу нагонять! Что решено, то решено, — вклинилась Бэб-Зая. — А где именно-то?

— В Едькино повезём. Читайте внимательно, — тыкая пальцем в бумагу, говорил краснолицый врач.

«Ух, вы! Шакалы с лисьими хвостами, а не люди!» — окинув прищуренным взглядом директора, участкового и врача, подумал Натаныч. И, быть может, он был прав.

— Тут и правда всё написано, — пояснила мужу баба Зоя и приложила к губам уголок косынки.

— И, кстати, дедуля, зря вы на нас наезжаете, очень даже зря… — как-то угрожающе предупредил краснолицый Яйценюк.

— Да простите, простите вы нас, стариков! — взмолилась Бэб-Зая, затем взглянув на иконы, добавила, — И ты прости нас, Христа ради, прости, матушка царица небесная.

— А что это у него с носопыркой-то? — поинтересовался Изиль Лелюдович, уставившись на забавно перемотанный лейкопластырем нос МарТина.

— Сунул кудой не надо, вот и пришмякнуло, — пояснил Натаныч.

— Дирьектор! — встрепенулся МарТин, — Камьера давать Энни, плиз! Камьера мой давать ту Энни!

— Что? — не сразу смекнул Изиль Лелюдович.

— Видеокамеру просит штоб Аньке отдали, ну, внучке учительницы по-русскому, — пояснила Бэб-Зоя, а МарТин тем временем снял с видеокамеры шнурок с маленьким комочком обгорелой крышки от объектива и повесил его себе на запястье.

— Ах вот оно что, — уразумел директор Огрызко. — Знаешь, МарТин, оставь ты себе это барахло. Будет хоть чем скоротать время долгими зимними вечерами в интернате.

— Стоп-стоп-стоп! — не вклинился, но ворвался в разговор Ябунин Иван Геннадьевич. — Что значит «скоротать»? Это ж оперативный материал, так сказать. Поясните монголу, что камеру передадим хоть Аньке, хоть Фиганьке, а сами её — на отработку в отдел милиции. Поняли все?

— Логично, — беря в руки видеокамеру, согласился директор школы. — Хорошо, МарТин, передам обязательно.

Мартин вспомнил ещё кое-что! Он бросился в свою комнату и сразу же вернулся, держа в руках метлу с бумажными цветочками.

— Давать ту Энни! Это есть давать ту Энни!

— Господи, а это-то ещё зачем? — искренне удивился директор Огрызко.

— Плиз! давать ту Энни!

— Ладно… Давать так давать, — нехотя Изиль Лелюдович взял метлу в правую руку, уперся черенком в пол, выставил вперед громадный живот и сразу преобразился в сказочного персонажа.

«Ну, прямо-таки Морской царь Тритон!» — подумал МарТин.

Или, если бы МарТин был русским подростком, он бы подумал так: «Дядька Черномор! Вылитый!».

Но, если славянский Бог морей, персонаж русских сказок, представляется нам обычно как хозяин дна морского, повелитель всех вод, как владыка подводных обитателей и владелец несметных сокровищ, то Изиль Лелюдович, хоть и чувствовал себя хозяином школы, то таковым никогда не был. Хоть и хотел стать владыкой всех обитателей своего учреждения, но у него это крайне плохо получалось. А из всех сокровищ он имел только увесистый золотой перстень в виде оскалившейся львиной головы, купленный им когда-то у цыган на вокзале в Киеве, что, естественно, ставило под сомнение драгоценность данного ювелирного изделия.

Ещё дядька Черномор изображается царём, живущим во дворце со своей подданной, царицей Водяницей, и окружен он толпой морских девиц. В отличие от шикарного общества Морского царя, из всего женского окружения директора Огрызко была, как нам уже известно, только жена его — страшнющая аки жаба…

В дополнение ко всем изобилиям, дворец Морского царя сделан из хрусталя, серебра, золота и драгоценных камней, и располагается в синем море. Даже если гипотетически себе представить, что безславинская школа номер 13 была бы украшена подобными драгоценностями, то за какой период времени местные жители растащили бы её до последнего ценного камешка?

Дальше: Морской царь «имеет венец из морского папоротника; разъезжает по морям в раковине везомой морскими псами: в одной его руке весло — знак укрощения волне, в другой же острога — знак их возбуждения». Изиля Лелюдовича, как и дядьку Черномора, частенько возила жена в мотоциклетной коляске, в которую он помещался с великим трудом. И бывало, что в руках своих он держал и вилы, и лопату, и ещё какую-нибудь садовую утварь или инструмент. Ну чем не владыка?!

Но вот в чем было их явное сходство, так это в способности создавать шторм!

Когда дядька Черномор пляшет и развлекается — на море шторм и буря поднимается. То же самое, когда Изиль Лелюдович носится по школе, подобно слону, и кричит на всех подряд без разбору, а особенно на свою жену, — тогда начинается ураган и поднимается буря.

Несмотря на все вышеперечисленные сравнения, МарТин думал: «Сейчас как стукнет по полу своим трезубцем, как проголосит заклинание, и примчится за ним раковина с запряженными морскими псами, и скажет он так:

— Залезай, МарТин! Поедем ко мне во дворец изумрудный да бриллиантовый! Ждёт нас там моя жена верноподданная да мои дочери красавицы!

Я заберусь в раковину, помчусь вместе с царем Тритоном быстрее ветра, нырнем мы с ним на дно морское, а там чудеса невиданные! Звери да рыбы диковинные! И все нас приветствуют. А во дворце ещё больше чудес, ещё больше сказочных персонажей, но самое главное, что за праздничным столом среди множества дочерей Тритона сидит на самом видном месте одна единственная, самая красивая, и это — Энни…»

— А я вот тебе провиант-таки с собой собрал, ты главное крепись, — голос Натаныча был таким обреченным, что все надолго замолкли.

— Давайте посидим на дорожку, — предложила Бэб-Зая и все по очереди расселись.

МарТин посмотрел на Дэд-Натана, сидевшего на стуле прямо в центре комнаты. Он поправлял очки и не поднимал головы, но чувствовал, как жарко багровеют его уши, как тугие желваки бегают на скулах под кожей.

МарТин погладил по голове старенькую кошку Марусю, словно часовая, она сидела у коробки из-под обуви. Дотронулся до крохотной головки котёнка и беззвучно пошевелил губами:

— Goodbye, Kitty.

Уходя из хаты, МарТин посмотрел в маленькое и круглое, как бычий глаз, зеркальце, висевшее у печки. Оттуда глянуло бледное, полное решимости монгольское лицо. Ведь скоро зайдет солнце! Скоро придёт время для его миссии!

Уже во дворе хаты, когда МарТина вели к машине, участковый инспектор тихо проинформировал Изиля Лелюдовича, несшего на плече весёлую метлу:

— Упрячем это чучело в Нижнечебатуринский дом-интернат для умственно отсталых дебилов. Там ему самое место. Будет знать, как имущество портить. Тут и без него диверсантов хватает.

— Это точно.

— И, кстати, Изиль Лелюдович, дайте-ка сюда видеокамеру, а то мало ли что наснимал там этот дебил. Не ровен час, в бедовые руки информация попадёт, проблем не оберёмся!